Катушка синих ниток - Энн Тайлер

Может, они с Ре дом умрут одновременно? В самолете, к примеру. У них будет несколько минут, объявление пилота даст шанс обменяться последними словами. Правда, они никогда никуда не летают. Так как же такому случиться?

– В смерти плохо то, – сказала она как-то Джинни, – что не узнаешь, как все потом обернется. Не узнаешь конца истории.

– Но, мам, никакого конца нет.

– Да, понимаю.

Теоретически.

Возможно, в глубине души Эбби была уверена, что без нее жизнь продолжаться не может. До чего же человеческие существа склонны к самообману! Ведь если начистоту, никто в ней больше не нуждается. Дети выросли, и клиенты испарились, стоило ей выйти на пенсию. Да и под конец карьеры ей уже казалось, что беды клиентов нескончаемы. Ткань общественной жизни расползалась с такой скоростью, что она не успевала латать дыры. Нет, она ушла как раз вовремя. Даже все «сиротки», как называли их ее родные, ушли. Би Джей Отри сгубили наркотики, старый мистер Дейл умер от удара, а бесчисленные иностранные студенты либо вернулись на родину, либо так успешно прижились, что готовят индейку на День благодарения.

Раньше она всегда находилась в центре событий. Ей поверяли все тайны. Линии – взяв с Эбби слово молчать – рассказала, что они с Джуниором были паршивыми овцами в своих семьях; Денни – между прочим, в ответ на ее восхищение карими глазами Сьюзен – признался, что Сьюзен не его дочь. Чужие секреты Эбби не доверяла никому, даже Реду. Люди очень удивились бы, узнав, сколько тайн она хранила и не выдала.

«Своей работой ты обязана мне, – могла бы она сказать Джинни, – твой отец был категорически против женщин на стройке. Но я его уговорила». – Открыться, какое искушение! Но она не станет.

И вот теперь она настолько никому не нужна, что дети хотели отправить ее в дом престарелых, – и ее, и Реда, хотя они вовсе и не старые еще. Слава богу, из этого ничего не вышло. Лучше уж Нора, чем дом престарелых. Даже с миссис Гирт можно было бы смириться. Ну, почти.

Эбби теперь переживала из-за миссис Гирт, они выгнали ее не задумавшись! А у нее, вероятно, своя трагедия в жизни. Не выслушать чью-то печальную историю? Совершенно на Эбби не похоже.

– Аманда, – спросила она недавно, – а мы выдали миссис Гирт выходное пособие?

– Выходное пособие! Да она проработала девять дней.

– И все-таки. Она хотела нам добра. Вы все хотели нам добра и наняли ее. Надеюсь, вы не считаете меня неблагодарной.

– Ну, раз ты и папа неизвестно почему взбунтовались против дома престарелых…

– Но ты же можешь посмотреть на это с нашей точки зрения, да? Ведь там наверняка есть специальный персонал для работы с проживающими. Чтобы мы стали объектами соцопекуна! Можешь такое вообразить?

На что Аманда ответила:

– «Проживающими»? «Объектами»? Мам, да ты что. Вот, значит, как ты всегда относилась к своей профессии.

Аманда порой бывает такая резкая.

Из двух девочек с Джинни куда проще. Эбби знала, что пора уже перестать называть их девочками, но «женщины» и «мужчины» звучит совсем уже глупо. Джинни сговорчивая, нетребовательная и не язвит, как Аманда, однако ничем личным с Эбби не делится. Это было как удар под дых, когда Джинни попросила Денни о помощи после рождения Александра, в свой трудный период. Она могла бы обратиться к матери. Эбби же под боком, в том же городе. Или вот Денни: почему он никогда не говорил, что окончил колледж? Он, должно быть, учился много лет, втискивал занятия между многочисленными работами, но не обмолвился ни словом, а почему? Хотел, чтобы она продолжала о нем беспокоиться, вот почему. Не хотел снять с крючка. И он так запросто, как ни в чем не бывало, объявил после ланча: «Да, у меня есть диплом», а ее ожгло, как пощечиной. Она понимала, что должна за него радоваться, но все равно обижалась.

Родители трудных детей никогда не говорят вслух об одном: какое это для них облегчение, что дети выросли нормальными людьми. Но куда этим родителям деть свой гнев, копившийся долгие годы?

Хотя, вероятно, у Денни и сейчас не все в порядке. Полного спокойствия за него у Эбби нет. Ему надо искать работу, хоть бы и внештатным преподавателем. А лучше штатным! Ведь не считает же он, что помощь по дому – нормальное занятие для мужчины? Или что те небольшие деньги, которые она ему иногда дает, – пару двадцаток, отправляя с поручениями и не требуя сдачи, – можно назвать средствами существования?

Вчера она спросила:

– Денни, а где твои остальные вещи? Ты же не все привез? Что, сдал на хранение?

– Мам, не волнуйся, – сказал он, – они на моей старой квартире

– Так ты что, все еще за нее платишь?

– He-а. Это просто комната над гаражом. Моей хозяйке все равно.

Очень загадочно. Какая хозяйка не станет брать деньги за комнату, особенно если жилец отсутствует? Ох, сколько всего в жизни Денни кажется… неправильным.

А может, наоборот, все абсолютно правильно. Но Эбби слишком хорошо знает Денни – его уклончивость, привычку к полуправде и каким-то сомнительным оправданиям. На прошлой неделе она постучала к нему в комнату спросить, не отвезет ли он ее купить поздравительные открытки, и ей показалось, что он разрешил войти, но она ошиблась, он разговаривал по мобильному. «Ты же знаешь, что да. Что мне сделать? Как заставить тебя поверить?» Тут он увидел Эбби, и выражение его лица изменилось.

– Что ты хотела?

– Я подожду, пока ты закончишь, – ответила она, но Денни шепнул в трубку: «Все, мне пора» – и как-то слишком быстро захлопнул свой телефон.

Если он говорил с девушкой – с женщиной, – Эбби искренне рада. Каждому в жизни кто-то нужен. И все-таки в глубине души таилась обида: почему он ни разу даже не упомянул об этой своей знакомой? Почему из всего делает такую тайну? Нет, он определенно получает удовольствие, когда поступает против правил. Точнее, движется против течения. Это у него прямо хобби.

Иногда ей казалось, что, постоянно тревожась о Денни, она смотрела сквозь пальцы на других своих детей. Не пренебрегала ими, нет, но никогда не следила тем же орлиным взором, как за Денни. И все-таки именно он считает, что о нем мало заботились!

На днях она разбирала почту и не сразу поняла, что Денни с ней разговаривает.

– Хм?.. – переспросила она рассеянно и, разрезая конверт, с отвращением бросила: – Управление финансами. Правда, гадкое выражение?

А Денни сказал:

– Черт возьми, да ты меня не слушаешь.

– Я слушаю.

– В детстве, – продолжал он, – я мечтал тебя похитить, чтобы ты наконец обратила на меня внимание.

– Денни, я только и делала, что обращала на тебя внимание! Слишком много внимания, по мнению папы.

Он лишь склонил голову набок и язвительно на нее посмотрел.

Она не только обращает на него внимание, но втайне любуется им больше, чем остальными. Он так полон жизни и такой отчаянный! Порой чем-то даже напоминает Дэна Куинна – ее бывшего парня, изменника, разбившегося много лет назад на машине. А иногда Денни восхищает ее своим неожиданным взглядом на жизнь. В прошлом месяце, скатывая якобы запылившийся ковер в комнате мальчиков, он вдруг замер и спросил:

– А ты никогда не думала, до чего высокомерны были восточные ткачи? Раз у них считалось необходимым специально ошибиться в узоре, чтобы не конкурировать с Богом? Как будто если бы не требовалось напортачить, они бы уж точно создали идеальное творение!

Эбби громко расхохоталась.

Пока Денни рос, она все думала: вот станет взрослым и тогда объяснит, почему постоянно злился. Но вот он вырос, и она спросила, а он ответил: «Если честно, не знаю».

Эбби вздохнула и проследила за школьником, шагавшем мимо, согнувшись под тяжестью набитого рюкзака.

Это крыльцо не только длинное, но и широкое – наподобие небольшой гостиной. В первые свои годы здесь Эбби, полная энтузиазма молодая хозяйка, заказала целый набор плетеной мебели, медово-золотой, как и качели, – низкий столик, диванчик, два кресла – и расставила с одной стороны крыльца, кружком, для уютных бесед. Но никто не хотел сидеть спиной к улице, и постепенно кресла будто сами собой оказались справа и слева от дивана, и домашние устраивались рядком и смотрели не друг на друга, а вперед, словно пассажиры на палубе корабля. Эбби подумала, что это наглядно отражает ее роль в семье. У нее есть свои идеи и представления о том, как все должно быть, но родные поступают как им нравится, нисколько не учитывая ее желаний.

Она посмотрела вниз. Меж деревьев блеснуло что-то светлое: Хайди бежала домой, колыхая шерстью, а следом Нора плавно и неторопливо катила коляску. Эбби, сама не зная почему, встала с качелей и с легкостью юной женщины тихо скользнула в дом.

В холле еще пахло кофе и тостами. Обычно это казалось ей символом домашнего уюта, но сегодня вызвало странное удушье. Она прошла прямо к лестнице и быстро поднялась на второй этаж. Когда коляска Сэмми застучала по ступеням, Эбби уже нельзя было увидеть снизу.