Воспитанник орков. Книга третья (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ночью Жусан пришла к Дануту, а тот не сумел сказать «нет».
Глава 17. Выбор сделан
Как это часто бывает, наутро Данут переживал о случившемся. Нет, он не жалел о том, что произошло ночью между ним и юной вдовой. В конце-концов, он человек свободный и, никому ничего не должный. Жусан тоже достаточно взрослая особа, уже успевшая побывать замужем. Так что, в этом отношении совесть парня была чиста. К тому ж, инициативу проявила сама женщина. Ведь это же не он пришел к ней в шатер, а она сама залезла в его постель. Отказать женщине? Интересно, как бы это выглядело со стороны, если бы он начал ее выталкивать, или звать на помощь сородичей Жусан? Вот-вот... К тому же, он молодой и здоровый мужчина, у которого давно не было женщины. А это, как говорили его сородичи, вредно для здоровья.
Вообще, Данут поймал себя на том, что все женщины, которые были в его жизни — а их, включая Жусан, и было-то всего три (Ласти не в счет, потому, что с ней дальше поцелуев дело не шло!) сами проявляли инициативу, а он, всего-навсего повиновался воле обстоятельств и настойчивости женщины. Разумеется, не без удовольствия. Но, кто из мужчин поступает иначе? Есть такие? Вот то-то же.
Но он переживал совершенно о другом. Воспитанник орков размышлял о том, а не придется ли ему связать себя какими-то отношениями? Проще говоря — не заставят ли его жениться? А он к этому совершенно не готов. Да, молодая женщина была довольно мила, но не настолько, чтобы связывать с ней свою судьбу. Тем более, Данут ужасно хотел выйти из этой степи. Здесь, конечно же, хорошо. Чистый и свежий воздух, хорошие люди, верные собаки. Вот только, коли начнешь думать о том, что до скончания века ты будешь перегонять овец из одного конца степи в другой, тут и рехнуться можно. Кочевники, выросшие рядом с отарами овец, не представляют себе иную жизнь, а он... Нет уж, нет уж. По правде-то говоря, он уже не смог бы прожить в том крошечном поселке, где он жил вместе с отцом. Всю жизнь ловить рыбу, распахивать крошечное поле, отбирать мед у диких пчел? Нет, ему требовалось чего-то большего. Тот мир, который он успел увидеть, был гораздо шире, нежели мирок у моря Ватрон, или среди овец.
Но что же ему теперь делать? Если ему прикажут жениться, то придется бежать. А куда? Данут пытался определить направление, где может быть побережье, от которого, как говорили, рукой подать до поселка геологов, но уж слишком оно было неопределенным. Если судить по солнцу, «неопределенность» составляла не меньше пятнадцати градусов. А пятнадцать градусов что в море, что в степи, это очень много. Посему, нужен был проводник, способный провести его по степи. Ну, или кто-нибудь из кочевников укажет ему направление по звездам. Вот только, воспитанник орков сомневался, что скотоводы имеют представление о том, что звезды, это не только серебряные гвоздики, вбитые в небо, а еще и отличные указатели пути. Нет, воспитанник орков не хотел унизить кочевников, просто, по его мнению, у них были иные способы отыскивать дорогу. Покамест, парень видел лишь то, что соратники узнают в бескрайней степи какие-то приметы, недоступные его взгляду — вот тут, овражек, возникший три года назад из-за обильной влаги, а здесь — остатки дерева, в которое попала молния. Ну, про такие тонкости, как складки местности, высота холмов, осыпавшиеся берега пересохшего ручья, что казались степнякам открытой книгой, чьи страницы они читали совершенно свободно, были просто недоступны его пониманию.
А Дануту хотелось туда, где есть люди, с которыми можно поговорить не только об окоте овец, о свежей траве или о том, что надо бы посмотреть у старой собаки Кно зубы — не стерлись ли? Ему хотелось посидеть с книжкой в руках, поболтать о чем-нибудь интересном... Ну, что бы еще такое сказать? Еще ему поднадоело спать под открытым небом, есть черт те что и обходиться без мыла. Конечно, он человек привычный и может много дней обходиться без цивилизации. Но одно дело, когда ты знаешь, что пробыв в лесу или в море месяц-другой, ты снова вернешься к нормальной жизни и, совсем другое, когда ты поймешь, что нормальной жизни больше не будет, а будет земля, укрытая войлоком, костер, да неглубокий ручеек, где воды хватает только для того, чтобы напоить овец, а не вымыться самому.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Была еще причина, по которой Дануту хотелось покинуть кочевников. Эх, как же ему хотелось повидаться с Главным Проводником каравана, и вылить ему в рот какой-нибудь яд. Ну, яда он не найдет, но в этом случае сойдет и пучок травы, горсть верблюжьего навоза (хрен с ним с руками, потом отмоешь!), которые можно впихнуть в старческую глотку. Да. Впихнуть. Вбить. Вколотить. В глотку. В пасть. В разинутый рот. Но отомстить хотелось именно так. Не резать, не ткнуть ножом, не вешать на дереве. Такая смерть была бы слишком почетной для старого мерзавца, приговорившей к смерти существо, только по причине того, что он не эльф.
А недавно Данута настигла мысль — а не сам ли начальник каравана убил Энама? Удар был нанесен сзади, в спину. Может быть, Главный Караванщик опасался, что Энам не позволит убить человека, спасшего ему жизнь и, потому, решил избавиться от него? Вполне возможно. Хотя, воспитанник орков допускал, что смерть друга произошла именно в бою, от рук разбойников.
Вполне возможно. Об этом надо бы спросить самого Главного Проводника. Но как разыскать подлеца? Скорее всего, к тому времени, когда он сам окажется на побережье, караван вернется обратно в оазис, а идти самому через всю пустыню — это нелепо. Ну что ж, к списку врагов добавился еще один. Но Данут был уверен, что рано или поздно судьба предоставит ему возможность сквитаться. А когда и как — это уже другой вопрос.
Покамест Данут решил «плыть по течению». Он будет потихонечку кочевать с отарами, присматриваться к степи, изучать местные приметы и ориентиры, а там видно будет.
Но судьба распорядилась по-иному.
Вечером, когда кочевники остановились, а Данут помогал сгонять овец на очередную дойку, к нему прибежала Жусан.
— Тебя зовут, — выпалила юная вдова, переведя дух.
— Кто? — спросил Данут. Обычно, в кочевье никто никого не звал, а просто подходили сами.
— Тебя ждет старая женщина.
До парня вначале не дошло, о какой женщине идет речь. В стойбище было немало и пожилых женщин, и старух. По именам он почти никого не знал, считая, что специально запоминать смысла нет, а кто запомнится — тот запомнится и так. Но старая женщина — это Старая женщина, с большой буквы. Самая старшая и уважаемая среди кочевников, у которой можно спросить обо всем на свете, от того — какая будет погода через неделю и можно ли сегодня мыть шерсть, если завтра ожидается дождь. Старая женщина не покидала своей повозки, похожей на дом на огромных колесах и сам Данут ее еще ни разу не видел. И вот, на тебе. Неужели скажет, что ему теперь придется жениться на юной вдове? То, что их совместная ночь не укрылось от глаз и ушей кочевников, так это и овце понятно.
Жусан проводила парня к кибитке, где обитала Старая женщина, а сама, немного помедлила и убежала. Все правильно. Чувства чувствами, а овцы сами себя не выдоят, и молоко в сыр не собьют.
От кибитки, где жила старуха, пахло влажным войлоком, запахами пота, мочи и всеми прочими «ароматами», сопутствующими старому, давно не мытому телу. Похоже, кто-то пытался перебить эти запахи, набив часть повозки сушеной полынью, но чуткий нос воспитанника орка было трудно провести. Данут слегка поморщился и легонько постучал по деревянной раме повозки.
— Я слышу тебя, — донесся изнутри старческий надтреснутый голос. Затем оттуда раздался смешок: — Мальчику неприятен запах моего тела? Согласна, я уже не могу встать со своей подстилки, и мне приходится ходить под себя, а помощницы не успевают менять циновки. Если бы ты меня увидел, то сам бы обгадился от страха. А если ты доживешь до моих лет, то будешь пахнуть так же, как я, если не хуже. Поверь мне, запах старости — это не самое плохое, что тебя ждет. К запаху можно привыкнуть, а к немощи — нет. Ты думаешь, что погибнешь молодым, в бою? Не знаю. Я не провидица. Но у тебя вряд ли получится прожить столько времени, сколько прожила я, уж слишком ты тороплив.