Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Музыкальный критик Робер Брюссель в статье, помещенной в «Фигаро», так описал подготовку в театре Шатле и происшедшую несколько дней назад встречу петербургских танцоров с московскими:
«Сегодня в театре наконец-то вся труппа собралась вместе — московские дамы, репетировавшие в коротких свободных туниках из красного или зеленого шелка, и петербургские — уже в пачках. Они не виделись много лет, некоторые из них — с детства или со времени совместного обучения в балетной школе, — так что сплошные поцелуи, сплетни, воспоминания, секреты, смех и восклицания вперемешку с пируэтами. Мужчины держались с достоинством и целовали балеринам руки.
Худой, натянутый как струна молодой человек в хлопчатобумажной тунике, похожий на искусного фехтовальщика, — это Михаил Фокин, балетмейстер и реформатор русского балета. Темноволосая стройная девушка с миндалевидными глазами и лицом цвета слоновой кости, пробуждающая мечты о роскошном Востоке, — Вера Каралли из Москвы. Эта блондинка, такая гибкая и стремительная в движениях, — Александра Балдина. Девушка в повседневном платье и в красных туфлях, репетирующая с Мордкиным чардаш для „Пира“, — Софья Федорова. Неуловимая, задумчивая, безгранично грациозная красавица — Тамара Карсавина… Среди мужчин выделяется удивительный Нижинский, своего рода современный Вестрис, но его поразительная техника сочетается с пластической выразительностью и оригинальностью жестов, не имеющих себе равных нигде в мире.
Фокин хлопнул в ладоши — разговоры прекратились, актеры заняли свои места. Они собирались репетировать „Павильон Армиды“ Черепнина. Александр Бенуа, автор либретто и декораций, собирался что-то сказать. Пианист Померанцев, читая с листа незнакомую партитуру, решительно заиграл головокружительный танец с почти неправдоподобным мастерством. Репетировали па-де-труа с Карсавиной, Балдиной и Нижинским. Танцор исполнил соло, продемонстрировав невероятную элевацию. Грациозная Карсавина внесла в последовавшую затем вариацию какую-то загадочную недоговоренность. Затем повелительная Каралли исполнила танец Армиды. Наконец, сцену заполнили мужчины, и в танце шутов они просто творили чудеса, в то время как исполненный бьющей через край энергии Розай проделывал фантастические па.
Все танцы повторялись снова, любая погрешность вкуса (ошибок в технике не было) вызывала суровый выговор. Острый взгляд Фокина ничего не пропускал, он удерживал от преувеличений, демонстрировал, изображал мимически, каждому показывал его па, метался от пианиста к танцорам и от танцоров к пианисту…»
Брюссель, обаятельный невысокий мужчина, немного за тридцать, влюбился в Карсавину и не пропускал репетиции в Шатле. Фокин возмущался, когда ему приходилось работать в присутствии парижских друзей Дягилева, некоторые из которых болтали без умолку, как, например, поэтесса Анна де Ноай («принцесса с Востока» у Пруста), Жан Кокто (у Пруста Октав) и Мися Эдвардс (княгиня Юрбелетьеф у Пруста). Дягилев поручил Григорьеву присматривать за ними, а также за другими посетителями и позаботиться о том, чтобы они не мешали работе танцоров. Это задание оказалось весьма непростым. Молодой Кокто непременно хотел поговорить с очаровавшим его Нижинским, а Робер Брюссель — с Карсавиной. Гнев Фокина пал на Брюсселя. Возможно, здесь присутствовал элемент ревности — конечно, Фокин был уже женат на Вере, но тому, кто когда-то любил Карсавину, уже не забыть ее никогда. Фокин пришел в ярость и велел Брюсселю убираться из театра. Брюссель, чрезвычайно обиженный, пожаловался Дягилеву, и тот попытался все сгладить, заявив, что «людям, ответственным за репетицию, очевидно, еще неизвестно, что месье Брюсселю особо разрешено отвлекать балерин от их обязанностей»*[71].
Другой музыкальный критик, М.Д. Кальвокоресси, написавший книгу о Мусоргском, настолько привязался к труппе, что был у девушек на посылках.
16 мая в Париж прибыл Московский оркестр, который должен был играть во время Русского сезона с дирижером Эмилем Купером. Генеральная репетиция была назначена на 19 мая, так что времени для репетиций с оркестром оставалось очень мало.
По утрам Пруст всегда читал две газеты — «Фигаро» и «Голуаз», последняя — местная газета Фобурга, еще более правая, чем первая. 18 мая в колонке «Театральный курьер» газеты «Фигаро» он мог прочесть объявление:
«Au theatre du Chatelet а 8 h. 30 tres precises, soiree de gala pour la repetition generale du premier spectacle de la „Saison russe“… La toilette de soiree sera rigoureusement exigee a toutes les places du theatre… On n’entrera plus dans la salle apres le lever du rideau»[72].
Сам состав публики, приглашенной Астрюком и Дягилевым, представлял собою своего рода произведение искусства. Кроме необходимых театральных, музыкальных и художественных критиков, они пригласили редакторов всех основных газет и журналов. Заглядывая в будущее, Дягилев пригласил нескольких импресарио и директоров оперных театров. Это были Бруссан из Оперы, Альбер Карре из «Опера-Комик», Камиль Бланк и Рауль Гинцбург из Монте-Карло, Гатти-Казацца и Диппель из нью-йоркской «Метрополитен», Хенри Рассел из Бостона.
Хорошо были представлены политики и дипломаты. В центральной ложе сидели министр иностранных дел Пишон и русский посол Нелидов с супругами. Присутствовали также министр труда М.М. Барту (который будет убит вместе с югославским королем Александром) с супругой; министр просвещения Думерг; министр финансов Кайо с супругой (которая в 1914 году убьет редактора «Фигаро» Кальмета); заместитель министра изобразительных искусств Дюжарден-Бометц, основавший консерваторию на рю Мадрид, и д’Эстурнель Констант, сыгравший значительную роль в заключении франко-русского торгового соглашения в 1903 году.
В ложах сидели мадам Греффюль, несколько дней назад давшая для труппы обед в отеле «Грийон»; мадам де Шевинье и ее дочь мадам Бискофшейм; мадам Мадлен Лемер, имевшая свой салон, писавшая розы и чертами которой Пруст наделил отчасти мадам Вердюрен и отчасти мадам де Виллепарисис; княгиня Александра де Шиме, дорогой друг Пруста и сестра Анны де Ноай; и «синий чулок» мадам Бюльто, близкая подруга последней, тоже имевшая литературный салон.
Мир моды был представлен мадам Карон и Пакэн и месье Дейе; литература — Жаном Ришпеном, Жоржем Кеном, Леоном и Люсьеном Доде, Даниель Лезюэр (дама-романистка) и Октавом Мирбо; живопись и карикатуру представляли Поль Элле, Жак Эмиль Бланш, Сем и Жан-Луи Форен, чьи работы Дягилев несколько лет назад помещал в «Мире искусства»; скульптуру — Роден; музыку — Лало, Форе, Сен-Санс, Равель и Эдуард Колонн, оперу — Литвин, Фаррар, Бреваль, Кавальери, Шаляпин, де Решке и Анри Симон; театр —
