Пастырское богословие, т.3 - доц.архимандрит Тихон Агриков

1) Католичеству и его иерархии присущ наиболее юридизм с его проявлениями: формализмом, внешней твердой организацией, сентиментально — актерским драматизмом и захватом высших иерархических мест для усиления своей деятельности.

Католическая иерархия в церковном обществе усиленно пользуется перечисленными способами влияния на церковно — народные сферы. Она часто заглушает чисто религиозные запросы и если возбуждает религиозные чувства в верующих, то более внешними, естественными средствами, сообразно земному, практическому характеру «римлянина». Подобная методика влияния напоминает воспитательное руководство скорее не через убеждения, а путем властной дисциплины. Преувеличенное значение ксендзов покоится на их человеческом искусстве создавать впечатление в пастве внешними средствами и особенно через знание ее интимной жизни.

По мысли архимандрита Вениамина, «католическое пастырство, пышное внешностью — клерикально и дышет стремлением господствовать над верующими до некоторой степени религиозной гипнотизацией»[128].

2) Против оригинального и душевного воздействия ксендзов и пап в свое время восстали протестанты. Их незаглушенное религиозное чувство потребовало живого отношения к Самому Богу. Вместо внешних подвигов и угнетения свободы они потребовали внутренней религиозной жизни и независимости от гнетущей опеки.

К сожалению, протестантизм уклонился в новую крайность. Он встал на защиту общего всесвященства с отрицанием благодатно — иерархической преемственной власти.

Юридический принцип остался у протестантов, скрывшись в их душевных глубинах. Протестантское безусловное оправдание верой есть в сущности убеждение себя в спасении, это — душевная вера в собственную уверенность, вид религиозного самогипноза. Каждый протестант через это сделался самопосредником. Его вера в личные человеческие условия спасения скрытно приняла еще более опасный вид. В одних случаях она привела к неверию и духовной мертвости, в других — к явному лжемистицизму.

Вот почему среди протестантов обычны воображения о своей святости, облагодатствованности и тесном общении со Святым Духом, а иногда подмена благодатной духовности сентиментальной экзальтированностью.

Протестантские мистические наставники, таким образом, создали какое — то доведение веры в человека до обожания. Они стали производить громадное впечатление на психику своих слушателей. Их вера в себя привела к человекобожеству, или, что то же, к безбожию. В конце концов одни из пасторов самочинно заменили собой Духа Святого (прелесть), другие утратили всякое значение в своих верующих кругах (малоплодность). Словом, выводы из протестантского руководства паствой получились тождественными с католичеством.

Нечто подобное сказанному о католиках и протестантах можно наблюдать в самочинной иерархии сектантов, или так называемых сектантских «братцах, пресвитерах, старцах и пророках». Сектанты обожествляют своих религиозных вождей за сентиментально — душевное возбуждение и религиозную морфизацию, хотя они реально лишь ослабляют их подлинную любовь к Богу. Если надрыв обожания и не приведет большинство таких поклонников к явному антицерковному безбожию, то, во всяком случае, погружает их в прелесть, оставляя с верой в свою мнимую духовность.

3) По охранению принципа благодатного, а не человеческого воздействия в пастырстве только православие всегда стояло и стоит на правильной точке зрения. Даже сугубо авторитетнейшие православные пастыри (Златоуст и другие) уклонялись от чрезмерной привязанности к себе народа. Они указывали, что в Церкви «художник — Дух Святой, а человеческий язык — только кисть для изображения добродетелей»[129], и возражали против аплодисментов в храме, приличных только светским зрелищам. Благодаря этому под их влиянием верующие шли непосредственно к Богу и в Нем обогащались благодатно через подвиги добродетелей. Современные православные пастыри, особенно сельские, духовно просты и смиренны. Они верят в благодать Божию более, чем в собственное влияние. Их можно, пожалуй, скорее обвинить в малодеятельности и неиспользовании возможностей проявить всю силу влияния на народ, чем в захвате власти над пасомыми. Данная тактика нашего сельского пастырства не опущение, а истинное благодатное достоинство.

Православные пастыри более стараются хранить примерную жизнь, благоговейно служить и проповедовать и смотрят на это, как на должное, а не как на сверхблагодатный прием личного воздействия.

О нашем городском духовенстве нельзя не сказать, что оно иногда заметно стремится к некоторой власти над душами, усиленно проповедует при поверхностном горении духа, нередко погашает в пасомых молитву и любовь механичностью требоисправления и маловерием. Здесь явный уклон в сторону душевности.

6. Сущность пастырских страданий и значение их в деле возрождения паствы

«Как железо ковачу, так я предал себя и всю свою волю Господу Богу, — говорил преподобный Серафим, — как Ему угодно, так и действую, своей воли не имею, а что Ему угодно, то и делает со мной»[130].

Крестный путь, обязательный для каждого христианина, тем более обязателен для пастырей. Излишние заботы их об освобождении от тяготы скорбей есть «Богоборчество» (Симеон Новый Богослов).

«Кто хочет идти за Мной, да отвержется себя, возьмет крест свой и за Мной идет» (Мк. 8,24).

Пастырям Церкви, сравнительно с прочими христианами, Господь определил жизнь на земле преимущественно в страданиях. В лице апостолов Он сказал всем пастырям: «Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (Мк. 10,39).

Таким образом, исключительность пастырского креста обусловливается обострением духовной борьбы у пастыря. Свой подвиг веры, молитвы и стремления к нравственному совершенству он переживает глубже, болезненнее и труднее, чем простые миряне.

Особенная острота скорбей порождается в пастырской душе на почве обязанности жить для паствы и всех любить, как родных, кровных чад.

Даже качественно пастырская любовь мучительнее всякой другой. Сострадание родителей и вообще людей чаще всего обнимает плотские и земные скорби временного порядка. Духовные отцы, смотря на все вещи более глубоко, расценивают земные переживания свои и пасомых с точки зрения вечной жизни. И когда паства безнравственна и беспечна о спасении, пастыри болезненно беспокоятся за каждую гибнущую овцу, как обязанные дать ответ за нее Богу. Нечто похожее рассказывают о страдании одной матери, лишившейся на войне сына. Когда у нее в это же время заболели зубы, и ей предлагали их лечить, то она отказывалась от лечения, стараясь зубной болью заглушить в себе жгучую скорбь об утрате сына.

Единственную по силе первопастырскую скорбь за весь мир пережил две тысячи лет назад Господь Спаситель. Причастником Его скорби делается и всякий священник, принимая на себя грехи своего прихода и других лиц, отдающих себя его руководству.

Но зачем страдания? Зачем страдать, если пастырь живет под властью милосердного Бога? Однажды этот вопрос был предложен старцу. И вот, не забыть того изумления, с которым он ответил: «Именно потому и страдаем, мой друг, что благ Господь»[131].

Вот примеры из жизни. Взгляните на ребенка. Он играет с ножом и сейчас себя ранит. Но тут приходит отец его и вырывает у него эту опасную игрушку. Ребенок кричит и про себя обвиняет отца. Но впоследствии он будет благодарить его.

Больной ребенок. Мать берет его и подносит к ножухирурга. Ребенок кричит, он отпихивает доктора. Он хочет бить свою мать, но кто скажет, что в эту минуту мать проявила над своим ребенком жестокость?

«… Страдания взрослых понятны, — рассуждает Иван Карамазов, — с ними помириться можно; они съели яблоко, согрешили и постоянно грешат, пусть же и мучатся. Но дети, неповинные дети, за что они так страдают?» (Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы, т. 9. М., 1958, с. 298).

Святой Апостол говорит, что «Писание всех заключило под грехом» (Гал. 3,22); «ходил во всех грех отца его» (3 Цар. 15, 3).

Все мы страдаем по Отеческой любви Божией к нам, по Его премудрому промышлению.

Таким образом, смысл страдания — основа Божественного врачевания. Хорошо говорит о смысле страданий наш великий русский писатель А.П. Чехов.

«Я вижу именно в терпении, в безропотном мученичестве, страдании, слезах особый и великий смысл. Они смягчают камень, возрождают безграничную всепрощающую любовь, которая вносит в хаос жизни свет и теплоту» (А.П. Чехов. Полное собрание сочинений. СПб., 1890, с. 188).

Пастырские страдания радостотворены, очистительны, лучезарны. Золото очищается в огне, душа пастыря — в страданиях. Страдает священник пороком винопития — скорбь или болезнь отрезвляют его. Равнодушен он к своим священническим обязанностям — горе семейное или церковные неприятности заставляют его серьезно подумать и изменить отношение.