Колокола истории - Андрей Фурсов

В системах АСП исходно не существовало противоречия между производством и обменом (товарно-денежные отношения и торгово-ростовщический капитал не подрывали социумы АСП, как они это делали с системами европейского ряда), между формационностью и цивилизационностью, между логикой и историей, между эволюцией и революцией (не было таких революционных сдвигов, которые не были бы растворены в эволюции). Подчеркну: это отсутствие указанных противоречий было исходной, стартовой чертой АСП. Чертой, данной на входе всего этого потока исторического развития.

Но ведь и капитализм характеризуется отсутствием противоречий: между производством и обменом (обмен выступает как отношение производства, а производство как момент обмена); между логикой и историей (наличие некапиталистических форм в капиталистической системе, явление глобальной многоукладности есть реализация логической модели капитализма, а не историческое отклонение от нее; исторический капитализм это логический капитализм); между капиталом и некапиталистическими формами; между формационностью и цивилизационностью (об этом я скажу чуть позже); между экономической и политической гегемонией; между революцией и эволюцией (вся насквозь эволюция капитализма революционна; революции происходят во всех сферах и постоянно; революция и есть эволюция капитализма, этого Mobile in mobile, словно постоянно восклицающего, подобно гауфовскому Халифу-Аисту: mutabor).

Таким образом, капитализм совершает фантастическую вещь в истории Европейской цивилизации. Все то, что в социальных системах этой цивилизации до появления капитализма выступает как внешние друг по отношению к другу оппозиции, как более или менее внешние противоречия, капитализм превращает в свои внутренние противоречия. Такая сверхперегруженность противоречиями придает капитализму фантастическую, невиданную, взрывную динамику, бешеные темпы развития (а следовательно, и относительно короткую жизнь).

Капитализм это мегабомба противоречий. Ни одна социальная система не способна сдержать такой сверхкомплекс противоречий в локально-региональных рамках; такие внутренние противоречия, которые возникли как превращенная и интериоризированная форма внешних оппозиций, можно решать только вне субстанциональных рамок системы, постоянно расширяя ее. Экспансия капитализма, таким образом, обретает тройной источник: мировая интенция и потенция самого капитализма; универсалистская тенденция христианского исторического субъекта; экстенсивно-экспансионистский способ решения проблем «общество природа», характерный для всех систем Европейской цивилизации. Только на мировом уровне, на уровне мира в целом можно превратить оппозиции и внешние, противоречия антично-феодальной европейской старины во внутренние противоречия капитализма; это должно делаться одновременно внутри и вовне капитализма.

Данная, на первый взгляд неразрешимая, задача решается на основе взаимообособления субстанциональных и функциональных аспектов Капиталистической Системы, противоречия между ними. Противоречие между субстанцией и функцией капитала, их несовпадение друг с другом главное и центральное внутреннее логическое (и историческое) макропротиворечие капитализма, в которое отливаются и сливаются все остальные противоречия и бинарные оппозиции, превращаясь в одно-единственное, всеохватывающее и всепроникающее противоречие. А уж оно, это противоречие, перенесенное или вынесенное на мировой уровень (ведь мировая система и есть машина для постоянной трансформации внешних оппозиций, вошедших в капитализм, в его внутренние противоречия и вынесение их в качестве таковых вовне), принимает различные формы. Например, капитализм коммунизм. «Сломался» коммунизм? Это значит, что капитализм стал чем-то похожим на одноногого Сильвера с попугаем на плече. «Пиастры, пиастры». Ну что же, деньги всегда были актуальной проблемой для капитализма.

В отличие от капитализма, у АСП не было своей «коммунистической», т. е. внутренне-внешней, зоны. Была просто внешняя. Но была и внутренняя. Если понимать коммунизм как социальность неклассового типа (что шире антикапитализма), то такой «коммунизм» был всегда «встроен» в качестве интегрального элемента в системы АСП, будь то инки или древние египтяне. Потому-то под одним углом зрения указанные общества видятся как миры «деспотии» и «поголовного рабства, а под другим как царства равенства.

Вообще необходимо отметить, что общества АСП значительно эффективнее решили проблему первобытности, неклассовой, негативной социальности они превратили ее в форму своих систем угнетения, закупорив таким образом выход и сотворив нечто вроде социальной «черной дыры».

Европейская цивилизация решала эту проблему иначе, постоянно надстраивая, возводя этажи классовой социальности над неклассовой. Как только верхний этаж приходил в негодность, его перестраивали. За рабовладением пришел феодализм, за феодализмом капитализм. Капитализм, казалось, надолго накрыл тяжелой и мощной «классовой крышкой» котел неклассовой социальности. Однако в XX в. в измененном виде, опосредованно она вырвалась и проявилась в целом ряде аспектов «массового общества». Тем не менее и здесь капитализм нашел решения-полукомпромиссы; коммунизм и фашизм. Но каждое приобретение есть потеря: «отсистемив» «массового человека», выламывающегося посредством капитализма из европейской цивилизации, фашизм и особенно коммунизм в силу его ангисубстанциональности и некоторых других причин стали великой школой воспитания и шлифовки существа под названием Асоциал.

Но вернемся к подобиям между АСП и капитализмом — они хорошо иллюстрируют «колокольный эффект».

Так же как капитализм не способен реализовать себя в качестве одной-единой «глобальной формации», АСП не может реализовать себя в качестве одной-единственной цивилизации. АСП представлен несколькими цивилизациями (в отличие от Европы в целом, где одна цивилизация представлена несколькими формациями). С этой точки зрения, логику развития АСП и восточных цивилизаций имеет смысл изучать не только саму по себе. Это им пример, исторический case study того, как ведут себя социальные системы, которые уперлись в барьер своих локальных (региональных) природных производственных сил. Ныне капитализм, а в его лице христианский исторический субъект и Европейская цивилизация уперлись в свой природный барьер, но не локальный, а глобальный — в биосферу в целом. У азиатских цивилизации был отлаженный (хотя, конечно же, жесткий и брутально-натуральный) механизм приведения в соответствие людской массы и природных ресурсов, субъективной и объективной форм натуральных (природных) производительных сил: социальный конфликт (чаще всего восстание низов), разрастающийся в гражданскую войну; физическое вырезание части господствующих и угнетенных групп; приход кочевников (если имеется степной хинтерланд), которые довершают дело. А если степного хинтерланда нет, то просто каких-то пограничных полуварварских племен. И социальная машина азиатского типа как бы возвращалась в прошлое.

Во всех крупнейших цивилизационных ареалах Востока — мусульманском, индуистском и конфуцианском — были мыслители, которые четко фиксировали это циклическое или, скажем мягче, одноплоскостное развитие. У арабов, например, это был Ибн-Халдун. В либеральную и марксистскую «прогрессистские линейки» циклизм не помещался. Особенно неприемлем он был для вульгарно-марксистских форм советского образца. Но против реальности истории не попрешь: азиатские общества выработали свой «нелинейный» механизм отношений с Природой, правила игры своих социумов с «их» локальной формой Биосферы.

Европейские структуры, будь то античное общество или феодальное, принципиально иначе выходили из кризиса в отношениях Социум — Природа. Кризис разрешался каждый раз путем резкого расширения обитаемого пространства. История Европейской цивилизации — это история пульсаций, расширяющихся концентрических кругов в пространстве — европейском, евразийском, мировом. Ни одна другая цивилизация такой широкомасштабной пульсации не знает. Что еще важнее, европейцы как бы накрывали это пространство своим временем, включая чужое время в европейское. Это был специфически европейский способ присвоения пространства и контроля над ним с помощью европейского времени, воплощенного в Собственности.

Кризис феодализма привел к мировой экспансии европейского исторического субъекта, который теперь — посредством капитализма — охватил весь мир, всю планету, всю Биосферу. Это означает несколько вещей. во-первых, миссия европейского исторического субъекта как христианского выполнена. Универсализм совпал с планетарностью. Во-вторых, это значит, что экстенсивный, пульсирующий европейский механизм снятия противоречий между Обществом и Природой больше работать не может — он уперся в Биосферу, и именно Биосфера ныне сигнализирует об ограниченности и ущербности этого механизма. Впервые капитализм и европейский исторический субъект, христианство уперлись в такую природную стену, в такой природный барьер, который они не могут взять, ибо это будет прыжок в ничто. Сломать эту стену можно — но только с жизнью вообще.