Американский психопат - Брет Эллис

Эвелин аккуратно кладет свою ложку рядом с пудингом и смотрит мне в глаза.

— Мистер Бэйтмен, вы мне действительно нравитесь. Я обожаю ваше чувство юмора.

Она слегка пожимает мою руку и смеется, точнее, произносит: «Ха, ха, ха…». Но она серьезна, это не шутка: Эвелин действительно делает мне комплимент. Она в восторге от моего чувства юмора. Наши закуски уносят и тут же приносят «антре», так что Эвелин вынуждена убрать свою руку с моей, чтобы освободить место для тарелок. Она заказала кукурузные тортильи, фаршированные перепелкой, а к ним — устрицы в картофеле. Я взял кролика со орегонскими сморчками и картофелем-фри.

— …Он учился в Дирфилде, потом в Гарварде. Она училась в Хотчкиссе, потом в Рэдклифе…

Эвелин говорит, но я не слушаю. Ее слова накладываются на ее же слова, ее рот движется, но я ничего не слышу и не могу слышать, не могу сосредоточиться, потому что мой кролик вырезан… в… форме… звезды! Вокруг него — ломтики картофеля, похожие на шнурки, а по ободку огромной тарелки из белого — фарфора — толстый слой томатного соуса salsa, и все это должно создавать впечатление заката, но мне это кажется похожим на крупную огнестрельную рану, и медленно, недоверчиво качая головой, я тыкаю пальцем в мясо, — там остается отпечаток сначала одного пальца, затем другого, потом я хочу вытереть руку салфеткой, но только не моей. Эвелин не прерывает свой монолог — она изысканно болтает и жует; — соблазнительно улыбаясь ей, под столом я хватаю ее за ногу и вытираю руку. Не прекращая болтовню, она шаловливо улыбается мне, потягивая шампанское. Я продолжаю изучать ее лицо, мне уже надоела его безупречная красота, и я думаю — как странно, что Эвелин столько мне помогала, что она всегда была рядом, когда я в ней сильнее всего нуждался. Я вновь смотрю на тарелку, — теперь я уже точно не голоден. Я беру вилку, пару минут пристально изучаю тарелку, хнычу про себя, потом вздыхаю вслух, и откладываю вилку. Вместо нее я беру стакан с шампанским.

— …Гротон, Лоуренсвиль, Милтон, Эксетер, Кент, Сен-Поль, Хотчкисс, Эндовер, Милтон, Чоут… ой, я уже называла Милтон…

— Раз уж я сегодня не ем, то я хочу кокаина, — заявляю я. Но я не перебил Эвелин, — ее невозможно остановить, она тараторит как автомат.

— У Джей Симпсон была такая прекрасная свадьба, — вздыхает она. — А прием, который состоялся позже, — это вообще что-то. Это было в клубе «Чернобыль», отчет был в Page Six[19]. Билли писал его. WWD[20] сделало репортаж.

— Я слышал, что там давали не больше двух напитков, — осторожно вставляю я и делаю знак ближайшему официанту, чтобы он убрал мою тарелку.

— Свадьба — это так романтично. У нее — бриллиантовое обручальное кольцо. Знаешь, Патрик, на меньшее я не согласна, — застенчиво говорит она. — Оно должно быть бриллиантовым.

Ее глаза покрываются поволокой, она пытается восстановить в памяти все подробности свадьбы:

— Был банкет на пятьсот… нет, прости, на семьсот пятьдесят человек, после которого подали пятиметровый слоеный торт со сливочным мороженым. Платье было от Ральфа, с белыми кружевами, длинное, без рукавов. Очень милое. Патрик, а ты бы что надел? — вздыхает она

— Я бы настоял на темных очках Ray-Ban. Дорогой модели, — осторожно говорю я. — Я бы даже потребовал, чтобы все надели темные очки Ray-Ban.

— А я бы хотела, чтобы играли зидеко[21]. Вот чего бы я хотела. Чтобы играли зидеко, — на одном дыхании выпаливает она. — Или мариачи[22]. Или реггей. Что-нибудь этническое, чтобы папочка был шокирован. Ой, я не могу решить, что лучше.

— А я бы принес на церемонию автомат Калашникова, — торопливо говорю я, потому что мне это надоело, — с дисковым магазином, чтобы после того, как я разнесу башку твоей жирной мамаше, мне бы еще хватило на твоего педерастического братца. И хотя лично мне не нравится пользоваться тем, что сделано в Советском Союзе, «калашников» напоминает мне… — смутившись, я делаю паузу, рассматривая вчерашний маникюр, потом снова смотрю на Эвелин, — может, он напоминает мне «Столичную»?

— Да, а ещё там было полно шоколадных трюфелей. «Годива». И устрицы. Устрицы на половиночках раковин. Марципан. Розовые шатры. Сотни, тысячи роз. Фотографы. Анна Лейбовиц, — восторженно говорит она. — И мы тоже пригласим кого-нибудь, чтобы нас засняли на видео.

— Или АР-15. Тебе бы понравился, Эвелин; это самое дорогое оружие, но стоит каждого пенни, — подмигиваю я ей. Но она все еще говорит, ничего не слышит, ничего не замечает. Ни одно мое слово до нее не доходит. Моя сущность ускользает от нее. Она приостанавливает свой напор, вздыхает и смотрит на меня, — глаза у нее, что называется, «на мокром месте». Коснувшись моей руки, моих часов Rolex, она ещё раз вздыхает (теперь я этого ожидал), и говорит:

— И нам тоже нужно….

Боковым зрением я пытаюсь посмотреть на нашу фигуристую официантку, — она нагибается, чтобы поднять упавшую салфетку. Не глядя на Эвелин, я спрашиваю:

— Нам нужно… что?

— Пожениться, — говорит она, моргая. — Устроить свадьбу.

— Эвелин?

— Да, дорогой?

— У тебя что, кир… с добавками?

— Нам нужно это сделать, — мягко говорит она. — Патрик…

— Ты что, делаешь мне предложение? — смеюсь я, пытаясь понять, что ей движет. Я забираю у нее стакан и нюхаю его ободок.

— Патрик? — спрашивает она, ожидая моего ответа.

— Господи, — говорю я, озадаченный. — Я не знаю.

— Но почему нет? — раздраженно спрашивает она. — Есть у тебя хоть одна веская причина?

— Потому что пытаться трахать тебя все равно, что делать куннилингус крошечной… живой… мышке-песчанке, — отвечаю я ей, — ну не знаю.

— Ну и что? — говорит она.

— …у которой на зубах брекеты, — довершаю я, пожимая плечами.

— Ну и что ты собираешься делать? — спрашивает она. — Ждать три года, пока тебе не исполнится тридцать?

— Четыре года, — говорю я, сверкнув глазами. — Мне будет тридцать через четыре года.

— Четыре года. Три года. Три месяца. Боже мой, ну какая разница? Ты все равно состаришься, — она убирает свою руку с моей, — знаешь, если бы ты был на свадьбе Джейн Симпсон, ты бы так не говорил. Если бы ты только взглянул на нее, ты бы сразу же захотел бы на мне женится.

— Но я был на свадьбе Джейн Симпсон, Эвелин, любовь моя, — говорю я. — Я сидел рядом с Сахрит Гейбел. Поверь мне, я был там.

— Ты невозможный, — ноет она, — зануда.

— А может, и не был, — вслух размышляю я, — может, я… а MTV ее показывало?

— У них был такой романтичный медовый месяц. Через два часа они были на Конкорде. Они летели в Лондон. — Эвелин вздыхает, ее рука подпирает подбородок, на глазах слезы.

Не обращая на нее внимание, я тянусь в карман за сигарой, вытаскиваю ее, и постукиваю ей по столу. Эвелин заказывает три сорта шербета: арахисовый, лакричный и с пончиком. Я заказываю эспрессо без кофеина. Эвелин дуется. Я зажигаю спичку.

— Патрик, — предостерегает она, глядя на пламя.

— Что? — спрашиваю я, моя рука, готовая поджечь кончик сигары, замерла на полпути.

— Ты не спросил позволения, — без улыбки произносит она.

— А я тебе говорил, что на мне трусы за шестьдесят долларов? — спрашиваю я, стараясь доставить ей удовольствие.

ВТОРНИК

Сегодня в Puck Building — торжественная вечеринка по случаю презентации нового профессионального компьютеризированного гребного тренажера, и после того, как мы сыграли в сквош с Фредериком Дибблом, выпили в «Harry's» с Джеми Конвэем, Кевином Уинном и Джейсоном Глэдвином, мы садимся в лимузин, который Кевин снял на ночь, и едем развлекаться. На мне жаккардовый жилет с V-образным вырезом от Kilgour, French&Stanley, купленный в Barney's, шелковый галстук от Saks, лакированные туфли от Baker-Benjes, старинные бриллиантовые запонки из галереи Kentshire и серое шерстяное пальто с рукавами-реглан и высоким воротником от Luciano Soprani. Бумажник из страусиной кожи от Bosca, в котором четыреста долларов наличными, лежит в заднем кармане черных шерстяных брюк. Вместо Rolex я сегодня надел четырнадцатикаратные золотые часы от H. Stern.

Я бесцельно слоняюсь по танцевальному залу на первом этаже Puck Building, пью плохое шампанское (может быть, Bollinger неурожайного года?) из пластиковых стаканчиков, закусываю кусочками киви, украшенными козьим сыром, и шарю глазами в надежде достать кокаина. Но вместо того, чтобы найти хоть кого-нибудь, кто знает дилера, на ступеньках я сталкиваюсь с Кортни. На ней — полупрозрачное обтягивающее боди (шелк с хлопком) и кружевные брюки со стразами. Она напряжена и просит меня держаться подальше от Луиса, он вроде бы что-то подозревает. Оркестр играет бездарные версии каких-то хитов шестидесятых годов.