Важнее, чем политика - Александр Архангельский

То, что этот парень, ваш герой показан нормальным человеком, и есть самое страшное. Он любит собаку, он плачет над ней. Он не плачет над таджиками, но плачет над собакой. Он нормально разговаривает с соседкой, он немедленно забывает весь свой мат. У него хорошие родители, которые в шоке от того, что они вырастили нациста. Понимаете, эти люди живут среди нас. Именно поэтому страшно. Это не какие-то роботы в кино, которые идут маршем и даже не вызывают интереса. Это нормальные ребята, ты их в толпе не отличишь.

В общем, на эту тему говорить можно бесконечно. И вы абсолютно правы, что дискуссия – самое важное, для чего делается этот фильм.

Еще один голос из зала. Наталья Зазулина. Восемь лет назад в Москве были очень часты избиения, в основном азербайджанцев, торговавших цветами на окраинах Москвы. С помощью Александра Ильича Музыкантского, он тогда был министром московского правительства, а я девять лет была заместителем генерального директора холдинга «Независимая газета», мы получали данные о тех, кого за эти избиения задерживала милиция. Это были ребята, школьники, безработные с бирюлевских и прочих окраин, сбившиеся в группы, маленькие банды. Но невозможно собраться группе в 10–15 человек, одинаково одетых, в узнаваемых высоких ботинках, чтобы их никто не заметил, не остановил. Значит, милиционер в этих бандах – смотрящий. После публикации статьи нас с главным редактором пригласили на коллегию МВД. И абсолютно серьезно заместитель министра внутренних дел говорил: «Женщины, вы вообще понимаете, на кого вы войной идете»? И поэтому я думаю, что главным-то фашистом в вашем фильме является милиционер, который ребят пасет. Наши славные органы МВД видели этот фильм? И если видели, какая их реакция на это и вообще их отношение к этому?

Павел Бардин. Главный фашист, мне кажется, тот хорошо одетый человек в штатском, который приходит ребят вербовать. Он страшнее. Что же до милиции… Мы показывали фильм одному высокому чину из МВД, генералу – по инициативе наших коллег, сопродюсеров. Он начал говорить очень обтекаемыми формулировками. На что я его спросил: «А человеческая у вас позиция какая? Вы как человек, не как генерал, не как замначальника управления, вы лично что думаете»? Он сказал: «Очень похоже на правду. Фильм надо показывать». Это он сказал в кулуарной беседе. Что будет дальше? Я знаю, направлены письма и в МВД, и еще в какие-то официальные организации с призывом к исполнительной власти все это поддержать и выразить свое одобрение. Будет оно выражено или нет, я не знаю, но мне показалось, что человек был искренен.

И еще про милицию. Съемки наши были, естественно, полулегальные, со стороны мы подчас выглядели именно как банда скинхедов, и столкнулись с солдатами-срочниками, из внутренних войск. Они увидели нас, мы увидели их, и была минутная пауза. Мы смотрели друг другу в глаза и, естественно, если бы они поняли, что мы съемочная группа, – нас бы задержали, но камеру в это время спрятали, и они решили, что мы скинхеды. Мы посмотрели друг на друга, и в какой-то момент они отвели глаза, развернулись и ушли. Поэтому необязательно, что милиция всегда крышует нацистов. Это может быть что угодно: например, испуг.

Александр Музыкантский, уполномоченный по правам человека в г. Москва, в прошлом – член московского правительства, префект Центрального округа. Во-первых, я хочу вернуться к заголовку всего этого цикла. «Важнее, чем политика». Все-таки дискуссия съехала очень быстро на политику. Лозунг «Россия для русских»… правые должны быть представлены в Думе… идеология фашизма… это все политика.

А все-таки, что же здесь важнее, чем политика? Есть что-то важнее политики, или нет, в этом фильме? Мне кажется, есть. Для объяснения я начну с кадров, где показаны футбольные фанаты. Вот футбольные фанаты, сколько их собирается на стадионе, десять тысяч, да? Одинаковые движения, одинаковые переживания, одинаковые чувства, одинаковые эмоции. Здесь политики нет никакой, но объединение крепкое. Здесь объединяют эмоции, здесь объединяет получение чувственного удовлетворения, а классическое определение симулякра – это то, что доставляет субъективное чувственное удовлетворение. Но это страшная сила. Это сила, которая объединяет и которую научились эффективно эксплуатировать.

В фильме Бардина ребята, которые качаются, веселятся, пьют пиво, объединяются и ощущают свою силу, они ищут и находят эмоции, которые сильнее, чем политика. Субъективное удовлетворение. Видите, в головах у них туман. Большинство ответить на вопрос «Почему ты стал фашистом?» не может. И что такое фашизм, тоже не в состоянии объяснить, но их туда тянет. Вот это вот важнее, чем политика сейчас. Им нечем, действительно, заняться. Рядом жизнь серая, бесполезная, безобразная, скучная, а им нужно пережить подъем. И поэтому имеет смысл вопрос, который здесь задавали: при широком прокате не посмотрит ли какой-нибудь скучающий молодой человек и не скажет ли: «Господи, да там же жизнь настоящая! Да плевать мне на эту политику, там я буду чувствовать себя вместе с ними человеком, частицей огромного коллектива, ощущать свою силу – и это важнее, чем политика.»

Павел Бардин. Безусловно, это важнее, чем политика, но мы специально разрушали благостное представление о такой молодежной группировке. Кончается это все предательством, развалом банды. Это полу стая, а не республика ШКИД, поэтому мне не кажется, что это выглядит уж настолько привлекательно.

Есть еще одна вещь, которая важнее, чем политика: это культура. И мне кажется, что, собственно, корни и истоки всякой ксенофобии – в отсутствии правильного понимания культуры, в незнании культуры и неумении интегрировать одну культуру в другую на каком-то личном уровне. Потому что когда есть общение, взаимопроникновение культур, ксенофобия стирается. И в этом смысле, если человек сходит в кино, он уже тем самым сделает шаг в сторону от ксенофобии, от той самой политики, которая менее важна, чем культура.

Голос из зала. Дмитрий Гулевич. Первая половина фильма, на мой взгляд, просто смешная. Потому что, как уже было правильно сказано, фашизм он глубже, значительно глубже. А у вас сплошные внешние фетиши: свастика, зиги и так далее. Правильно сказано, что у вас не было консультантов. Показаны какие-то сумасшедшие люди, которые просто повернуты на ксенофобии. В реальности все не так. У меня есть знакомые, которые действительно идейные фашисты, и среди них нет психов.

Павел Бардин. У вас хорошие друзья.

Дмитрий Гулевич. Нет, я действительно общаюсь как бы с нормальными людьми. Они могут обосновать свои взгляды. А здесь…

Павел Бардин (перебивает). Идея понятна. Если я сейчас некорректно отвечу на вопрос, вы подержите микрофон и можете мне возразить. Естественно, сегодня скинхеды не одеваются так, как они одеваются в первой половине нашего фильма, это художественный допуск, они давно переоделись. Те, у кого есть деньги, одеваются дорого и одеваются во «Фред пери» на Тверской.

Дмитрий Гулевич (критично, со знанием дела). «Фред пери» опопсел.

Павел Бардин. Ну, «Фред пери» опопсел, «Ла коста» – турецкая, это мы все знаем. Что до консультантов, то я думаю, что и без них смогу поддержать беседу, на тему брендов в том числе. Скинхеды остались. Просто отрастили немножечко волос, сняли гриндерсы, раскатали джинсы и не носят больше бомберы.

Голос из зала. Они повзрослели.

Павел Бардин. Почему же? Есть семнадцатилетние ребята, которые читали инструкцию по уличному террору и знают, что такое конспирация и что надо не бить, а убивать, и желательно еще делать это так, чтобы милиция подумала, что это обычная кража.

Из зала, со знанием дела. И списали на бытовуху.

Павел Бардин. Да, и списали на бытовуху. К слову, у нас статистики официальной как бы и нет. Мы общались точечно с представителем ультраправого движения, выходили через собственных знакомых и убедились, что эти люди не могут сформулировать свои идеи. Хотя, конечно, есть и другие люди, внятно формулирующие идеи, которые мне не кажутся достойными формулирования. Но у нас была цель показать одержимых, потому что если человек выходит на улицу с ножом и убивает дворника, мне кажется, это псих, если в вашей терминологии. И он не в состоянии понять, что когда у мигранта нет денег на обратный билет и социальной страховки, и мигрант выходит на улицу, ворует мобильные телефоны, – в этом виноваты наши чиновники, которые за взятку устраивают их на работу без документов, а потом без всяких социальных гарантий выкидывают на улицу. Поэтому не туда обращается радикальная молодежь со своим протестом.