Бесы Черного Городища - Ирина Мельникова

Алексей выругался про себя, вспомнив в который раз за последние сутки о сетованиях Ивана на отсутствие стоящих преступлений. Но чувство досады сменило то необъяснимое ощущение волнения и азарта одновременно, что знакомо только сыщикам, идущим по горячим следам преступника.

Руки дворника тряслись, и он с трудом попал ключом сначала в нижнюю замочную скважину, затем в ту, что повыше.

Наконец оба запора щелкнули, подтверждая, что путь свободен. Помня о возможных следах пальцев, Иван толкнул дверь локтем и, освещая путь фонарем, первым переступил порог.

Сначала они миновали темные, без окон сени, чей пол устилал толстый, приглушающий шаги ковер, затем сквозь решетчатые, обтянутые кисеей двери, как пояснил дворник, от мух, прошли в прихожую.

Из нее вели в разные стороны несколько дверей. Тимоха на вопрос Алексея, что за ними находится, пояснил, что три комнаты со стороны улицы — гостиная, столовая и кабинет мадам Клементины, а те, что со стороны сада, — будуар и спальня хозяйки. За прихожей тянулся длинный коридор, который заканчивался кухней. Рядом с ней располагались каморки кухарки и горничной. Из кухни спускалась лестница в подвал, а сразу за прихожей начиналась еще одна лестница, которая вела в мансарду, где в двух комнатах проживал помощник прорицательницы, тот самый Борис Федорович Сыроваров.

— Та-ак! — произнес многозначительно Иван и велел Фимке:

— Показывай, где обнаружил убитую.

— Там! — Фимка, впрочем, не слишком уверенно ткнул пальцем в сторону кабинета прорицательницы.

— Что ж, пойдем, посмотрим! — Иван направился к двери и распахнул ее.

За ней оказалась маленькая комната с десятком стульев возле стен. Вероятно, в ней дожидались своей очереди посетители, те, что попроще. Те, что поважнее, как выяснилось чуть позже, проникали в кабинет сквозь другие двери, которые открывались прямо в сад. Воришка их не заметил, потому что они были прикрыты тяжелыми суконными шторами.

Миновав приемную, сыщики вошли в кабинет и остановились на пороге. Фимка и вправду не соврал. Сквозняк пузырил легкий занавес на открытом настежь окне. Верно, том самом, из которого Фимка выскочил наружу. Убитая, довольно полная, с большой грудью женщина, лежала лицом вверх поперек комнаты, головой к дверям, а ногами к большому столу красного дерева на массивных, в виде львиных лап тумбах.

На полу несколько в стороне от убитой валялся подсвечник. Видимо, женщина вошла с ним в кабинет, потому что второй подсвечник с изрядно оплывшими, но потухшими свечами стоял на столе. Весь пол усыпали вороха бумаг, тяжелая штора на окне была оторвана, один из четырех находившихся в кабинете стульев валялся с проломленным сиденьем, у другого была отломана ножка. Кресло-качалку зачем-то проволокли из угла в угол, задрав при этом ковер, и повалили набок. В большом камине исходила слабым дымком кучка прогоревших углей и тлели обрывки бумаг, усеянных какими-то непонятными, похожими на иероглифы письменами.

Но не это привлекло в первую очередь взоры сыщиков.

Фимка не ошибся. Труп был налицо. Причем женщину и вправду убили зверски. На шее у нее зияла страшная рана.

Прорицательница просто плавала в собственной крови, которая уже успела застыть и отливала в слабом свете фонаря черным, почти сапожным глянцем.

Иван присел на корточки и взял женщину за руку. Расправив сжатые в последней судороге пальцы, он извлек на свет окровавленную, обтянутую тканью пуговицу и осторожно опустил ее в бумажный фунтик — подарок Олябьеву. Сейчас любой предмет, обнаруженный рядом с жертвой или на ее теле, мог оказаться тем самым компасом, который способен вывести сыщиков на убийцу.

Алексей тоже склонился к трупу, отметив неестественно вытаращенные глаза, остановившиеся зрачки, искаженное жуткой гримасой лицо, мертвенно-бледную кожу. И всюду потоки крови — на светлом ковре и на полу… Особенно много ее скопилось возле головы погибшей, а ночная сорочка, единственное, что было на ней из одежды, пропиталась кровью до самого пояса.

— О черт! — выругался Иван. И, подняв голову, снизу вверх посмотрел на Алексея. — Часа два уже прошло, как мадам зарезали. Глянь, как она лежит? Головой к двери. Значит, даже не успела как следует осмотреться. Она, видно, зашла в кабинет, как ее тотчас полоснули, без всякого сомнения, сзади. — Он скривился и едва слышно произнес:

— Тоже по горлу и, похоже, тоже стеклом. Точь-в-точь как у той, что из пруда подняли.

— Не спеши, это может оказаться совпадением, — так же тихо ответил Алексей. — Но, сдается мне, мебель разбросали уже после того, как гадалку убили. — Алексей повернулся к Фомке:

— Ты что-нибудь ронял в комнате?

— Нет, я упал, но ронять ничего не ронял, — и он кивнул на размазанную по паркету кровь — явный след скольжения. — Вон, глядите! На кровище, как есть, поскользнулся.

А вот и угол, о который я мордой навернулся! — Он указал на тумбочку, которая была слегка сдвинута с места.

— Вижу, — ответил Алексей и опять повернулся к Ивану:

— Заметил? Кресло-качалку перевернули специально, чтобы изобразить драку. Но смотри, на завернутом крае ковра пятна крови проступили насквозь, а на том месте, где он лежал, пятна отсутствуют. Выходит, ковер завернули тотчас после убийства? Может, искали под ним тайник в паркете? Но зачем убийце понадобилось изображать драку? На убитой я не заметил особых синяков или ссадин. И положение тела на полу показывает, что она не сопротивлялась, нападение было для нее неожиданным.

— Но зачем-то она пришла ночью в кабинет? В одной ночной рубашке? Может, услышала подозрительный шум, решила проверить?

— В такой ситуации женщина зовет кого-нибудь на помощь! А тут отправилась одна, даже собачку не прихватила?

Скорее всего у нее была назначена здесь встреча! Но кому назначают свидание и являются на него в одной ночной сорочке?

Только очень близкому человеку! Мужу или любовнику?

— Что ей мешало назначить это свидание в собственной постели? — возразил Иван и обратился к Фимке, который, как-то неестественно скукожившись, сидел на корточках у порога, спрятав под полами шинели босые ноги, и напоминал своим видом испуганного зайца.

— Скажи, что-нибудь изменилось в комнате после того, как ты в ней побывал?

— Н-нет! Кажись, все по-прежнему! — произнес, заикаясь, воришка. — Все как было!

— Ты ничего здесь не трогал? — Иван выпрямился и, приподняв повыше фонарь, обвел им кабинет, затем приказал дворнику:

— Зажги свечи, только осторожнее, не наступи на кровь.

Бледный как мел, Тимоха, старательно отворачиваясь от убитой, прошел к столу и зажег свечи в шандале. В кабинете стало значительно светлее. Но мрачные тени продолжали таиться в углах, а обстановка была такова, что даже сыщики, которым пришлось в своей практике видеть всякое, почувствовали себя неуютно. Что тогда говорить о чуть ли ни до смерти перепуганном Фимке и изрядно растерявшемся дворнике?

У обоих зуб на зуб не попадал от страха, пока этот дробный стукоток окончательно не вывел из себя Ивана. Он сердито прикрикнул на обоих и велел им присесть на два оставшихся неповрежденными стула, которые находились слева и справа от двери.

Дворник и Фимка покорно выполнили приказ Вавилова и застыли по обе стороны дверного проема как два каменных истукана, только с искаженными от страха физиономиями. И тот и другой большей частью помалкивали, правда, с готовностью отвечали на вопросы сыщиков, но смотреть друг на друга избегали.

Алексей обошел комнату по периметру, внимательно разглядывая странные, а порой жутковатые предметы, развешанные и расставленные повсюду. Заднюю ее стену и потолок закрывали разноцветные, багрово-красных и сине-фиолетовых тонов, драпировки. По остальным стенам и между окнами вились какие-то странные растения с узловатыми стеблями, мелкими глянцевыми листочками и крошечными розовато-фиолетовыми соцветиями, которые отвратительно воняли. Весь этот букет не слишком приятных ароматов довершали запахи гниения, исходившие от связанных в пучок высохших летучих мышей, мелких ящериц и змей, подвешенных наподобие гирлянд под потолком.

Обтянутое белым мехом кресло, в котором прорицательница скорее всего принимала своих клиентов, стояло на небольшом возвышении. На его спинке висел черный атласный плащ, а на столе лежал черно-желтый тюрбан, украшенный крупной жемчужиной и страусовым пером. В левом углу с искусно сплетенной из шелковых нитей паутины таращился на незваных гостей огромный паук с глазами из желтого янтаря и плюшевой, с белым крестом посередине спинкой. Его огромные челюсти и восемь мохнатых лап смотрелись весьма устрашающе. И хотя Алексей понимал, что этот паук не опаснее дохлой мухи, внутренне все-таки передернулся от отвращения, настолько правдоподобно он был исполнен.

Но самое большое впечатление произвел на него крупный, дюймов двадцати в поперечнике, хрустальный шар, который возвышался на причудливой серебряной подставке в центре стола и переливался всеми цветами радуги.