Беспокойный - Андрей Воронин

– Все равно вспомнишь, – подлил масла в огонь посетитель, аккуратно стряхивая пепел с сигареты в коньячную лужу на полу. – Только лучше тебе вспомнить добром.

– Да в чем дело, я не понимаю?! – капитулируя, возмущенно воскликнул Ездовой. – Что вы себе позволяете?! Зачем это представление, кто дал вам право распускать руки?! Спросили бы по-человечески, тоже мне – секрет на сто лет… Да, была такая сделка, и что с того? Сергей Сергеевич Казаков продал через нашу фирму принадлежавшую ему на праве собственности трехкомнатную квартиру. Я не имею права разглашать имя покупателя, но смею заверить, что это вполне законопослушный, уважаемый человек, сотрудник ФСБ…

– Оставим подполковника Михайлова, – предложил посетитель, – про него я знаю даже больше, чем мне хотелось бы. Казаков куда подевался?

– Да откуда же мне знать?! – снова, на этот раз совершенно искренне, возмутился Николай Гаврилович. – Мое дело – свести продавца с покупателем и помочь с оформлением документов, а остальное меня не касается! Переехал он на скамейку в парке Горького, куда-нибудь на свалку или в пятиэтажную виллу на Рублевке – откуда мне знать, я не адресное бюро! Тем более что я этого вашего Казакова в глаза не видел и даже не представляю, как он выглядит и сколько ему лет!

Он очень опасался, что его пламенная речь, несмотря на свою правдивость, вместо аплодисментов будет вознаграждена увесистой оплеухой. Но посетитель, судя по всему, тоже умел отличать правду от наглого вранья, и болевых ощущений, которых опасался Ездовой, не последовало.

Впрочем, радовался он рано: посетитель, чтоб ему пусто было, превосходно разбирался не только в основных цветах, но и в их оттенках и знал, что недосказанность скрывает правду не хуже, а даже лучше, чем прямая ложь.

– Ты лично, может, и не видел, – сказал он. – Но кто-то же с ним общался, верно? Может, твой подчиненный знает то, чего не знаешь ты? В глаза смотри! – неожиданно рыкнул он так свирепо, словно и впрямь, потеряв терпение, вознамерился сию минуту перейти к крутым мерам. Николай Гаврилович вздрогнул от этого рыка и попытался выполнить приказ, но взгляд его предательски вильнул и уставился куда-то в угол.

В кабинете повисло молчание, с каждой секундой становившееся все более зловещим. Это напоминало затишье перед грозой; Ездовой физически ощущал тяжелый, давящий, сверлящий висок взгляд посетителя и, будто наяву, видел перед собой его пудовый, недавно, судя по свежим ссадинам, бывший в употреблении кулачище.

– Бородин, – с трудом заставив повиноваться будто присохший к нёбу язык, выдавил он. – Алексей Иванович. Он уже давно не работает в фирме – так, сотрудничает время от времени, приводит клиентов, мы оформляем сделки и отчисляем ему определенный процент…

– И руки чистые, – закончил за него посетитель.

– И руки… – машинально повторил Ездовой, но тут же снова возмутился: – Ас чего вы взяли, что в этих сделках есть что-то противозаконное?!

– А ты морду свою видел? – вопросом на вопрос ответил посетитель. – На ней сейчас половина Уголовного кодекса крупным шрифтом пропечатана. Ладно, не мое это дело – выводить тебя на чистую воду. Давай звони своему Бородину, назначай встречу!

Николай Гаврилович с покорным вздохом взялся за телефонную трубку, испытывая огромное облегчение оттого, что дело, кажется, обошлось без членовредительства.

– Еще два слова, – остановил его посетитель. – Я хочу сделать твоему приятелю сюрприз. И буду очень огорчен, если сюрприза не получится. Когда огорчаюсь, я нервничаю, а что бывает, когда я нервничаю, я уже, кажется, объяснил. Поэтому сделаем так. Сейчас ты назначишь ему встречу. Мы поедем туда вместе, ты мне его покажешь и будешь свободен. А если его не окажется на месте, я начну нервничать. Поэтому постарайся сделать так, чтобы он там был. А еще лучше, зови его прямо сюда. Он ведь забегает к вам по старой памяти? Вот и зови. Скажи, что наклевывается выгодное дельце по его части… ну, словом, тебе виднее, чего наплести, чтобы он поверил.

Николай Гаврилович снова вздохнул, вынужденно отказавшись от мысли, которая выглядела довольно удачной, пока посетитель не внес уточнения, превратившие спасительную идею в самоубийственное безумство. Он помедлил еще секунду, ища лазейку, которой не существовало, и стал нехотя набирать номер Бородина.

Глава 8

Полковник Черных, по обыкновению, пребывал в мрачно-раздражительном состоянии духа. С трудом сдерживаемое раздражение сквозило в каждом его слове и каждом движении, будь то походка или то, как он протирал полой белого халата свои очки. Его было нетрудно понять: доктор наук, умный, творческий человек, он угодил в настоящую западню, польстившись на фантастический оклад денежного довольствия и подписав контракт с этой лабораторией. Теперь он, при всех своих многочисленных регалиях, фактически являлся лаборантом, испытывая опытные образцы сконструированного кем-то другим оборудования и проверяя чужие научные теории, подавляющее большинство которых явно считал не стоящими выеденного яйца.

Если полковник Черных был лаборантом, то его заместитель подполковник Сидоркин в таком случае являлся младшим лаборантом. Правда, в отличие от шефа, его это нисколько не беспокоило: платили здесь действительно очень хорошо, сумма на номерном банковском счете солидно прирастала из месяца в месяц, оговоренный контрактом срок истекал через два года, по прошествии которых Петр Фомич Сидоркин твердо намеревался в свои тридцать семь лет уйти на заслуженный, а главное, превосходно обеспеченный отдых. Их работа не сулила мировой известности и прочих лавров, и Сидоркин был этим вполне доволен, ибо вовсе не стремился к ТАКОЙ известности. Радетели о правах братьев наших меньших до сих пор треплют имя профессора Павлова за то, что тот в интересах науки тиранил несчастных собачек. Что же в таком случае прогрессивное человечество сказало бы об опытах доктора Черных и кандидата наук Сидоркина, получи их исследования хоть сколько-нибудь широкую известность? Подумать страшно, что тогда началось бы! Пожалуй, вызов в Гаагский трибунал стал бы самой меньшей из их неприятностей, до которой ни тот, ни другой, вероятнее всего, просто не дожили бы…

Неторопливо дожевывая бутерброд с копченой колбасой, подполковник Сидоркин сквозь толстое поляризованное стекло наблюдал, как испытуемых фиксируют в стендовых креслах. Старожил лаборатории, лысый жилистый уникум под порядковым номером ноль-два девяносто пять, снова был в их числе и, как всегда, вел себя так, словно пришел на обследование к наблюдающему врачу в профсоюзном санатории. Он приставал с разговорами к угрюмому гориллоподобному санитару и, несмотря на неоднократные окрики, занимался этим безнадежным делом до тех пор, пока его не погладили дубинкой по ребрам.

Остальные пятеро испытуемых вели себя как полагается, то есть смирно. Один из них был из последней партии и растерянно, с испугом оглядывался по сторонам, явно теряясь в догадках по поводу того, что ему предстоит. В санпропускнике его отмыли до скрипа, подстригли и побрили, но ошибиться было невозможно: это был ярко выраженный бомж. Четверо других, как и двести девяносто пятый, были здесь уже не впервые и, в отличие от двести девяносто пятого, демонстрировали вполне типичное, то есть нулевое, поведение: сидели неподвижно, молчали и смотрели прямо перед собой пустыми, будто нарисованными неопытным подмастерьем художника, глазами. Это были просто живые куклы, без команды способные только есть, пить, дышать да выводить из организма отходы жизнедеятельности.

– Эксперимент бэ-пять дробь семнадцать, – пригнув к себе микрофон записывающего устройства, продиктовал Черных. – В эксперименте участвует группа из шести объектов, прошедших стандартное медицинское обследование… – Он ткнул пальцем в кнопку, выключая запись, и, раздраженно блеснув очками в сторону Сидоркина, сварливо добавил: – Эксперимент… Пустая трата времени и материала! С таким же успехом их можно поставить к стенке и расстрелять. Или забить камнями. Оборудование ни к черту не годится, это же ясно как день! Волновые методы воздействия на психику разработаны десятилетия назад, и все это время мы топчемся на месте. Нам ничего не стоит свести с ума и заставить бесноваться целый город, а при подаче на аппаратуру соответствующей мощности – даже небольшую страну. А точечно, избирательно воздействовать на отдельно взятого человека как тридцать лет назад не могли, так и сейчас не можем.

Сидоркин проглотил остаток бутерброда. Умнее всего было промолчать, но скрипучее нытье шефа надоело ему безумно, и он позволил себе ответить.

– А может быть, это в принципе невозможно, – предположил он. – По крайней мере, на нынешнем уровне развития технологий. Айзек Азимов, например, в своих фантастических рассказах задолго до Хиросимы описывал винтовки, стреляющие атомными пулями. Ну и где они, эти винтовки? Существуют ядерные снаряды для дальнобойной артиллерии, но это оружие, согласитесь, так же далеко от снайперской точности, как и наши с вами излучатели. Какой смысл попадать снарядом в десятикопеечную монетку, если заключенный в нем заряд все равно сотрет в порошок все в радиусе километра?