Нравы Мальмезонского дворца - Сергей Юрьевич Нечаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Камердинер Наполеона Констан Вери рассказывает:
«Однажды, почти уже совсем рассвело, а консул все еще не возвращался в свои покои. Так как я опасался какого-нибудь скандала, то я предупредил камеристку мадам Д… как он сам мне приказывал делать в подобных случаях, чтобы она сообщила своей госпоже, который час. Не прошло и пяти минут после того, как я ей дал это поручение, как я увидел консула, возвращавшегося в большом возбуждении. Вскоре я узнал и о причинах этого возбуждения. На своем пути он заметил одну из приближенных Жозефины, которая наблюдала за ним через окошечко выходившей в коридор уборной. После сильной вспышки гнева по поводу любопытства прекрасного пола он послал меня к разведчице враждебного лагеря, чтобы передать ей приказ молчать, если она не хочет, чтобы ее удалили».
На этот раз Наполеон отделался только испугом, потому что молодая шпионка была достаточно благоразумна, чтобы молчать. Однако эти путешествия по коридорам дворца показались Наполеону слишком небезопасными, и он приказал Констану нанять для мадам Дюшатель особняк на Елисейских Полях, где Наполеон и посещал ее время от времени.
Отношения Наполеона с этой придворной дамой завязались в конце 1803 года, однако приобрели более страстный характер только уже во время Империи.
Гертруда Кирхейзен пишет:
«Молодая женщина обладала всеми качествами, чтобы нравиться мужчине. Она была среднего роста, стройная и грациозная, белокурая и нежная. Она умела придавать любое выражение своим голубым глазам, кроме выражения открытой простоты. Искренность, по-видимому, не лежала в характере прекрасной придворной дамы. Она была большой актрисой и могла входить в салон Жозефины с невиннейшим лицом, только что выйдя из тайных покоев Наполеона. Ее внешность была скорее холодна, чем угодлива. Ее гордое лицо с немного длинным орлиным носом отнюдь не говорило о страстности натуры, и она всецело владела его выражением. Ничто не могло нарушить выдержанной ровности мадам Дюшатель. И все же в своей горделивой недоступности она была кокетлива на свой лад. Она часто и охотно показывала свои жемчужные зубки, потому что знала, что смех к ней идет и делает ее неотразимой. Ее руки были белы и прозрачны, ее ноги – малы и узки. Она восхитительно танцевала, играла на лютне и обладала красивым голосом. В умственном отношении она была менее интересна, хотя была не лишена известной хитрости и изворотливости.
Все эти качества прекрасной дамы сумел оценить не только один Наполеон, но и его пасынок, юный Эжен де Богарне. Он явно ухаживал за ней, и хитрая дипломатка делала вид, что разделяет его чувства. В действительности же он ей нужен был лишь для того, чтобы направить ревность Жозефины на ложный след. Злополучная Жозефина испытывала адские муки ревности. Она догадывалась, что между ее мужем и придворной дамой установилось тайное соглашение, но у нее не было на это прямых доказательств».
Естественно, когда Эжен убедился, что мадам Дюшатель только играет с ним и употребляет его вместо ширмы, он тут же оставил ее. Но она быстро нашла себе других добровольных помощников. Каролина Бонапарт, ненавидевшая Жозефину, и ее муж маршал Мюрат охотно взяли на себя роль пособников и любовной интриге Наполеона и стали устраивать ему свидания с мадам Дюшатель.
Однако Жозефину не так-то легко было провести. Как сообщает нам историк Жозеф Тюркан, она «мобилизовала весь свой штат шпионов, чтобы уличить супруга в измене». Ее люди подслушивали под дверью, следили повсюду, и она очень скоро узнала, что мадам Дюшатель явно пользуется исключительным вниманием Наполеона. Тем более что, как замечает Гертруда Кирхейзен, «он все меньше и меньше мог владеть собой в присутствии возлюбленной». В результате Жозефина, наделенная потрясающими женскими инстинктами, удвоила, нет – утроила свою бдительность.
Гертруда Кирхейзен пишет:
«Каждый вечер император приглашал мадам Дюшатель, Каролину Мюрат и мадам Ремюза составить ему партию в игре. Но вместо того, чтобы играть, он заводил с молодыми дамами сентиментальные разговоры о любви, о верности, ревности и т. п. Каждое слово, каждая фраза предназначалась для возлюбленной, которая давала односложные ответы, но зато тем красноречивее говорили ее глаза. В свою очередь, это красноречие взгляда предназначалось только для Наполеона. В это время Жозефина сидела в другом конце салона, также за карточным столом со своими дамами. Но она тоже только механически держала карты в руках, не думая об игре. С горящими глазами, с мукой в сердце, она буквально пожирала взглядом своего мужа и мадам Дюшатель. Но этой последней ничего нельзя было поставить в упрек в ее поведении с императором. Она была сдержанна к холодна, но в этой-то сдержанности и было заключено самое опасное кокетство. Ее глаза были томнее и нежнее, чем всегда, ее улыбка – тоньше и загадочнее, ее слова – осторожны, ответы – рассчитаны, а ее туалеты день ото дня становились все изысканнее.
Но вот однажды случилось, что мадам Дюшатель вдруг покинула салон императрицы без всякой видимой к тому причины. Жозефина заметила ее исчезновение. Ее подозрительность сразу всполошилась. Некоторое время спустя, так как мадам Дюшатель все еще не возвращалась, она тоже поднялась с места. Первым ее делом было пойти в рабочий кабинет императора. Ей сказали, что его там нет. В высшей степени возбужденная, она поднялась по винтовой лестнице наверх, в потайные комнаты. Дверь была заперта! За дверью она слышала голоса своего неверного мужа и придворной дамы. Бедная Жозефина! Он была вне себя. С отчаянием она постучала в дверь и плачущим голосом позвала ее по имени. На некоторое время все затихло. Потом дверь вдруг отворилась, и Наполеон появился перед ней с искаженным гневом лицом, а сзади него стояла мадам Дюшатель.
Ярость Наполеона на нескромность жены была беспредельна. Жозефина вся в слезах убежала в свои комнаты и дрожала от страха перед той сценой, которая должна была последовать. Действительно, Наполеон вскоре явился вслед за ней в ее будуар. Его гнев не утих и обрушился со всей силой на плачущую женщину. В своей ярости он разбил
