Свадебные колокола - Валентин Селиванов

Скандальный фельетон до зарезу нужен.

Он достал из-под папок несколько листов бумаги, мелко исписанных красными чернилами, и протянул их Вене?

— Я тут кое-что нацарапал. Посмотри, может, подойдёт?

Калашников просмотрел его записи, а Иваныч взял в руки лист бумаги, который Веня исписал разными каракулями, и спросил:

— Стенографией владеешь?

Веня сморщился, словно у него болели зубы, и тихо сказал:

— Учусь… Твой материал — клад для газеты.

— Ну? — наклонил голову Иваныч.

Веня вчетверо сложил статью, положил её в карман и, грустно вздохнув, ответил:

— Постараюсь, Иваныч, проколотить твою статейку в редакции. Ручаться не могу. Но всё, что можно, сделаю.

— Ничего получилось? — с любопытством спросил директор.

— Кое-что подправить нужно, конечно. Но это мелочи.

— Если что такое, ты соавтора привлеки. Главное, чтобы напечатать.

— Я думаю, что всё будет хорошо. На обратном пути мы с тобой потолкуем.

— Почему на обратном? — не понял Иваныч.

— Тогда и узнаешь, директор, — Веня уклонился от откровенного разговора, откладывая его до возвращения. — Как будем с транспортом?

— Что-нибудь придумаем, — ответил Иваныч.

Он вытащил из стола колокольчик и зазвонил.

Среди гама и шума, который стоял в правления, звон колокольчика терялся, на него никто не обращал внимания, потому что каждый был занят своим делом. Но тот, для кого этот звон предназначался, услышал его, и молодой парнишка, верно только что вылупившийся из средней школы, появился перед Иванычем.

— Звали? — спросил он.

— Звал. Что у нас, Али-Баба, есть из четвероногих?

— Ничего.

— Пораскинь мозгами. Вот журналиста в город срочно нужно отправить.

Мальчишка с интересом посмотрел на Веню. Калашников покраснел и сделал вид, что поправляет брюки, которые выбились из-за голенища сапога.

— По вашей записке я отдал последнюю машину Борзых, — виновато ответил Али-Баба. — К вечеру что-нибудь будет.

— Сколько я раз тебе говорил, — вздохнул Иваныч, — не верь ты никаким моим запискам. Ты у меня министр транспорта.

— Только к вечеру, — снова повторил Али-Баба. Он почесал кулаком покрасневший нос и смутился, как будто он был во всём виноват.

— Какой вечер, — с обидой бросил Веня, не поднимая головы. — У меня ни метра времени. К вечеру мне надо быть в горкоме, как из пушки. А в городе у меня сорок дел, и все надо переделать к вечеру.

Мальчишка, которого звали Али-Баба, задумался, посмотрел в окно, за которым виднелся совхоз и голая берёза у самого окна правления, и нерешительно сказал:

— Трелёвочный трактор есть. Виктор за запчастями собирался в город.

— За запчастями, — повторил Иваныч и кивнул головой. — Иди.

Потом он подписал какие-то бумаги и сложил их в стопку, как тарелки после завтрака, внимательно посмотрел на Веню и спросил:

— Трактор водить можешь?

— Третий год на востоке, — отозвался с гордостью Веня и встал со стула.

Этим было сказано всё. Больше не требовалось никаких доказательств. Слова прозвучали солидно и веско, как пароль в резиденцию японского императора.

— Только вот что я должен тебе сказать, — вздохнул Иваныч. — Если кто-нибудь узнает об этом, у меня будет прямая дорога в суд. Понимаешь?

Веня кивнул головой.

— Послушай, Калашников, а может быть, ты привезёшь нам запчасти? Всё-таки мало-мальский повод. А то ведь и оправдания перед прокурором никакого не будет.

— Привезу, — твёрдо ответил Веня. — Давайте доверенность. Вот мой паспорт.

— И Витька мне позарез эти два дня нужен, — задумчиво сказал Иваныч. Он взял в руки Венин паспорт и добавил: — Сколько возьмёшь за доставку?

— Ты хоть и директор, но дурак! — вспыхнул Калашников.

— Добро, печки-лавочки, — согласился молодой Иваныч и протянул Вене свою широкую ладонь.

Рука его была сухая и прохладная. Веня ответил крепким рукопожатием, и ему снова стало стыдно и неприятно за всё своё враньё. Он твёрдо решил, принеся душевную клятву перед своей совестью, что в городе, чего бы ему это ни стоило, проколотит в редакции областной газеты фельетон Иваныча о картошке. Статья ведь дельная, чего и говорить. Не зря директор шестой год недосыпает и корпит над учебниками.

Скоро доверенность была готова. Иваныч пошёл проводить Веню и по дороге затащил его к себе домой. Он дал ему в дорогу кусок холодной медвежатины и половину буханки ржаного хлеба.

— Не нужно, — смутился Веня и отказался.

— Бери-бери. В дороге пригодится, — ответил Иваныч и засунул пакет к Вене в рюкзак. Потом он достал из нового тяжёлого шкафа бутылку водки и предложил: — Махнём по одной?

— За знакомство, что ли? — спросил Калашников.

— Ну.

— В следующий раз.

— Ну как знаешь, — Иваныч убрал бутылку обратно.

Потом он подошёл к магнитофону, который стоял на письменном столе у окна, и снял с него крышку. Магнитофон был немецкий, новый и красивый. Первоклассный.

Иваныч повернулся к Вене и сказал:

— Послушай.

Веня ожидал услышать музыку, какую угодно, и удивился, когда тихий ровный голос, чуть заикаясь и растягивая слова, начал читать стихи. Иваныч постучал рукой себя в грудь: мол, сам читаю, и шёпотом добавил:

— Берггольц.

Калашников кивнул ему. В комнате пахло вареньем и пылью. Ровно звучал голос Иваныча с плёнки:

Пускай эти слёзы и это удушье,пусть хлещут упрёки, как ветки в ненастье.Страшней — всепрощенье. Страшней — равнодушье.Любовь не прощает. И всё это — счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,не ждет состраданья, не делится властью.Покуда прекрасна, покуда живая,покуда она не утеха, а — счастье.

Когда Веня уходил от Иваныча, он сказал ему:

— Ты знаешь, директор, я тебя надул. Ты можешь взять трактор обратно. Я репортёр на общественных началах.

— Знаю, — сказал Иваныч. — На обратном пути потолкуем.

И Веня заметил, что в зелёных глазах молодого директора гордо поблёскивают крапинки, словно в глыбе кварца, разбитого молотком, переливаются крупинки золота.

— Спустя десять минут Веня усаживался на трактор. Иваныч задержал на нём свой взгляд и строго сказал:

— Ты смотри в Синюю Топь не съезжай. В объезд надо.

— Почему? — на всякий случай спросил Веня.

— Круто очень. Трактор сломаешь. — Иваныч снова внимательно посмотрел на Веню и добавил: — Пытался тут у нас один чудак в прошлом году. Только ни его, ни трактора больше не нашли.

— А объезд долго?

— Как обычно, часа три с гаком. Ты не спеши. Успеешь. Счастливого пути.

— Спасибо. — Веня включил мотор. Потом он высунулся из кабины и, улыбаясь, спросил: — Иваныч, у тебя мечта есть?

— А у кого её нет? — удивился молодой директор.

— А такая, особенная, на сто тысяч? — не унимался Веня.

— Виноград бы у нас тут вывести, — тихо сказал Иваныч.

Калашников помолчал. Потом широко улыбнулся.

— У меня скоро отпуск. Я поеду в Москву и помогу тебе завести блат в Академии наук. Я читал в «Известиях», что там тоже такой чудак виноградарь есть.

— Есть, — подтвердил Иваныч, — у нас с ним переписка тянется восьмой месяц… Давай сматывай удочки. Дел у меня много. Только в Синюю Топь не съезжай. Совхоз у нас ещё новый. Недавно объединились. Трелёвочный трактор у нас пока один. Обещают прислать ещё, а когда пришлют? Обещать-то все умеют. А мы без него как без рук. Понимаешь?

Веня молча согласился.

— Ну бывай, Веня, — Иваныч махнул рукой и, повернувшись, пошёл по улице совхоза.

Веня смотрел вслед уходящему директору, который шагал широко и свободно, как хозяин земли. Потом Калашников тронул трактор с места.

И потянулась таёжная дорога далеко в тайгу.

Она по-заячьи петляла, пряталась, терялась где-то за поворотами и снова выскакивала из-за деревьев, прямых, могучих и высоких.

Тарахтел двигатель машины. Рядом с Веней на мягком дерматиновом сиденье покачивалась его труба.

Веня ехал уже долго и от нечего делать, от однообразия дороги нашёл себе забавное занятие: то он представлял себе Льва Толстого, и Толстой диктовал Вене свой новый роман, и Веня не соглашался с ним и спорил, а Лев Николаевич не сердился, он гладил бороду и кивал головой, соглашаясь с Веней, но всё равно продолжал диктовать по-своему, и несколько машинисток быстро и молча печатали новый роман; то Веня рисовал себе старшего прораба Руслана и вёл с ним неторопливую беседу.

Руслана он представлял себе высоким, чисто выбритым, симпатичным мужчиной, шея огромная, грудь колесом, ну прямо Геркулес в образе цивилизованного прораба.

ВЕНЯ. Послушай, Руслан, тебе нравится почта?

РУСЛАН. Я люблю почту. И зря ты туда шляешься, друг. Бесперспективно. Поверь слову строителя.