Свадебные колокола - Валентин Селиванов

РУСЛАН. Я люблю почту. И зря ты туда шляешься, друг. Бесперспективно. Поверь слову строителя.

ВЕНЯ. Но я первый раз в жизни влюбился. У тебя есть совесть?

РУСЛАН. Я влюблялся много раз, а вот полюбил в первый. И нечего об этом говорить. У вас в колонне хватает девчонок. И, кроме того, я прошёл конкурс.

ВЕНЯ. Но я упрямый, Руслан, упрямый как чёрт. Я самый упрямый чёрт в СССР.

РУСЛАН. С чертями у меня разговор короткий: на порог — и будь здоров.

Беседа с Русланом не получалась, и Веня расстроился. Он вспомнил Иваныча.

Отличный малый этот Иваныч, подумал Веня. Везёт мне всю жизнь на хороших людей. Удивительная эта шутка, которую люди называют жизнью. Одни люди крутятся от жизни, а другие крутят её, как им нравится. Лучше, конечно, принадлежать к последним. Будет у Иваныча виноград, готов поспорить с Академией наук. Здесь, в Сибири, виноград, честное слово, до зарезу нужен.

Веня прищурился и посмотрел на солнце. Солнечный диск был заброшен высоко над тайгой. Было часов одиннадцать утра.

Неожиданно трактор выехал из-за поворота и подъехал к обрыву. Дорога круто поворачивала направо.

Впереди была Синяя Топь.

О ЧЁМ СПРОСИЛ БРАМА?

Местные старожилы считали Топь не просто обрывом, а пропастью, бездной. Может быть, когда-нибудь в бородатой древности здесь протекала глубокая река, а может, и нет. Никто толком ничего не мог рассказать, как образовалась эта Топь. Но люди старались её избегать просто по принятой традиции. Старухи — им делать нечего по вечерам, разве только судачить — плели всякие небылицы, утверждая, что там бродят волосатые русалки, которые слопали заживо попавших туда пять лет назад четырёх коров. Никто никогда не видел в Топи никаких русалок и не верил в эту чепуху, но никто и не проявлял особого желания даже поохотиться там. Кто уходил в Топь, обратно не возвращался.

Если посмотреть с обрыва в Топь, то ничего не увидишь, кроме синеватой дымки, перемешанной со слабым молочным туманом. По-видимому, поэтому и окрестили глубокий обрыв Синей Топью.

В Топь действительно под пьяную лавочку свалился прошлогодней осенью Сашка Дуров, задиристый непутёвый парень, и ни трактора, ни Сашки, ни костей от Сашки не нашли. Похоронили пустой гроб, да и забыли. Только старухи судачили ещё полгода о волосатых русалках, которые сожрали Сашку вместе с трактором.

Но скоро на повестку дня встала химия, и все об этом только и толковали, а больше всего старухи, и про Сашку Дурова, непутёвого парня, совсем забыли.

Веня выбрался из машины и подошёл к концу склона.

Заглянув вниз, он увидел верхушки деревьев, которые переходили в бесконечную темноту, сменявшуюся синеватой дымкой.

Веня задумался. А задуматься стоило.

В объезд три часа с длинным гаком — это на машине. На тракторе все шесть часов — в лучшем случае. А ежели махнуть напрямик — полчаса. Ехать в объезд длинная история. А другой конец обрыва даже виднеется отсюда.

Веня вернулся к трактору и посмотрел на дорогу, которая убегала далеко в тайгу. Он ещё, не решил, что ему делать. Спокойней, конечно, ехать по дороге.

И тогда около машины появился второй Калашников. Он был, как всегда, в чёрной пиджачной двойке, подтянут, подстрижен, не то что Венька, лохматый как пудель, и выжидающе смотрел на него.

Веня смерил его взглядом: мол, вот тоже привязался, человек — не человек, сон — не сон. Чёрт-те что! Скажи кому-нибудь, засмеют.

— Ну что там? — спросил наконец второй Калашников.

Вене не хотелось с ним разговаривать, но он всё же недовольно ответил:

— Загреметь можно. Потом придётся поиграть в детский конструктор, только деталей, верно, не хватит.

Второй Калашников тоже подошёл к обрыву и заглянул вниз.

— Гиблое дело, — сказал он и махнул рукой. — Не Топь, а Индийский океан. Не зря здесь ни одна живая душа не ездит. Дураков теперь нет, перевелись.

— Ты думаешь?

— Истина.

Венька разозлился — тоже мне, всякий призрак учить его будет, что такое хорошо и что такое плохо.

— Ошибаешься, — твёрдо сказал Веня и похлопал рукой по металлу машины. — Мы оба железные.

Он достал из кабины топор и посмотрел на солнце.

— Двенадцатый час, а я всё ещё здесь торчу.

— Ты с ума сошёл, болван! — с упрёком сказал второй Калашников. — Твою голову не жалко. Трактор развалишь.

— Я же сказал, что проеду, — упрямо ответил Веня и отошёл от машины.

Второй Калашников ничего не ответил и с выжидающим видом уселся на пенёк.

А Веня выбирал сосны потоньше, покрепче, постукивая о них топорищем и прислушиваясь.

Впрочем, то, что он собирался делать, никому не было понятно. Он выбирал деревья. Для чего? Чтобы сделать мост? Мост, конечно, тут сделают рано или поздно для того, чтобы экономить время людей, но для этого нужна была целая дивизия плотников и не сосны, а железобетон.

Но Веня был поглощён своей работой. Он быстро переходил от одной сосны к другой, постукивал топорищем по деревьям и на тех, которые его устраивали, делал отметки топором.

Солнце стояло высоко над тайгой, и дул лёгкий свежий ветерок.

Веня настойчиво и упорно продолжал своё странное занятие. Он привык делать всё, что хотел, и упорно добиваться успеха. Этому он хорошо научился в тайге. А что может устоять против человеческого упорства?

Минут через десять Веня вторично осмотрел стройные высокие сосны, на которых сделал пометки. Осмотр, очевидно, удовлетворил его, потому что он снял телогрейку и отнёс её в кабину трактора.

Потом он поплевал на руки, вернувшись к соснам, и взял в руки топор.

Привычно и умело работая топором, а для этого нужен особый навык — поменьше затрачивать сил и побольше добиваться результатов, Веня начал рубить первую сосну.

Эта работа удивляла ещё больше. Если он собирался рубить все деревья, это было выше человеческих сил, да и топор затупится на четвёртой или пятой сосне. Кроме того, нужно было время, которого у Вени не было. Словом, успех всей предстоящей работы был до такой степени сомнителен, что все попытки, которые предпринимал Веня, казались глупыми, безнадёжными и безумными.

Но Веня не собирался рубить сосны. Он быстро и ловко делал на них глубокие зарубки, отмеряя от земли определённое расстояние, одинаковое на всех деревьях.

Ещё через десять минут и эта работа была закончена.

Тогда Веня забрался в кабину и завёл двигатель.

Если бы в это время у одного из лесничих, которые бродят в одиночестве по своим угодьям, таёжным царствам, мелькнула мысль прогуляться до Синей Топи, Веня был бы оштрафован на круглую сумму денег. За что?

Он валил лес. Правда, это звучит довольно громко. Веня валил свои отмеченные зарубками сосны.

Трелёвочный трактор с разбегу наезжал на деревья, ударяя передним щитом именно в те зарубки, которые сделал Веня. Двух, редко трёх ударов было достаточно, чтобы снести гигантскую высокую сосну — сломать на замеченной зарубке или вывернуть с корнем. Но зачем? Пока это оставалось загадкой.

Упала первая сосна, другая. Жалобно заскрипело и рухнуло следующее крепкое дерево.

Веня торопился.

Потный, взволнованный (а получится ли так, как он задумал, или нет?), он обошёл все поваленные на землю деревья, которые скатились в одну кучку, не зря же он целых десять минут обстукивал каждое дерево топорищем. На каждый комель дерева Веня умело набросил чекера.

После этого он подтянул срубленные сосны трелёвочной лебёдкой ближе к заднему щиту машины и, сдвинув на затылок Сёмкину кепку, внимательно осмотрел всю проделанную работу.

Веня снова задумался.

Он кропотливо готовился покорить Синюю Топь. Осторожность никогда не мешала упорству человека. Безрассудству — пожалуй.

Всё было на месте, именно на тех местах, как этого хотел Веня. Тогда он улыбнулся и забрался в кабину трактора.

— Послушай… а если… — вдруг испуганно сказал побледневший второй Калашников, который до сих пор ничего не понял.

— Арифметика, — весело бросил ему Веня. — А вообще-то я не для того живу, чтобы думать, а если да вдруг.

Машина медленно тронулась.

Гусеницы трактора медленно выкатились к самому обрыву, с которого под пьяную лавочку свалился Сашка Дуров, растерявший свои кости. Но Веня сейчас думал о другом, его мысли соединились с дыханием двигателя.

Передний щит сдвинулся с места и застыл над пропастью, словно в последний раз прощался с землёй или, может быть, раздумал и испугался. Картина со стороны выглядела так, что каждый сразу бы решил, что никакой трактор не спустится по такой крутизне, не перевернувшись.

Но переворачиваться вместе с трактором не входило в Венины планы. Перевернуться здесь мог любой и каждый. А вот проехать…

— Будь здоров! — помахал Веня на прощанье рукой второму Калашникову, одиноко стоящему у сосны. — Передавай привет бабушке! Головой соображать надо!