Разрыв франко-русского союза - Альберт Вандаль

В марте русские войска готовы были приступить к выполнению грандиозного плана, т. е. к занятию Польши, если бы она пошла им навстречу. Армия, назначенная для начала операций, шла по Двине, имея впереди себя сильный авангард. Она двинулась на юго-запад, в смежные с герцогством Варшавским Литву и Подолию, и шла большими переходами, широко развернутым фронтом, скрытая за густыми лесами и песчаными холмами. Стоявшие в тылу у нее – в Финляндии – войска покидали свои стоянки и пробирались вдоль побережья к Курляндии, чтобы оттуда перейти в Польшу. Вблизи границы были намечены сборные пункты: Вильна, Гродно, Бржеск и Белосток.[130] В намеченных местах устраивались магазины, продовольственные склады, склады боевых припасов. Местные власти заготовляли квартиры и провиант для войск, о приходе которых им было объявлено заранее. На Немане и Буге были собраны лодки, барки и все, что нужно для облегчения переправы.[131] Предполагалось устроить главную квартиру в Слониме, на юге от Вильны. Командирами главных корпусов назначены были генералы Эссен, Дохтуров и Каменский. Предварительно они были вызваны в Петербург, где и получили инструкции.[132]

Одновременно с движением войск с севера на юг шли на соединение с ними, согласно выработанному плану кампании, войска и с юга на север. Дунайская армия, повернутая до сих пор фронтом к туркам, зимовала в Молдавии. Несколько дивизий этой армии снялись с квартир, и, круто переменив фронт, пошли по направлению к Подолии и Волыни, чтобы присоединиться к пришедшим о севера войскам и стать на их левом фланге. В письмах к Чарторижскому Александр говорил о выделении некоторых частей из войск на Восток только предположительно. “Молдавская армия, – писал он, – могла бы также отделить несколько дивизий, не теряя из-за этого возможности держаться оборонительно”.[133] Идя далее своих обещаний, он, чтобы укрепить центр, ослаблял фланги, не останавливаясь даже перед тем, что Финляндия может подвергнуться опасности и придется отложить мир с турками. Итак, “предназначенная сражаться вместе с поляками армия”, доведя до полного комплекта наличный состав своих частей, усиленная добавочными корпусами, становилась в линию, строясь по дивизиям от Балтийского моря до Днепра.

Все эти операции были окружены глубочайшей тай ной. Часто войска не шли обычным путем – столбовыми дорогами. Разбитые на многочисленные, разбросанные на громадном пространстве отряды, они шли батальонами или даже ротами, пробираясь “проселочными дорогами, такими, которые никогда не были военными путями”.[134] Чтобы герметически запереть и замуровать границы, чтобы закрыть ходы и выходы и защититься от шпионов, были приняты самые строгие меры предосторожности. Вдоль всей границы под предлогом необходимости усилить таможенный надзор и лучше обеспечить строгое исполнение запретительных постановлений были расставлены казачьи отряды. Кавалерийские пикеты, соединенные друг с другом патрулями, разъезжавшими день и ночь, охраняли все ходы и выходы. Внутри страны, даже на довольно большом расстоянии от границы, по дорогам “на каждой версте” стояли посты. Они останавливали путешественников осматривали их вещи, рылись в бумагах, требовали для удостоверения личности паспорта.[135] Вот под какой густой завесой наполнялись войсками Литва, Волынь и Подолия.

Позади этих губерний комплектовалась и готовилась выступить в поход вспомогательная армия. Ничего не было упущено для усиления ее наличного состава. Местные команды превращались в боевые части, крепостные батальоны – в линейные. Из внутренних губерний России прибывали новые войска, набирались резервы. В местах стоянок войск стекалось невероятное количество рекрутов; начальство без устали работало, чтобы обтесать и обучить их военному делу. Несмотря на приказ соблюдать тайну, вскоре в столице стали ходить сенсационные слухи. Поговаривали, что гвардейские полки ждали только приказа, чтобы выступить в поход вместе со второй армией; что великий князь Константин отбыл в Финляндию на инспекторский смотр уходивших войск, и что, наконец, сам император должен вскоре уехать на границу и там возложить на свою главу польскую корону. Петербургское общество во всеуслышание высказывалось в пользу этого решения, которое отвечало и надеждам, порожденным в Литве. Там много крупных помещиков желали примирения Польши с Россией. Многие из них, члены знатных семейств, испытанные патриоты, были вызваны в Петербург, где были милостиво приняты, обласканы и где им намекнули на это событие.[136] Их воображение разыгралось, головы восторженно были настроены в пользу этого проекта, некоторые дошли до того, что назначали день события. Они решили, что для этого царь изберет 3 мая – годовщину того дня, когда двадцать лет тому назад умирающая Польша провозгласила либеральный и мудрый статут, при котором надеялась ожить.[137]

В это-то время, когда внутри государства происходила такая кипучая деятельность, из-за границы пришли самые безотрадные вести. В письмах Чарторижского, с ответами на второе письмо царя, были не только возражения и предсказания затруднении – в них было гораздо больше: они были безусловно отрицательного характера. Из их содержания, из результатов наведенных князем справок видно было, что знатнейшие магнаты и командиры варшавской армии, мнение которых могло бы увлечь толпу, не поддавались искушению и были неподкупны. Их преданность Наполеону была непоколебима. Подлинный текст писем князя не дошел до нас, но Александр намекает на них в дальнейшей переписке с Чарторижским. “Только что полученные мною от вас письма, говорит он, оставляют мне так мало надежды на успех, что я не могу считать себя вправе действовать, а благоразумие требует, чтобы я решился на этот шаг только при известной вероятности успеха”[138].

На неблагоразумие начать дело указывало ему и поведение Австрии. В Петербурге очень скоро заметили, что Австрия уклоняется от союза. Неизвестно даже, отправлена ли была из Петербурга составленная для переговоров о союзе секретная инструкция от февраля месяца, так как поведение Меттерниха и его правительства делали ее бесполезной[139]. Тогда Александр перешел к другому плану. Он решил, что будет добиваться от Австрии только пассивного соучастия; что попросит ее присутствовать в качестве равнодушной зрительницы при том, что будет происходить вокруг нее; потребует только, чтобы в случае необходимости она допустила учинить над собой лестное насилие и не отказалось от княжеств, если русское правительство предложит их ей, когда решено будет занять для восстановленной Польши Галицию. От имени царя Кошелев предложил австрийскому послу Молдавию до Серета и всю Валахию. Дабы получить от императора Франца обещание соблюдать нейтралитет и выведать его намерения, Александр собственноручно написал ему письмо и поручил Штакельбергу на словах дать по этому вопросу разъяснения.[140]