Мертвецы живут в раю - Жан-Клод Иззо

— Почему бы и нет? Дочка моего сотрудника работает кассиршей. Она твоя ровесница или чуть постарше.

— Ты говоришь об аде!

— А трахаться с незнакомыми мужиками лучше?

Она молчала. Смотрела на дно своего стакана. Как в тот вечер, когда я подобрал ее в баре «О'Стоп».

— Ты уже думала об этом?

— В последнее время я не нарабатываю нужной суммы. Я больше не могу выносить… Чтобы меня драли все эти типы. Поэтому меня избили.

— Я считал, что из-за меня.

— Ты был только предлог.

Начался рассвет, когда мы закончили разговор. История Мари-Лу была историей всех Мари-Лу на свете. В мельчайших деталях. Начиная с того, что ее изнасиловал безработный папочка, пока мамочка вкалывала приходящей домработницей, чтобы прокормить семью. Братья, которым на тебя было плевать, потому что девчонка. Если только братья не узнают, что ты водишься с каким-нибудь белым или, что хуже, с арабом. По любому пустяку на тебя дождем сыпались пощечины. Потому что пощечины — это ругательства бедняка.

Мари-Лу убежала из дома в семнадцать лет, выйдя вечером из лицея. Ее школьный дружок струсил. Первый дальнобойщик, которого она встретила, ехал в Рим.

— Я все поняла лишь на обратном пути. Поняла, что я стану шлюхой. Он бросил меня в Лионе, дав пять франков. У него были жена и дети, которые его ждали. Он меня поимел не просто за деньги, все было по-хорошему, я его очень любила! Ведь он мог вышвырнуть меня без гроша. Он был первый, но не самый худший.

Все мужики, которых я встречала после него, тоже думали лишь об одном — получить свое удовольствие. Так продолжалось неделю. Для их куриных мозгов я была слишком красивая, чтобы быть честной женщиной. Наверно, их слегка пугало, что я такая соблазнительная. Или же они видели во мне шлюху, в которую я превращалась. Ты сам как думаешь?

— Я думаю, что взгляд других — это смертоносное оружие.

— Хорошо говоришь, — с усталым видом согласилась она. — Но ты же не полюбишь девку вроде меня, правда?

— Те, кого я любил, ушли.

— Но я-то могу остаться. Мне терять нечего.

Ее слова потрясли меня. Она была искренна. Она раскрывала свою душу. И она, Мари-Лу, приносила себя в жертву.

— Я не вынес бы любви женщины, которой нечего терять. Любить — это и есть возможность терять.

— Ты просто больной, Фабио. Ты ведь несчастен, да?

— Я этим не хвастаюсь!

Мой ответ вызвал у меня смех. Не у нее. Мари-Лу смотрела на меня, и мне показалось, будто в ее глазах я вижу грусть. Я не понял, кого она жалеет — себя или меня. Ее губы припали к моим губам. От нее пахло маслом из орехов акажу.

— Пойду спать, — сказала она. — Так лучше, да?

— Так лучше, — невольно повторил я, подумав, что уже слишком поздно, чтобы заниматься с нею любовью. И это заставило меня улыбнуться.

— Ты знаешь, — сказала она, встав с дивана, — на фото я узнала одного типа. (Она подобрала с пола фотографию и ткнула пальцем в человека, сидящего рядом с Тони.) Это мой сутенер. Рауль Фарж.

— Вот это да!

Даже наилучший из диванов всегда неудобен. На нем спишь только по принуждению. Потому, что кто-то другой занимает твою постель. Я не спал на моем диване с той последней ночи, которую в доме провела Роза.

Мы разговаривали и пили до рассвета с надеждой снова спасти нашу совместную жизнь. Предметом обсуждения не была наша любовь. Дело было в ней и во мне. Скорее во мне. Я отказывался удовлетворить ее настоящее желание — иметь ребенка. Но не мог привести ей никакого убедительного довода. Просто я был пленник моей жизни.

Клара, единственная женщина, которая от меня забеременела, — правда, невольно, — сделала аборт, не сказав мне об этом. «Ты человек ненадежный», — бросила она мне в лицо. Потом. Объясняя свое решение. Слишком много внимания я уделял женщинам. Я был неверен уже в одном взгляде. Они не могли мне доверять. Я был любовник. Никогда я не стану мужем. Тем более отцом. Конечно, это и положило конец нашим отношениям. Мысленно я убил в себе отца, который, однако, всего-навсего отдыхал после обеда.

Но я любил Розу. Любил ее ангельское личико, которое обрамляли волны вьющихся, каштановых, почти рыжих, волос. У нее была обезоруживающая улыбка, чудесная, но почти всегда чуть печальная. Именно эта улыбка сразу меня покорила. Сегодня я мог думать о Розе, не испытывая боли. Она стала для меня не безразличной, но нереальной. Мне понадобилось много времени, чтобы отвыкнуть от нее. От ее тела. Когда мы жили вместе, мне стоило только закрыть глаза, чтобы начать ее желать. Меня беспрестанно преследовали ее образы. Часто я задавался вопросом, возродится ли это желание, если она внезапно, без предупреждения, вновь возникнет в моей жизни. Я по-прежнему не знал ответа на этот вопрос.

Нет, я знал с тех пор, как переспал с Лолой. Если ты полюбил Лолу, то уже не мог опомниться. И дело было не в красоте. У Розы было прекрасное тело, роскошное, изящно очерченные формы. Все в ней дышало чувственностью. Малейший жест. Лола была тоньше, стройнее. Какая-то воздушная, даже в походке. Она вызывала в памяти Градиву с фресок Помпеи. Она ходила, едва касаясь земли, как будто не ступала на нее. Любить Лолу означало дать увлечь себя в ее странствия. Она вызывала восторг. И если ты кончал, то возникало ощущение, будто ты не потерял ничего, а обрел.

Именно это я ощущал, даже если последующие мгновения я все портил. Однажды вечером, у меня в Гуд, Маню заметил: «Черт, почему, когда переживаешь оргазм, это длится так недолго!». Мы не знали, чем это объяснить. С Лолой ты переживал и посленаслаждение.

С тех пор я жил в этом «после». У меня было лишь одно желание — снова найти ее, снова ее увидеть. Хотя три месяца я отказывался это допускать. Хотя я не строил иллюзий. Мое тело еще обжигали пальцы Лолы. На моей щеке по-прежнему горел стыд от ее пощечины. После Лолы я смог найти лишь Мари-Лу. Я наслаждался с ней так, будто гибнул от отчаяния. В конце концов к шлюхам приходишь от отчаяния. Но Мари-Лу заслуживала большего.

Я повернулся на другой бок. Я чувствовал, что заснуть мне не удастся. Во мне жила страсть, непреходящая, вновь обрести Лолу. Желание, подавленное, переспать с Мари-Лу. Но как в этой истории оказался ее сутенер? Смерть Лейлы была подобна камню, брошенному в пруд. По воде пошли круги, в которых вращались полицейские, бандиты, фашисты. А теперь еще Рауль Фарж, который хранил в подвале Муррабеда достаточно оружия, чтобы взять Французский банк.

Черт! Для чего предназначалось все это оружие? У меня в мозгу промелькнула интересная догадка, но последний глоток виски «лагавюлен» положил конец моим размышлениям. Я не успел даже взглянуть на часы. Когда зазвонил будильник, мне показалось, что я глаз не сомкнул.

Мари-Лу, наверное, всю ночь сражалась с чудовищами-призраками. Подушки были скомканы и простыни смяты, от того, что их слишком часто теребили. Она спала поверх одеяла, на животе, повернув набок голову. Я не видел ее лица. Передо мной было только ее тело. Я выглядел по-идиотски с кофейными чашками и круассанами.

Я плавал добрых полчаса. За это время можно было изрыгнуть все сигареты мира и почувствовать, как мышцы моего тела напрягаются так, что готовы лопнуть. Я плыл прямо вперед, за дамбу. Без удовольствия. С яростью. Я остановился, когда у меня подвело живот. Воспоминание о боли сменилось страхом. Паническим страхом. На какую-то секунду мне почудилось, будто я сейчас утону.

Лишь под душем, под струями воды, я вновь почувствовал облегчение. Выпил стакан апельсинового сока, потом вышел за круассанами. Я сделал остановку у Фонфона, чтобы за чашкой кофе полистать газету. Вопреки требованию некоторых посетителей, здесь всегда можно было получить только «Провансель» и «Марсейез». Но не «Меридиональ». Фонфон заслуживал моего постоянства.

Прошлой ночью прошла крупная облава. Ее проводили несколько полицейских бригад, в том числе и бригада Оша. Плановая облава по правилу «тройки»: бары, бордели, ночные кабаки. Под нее попадали все опасные места: площадь Экса, бульвар Бельсюнс, площадь Оперы, бульвар Жюльен, Ля Плэн и даже площадь Тиаре. Задержали более шестидесяти человек, исключительно арабов, у которых были не в порядке документы. Несколько проституток. Несколько хулиганов. Но крупных бандитов не взяли. Не попался ни один, даже мелкий бандит. Комиссары полиции, принимавшие участие в облаве, отказывались от комментариев, но журналист давал понять, что подобная операция может повториться. Необходимо было «оздоровить» ночную жизнь Марселя.

Для умеющего читать между строк ситуация складывалась ясная. В марсельской бандитской верхушке больше не было признанного главаря. Дзукка был убит, Аль Дакиль последовал за ним в страну негодяев. Полиция наводнила город, и на старт вышла бригада Оша. Ош хотел знать, с кем он теперь имеет дело. Отдаю руку на отсечение, думал я, что все возьмет под контроль Жозеф Поли. От этого мне стало не по себе. Его взлет обеспечивала группа экстремистов. Политик мог бы поставить на эту карту свое будущее. Уго, теперь я был уверен в этом, оказался орудием в лапах дьявола.