Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

Я в это время в ополчении, когда 23 августа бомбежка началась, загорелось все, и вот нас к тракторозаводцам отправили, немцы когда прорвались в Рынок под Тракторным — нас туда. Стреляли-то мы хорошо, ума, правда, мало было. В ополчении на Тракторном я пробыл где-то три недели. Когда там укрепились, нас, молодых, перебросили на центральную переправу, и я где-то с сентября там был — это основная переправа тогда была. Сейчас если по улице Гагарина спускаться к Волге и еще чуть к Панораме по берегу метров сто — вот здесь располагалась центральная переправа. Она была ценна тем, что берег крутой был, а потом пологий, это сейчас уже сравняли, а тогда крутизна была. Там место забетонированное, причал, почему туда немцы и рвались — любые суда могли причалить.

Впервые я увидел немцев в районе Красных казарм, стал подниматься по Устюжской улице, ближе к Мамаеву кургану, вверх и смотрю — идут двое немцев, а я с водой. Но на мое счастье, попались миролюбивые, а я дрожу иду. Когда уже начинается общение, то понемногу начинаешь соображать, действовать, и страх куда-то пропадает. Сказали: «Куда идешь?» Переводчик с ним был такой дружелюбный. Я: «Вот воду несу, вот туда-то иду». Он им говорит, а тот опять спрашивает: «Где мать и отец?» Я: «Нету! Я один». У дедушки живу, и называю адрес. Вот такие вопросы жизненные. В первый раз только трудно было, а потом уже как-то все прошло, но все равно при виде немца боялся. Самое главное, надо быть спокойным, с выдержкой, не дрожать, не суетиться. А так люди есть люди, и среди них тоже были и люди, труженики или рабочие. Летчики есть летчики — они и гонялись в степи за каждым. Кто в летчики попадал? Сынки таких, кто в партии гитлеровской были, — это уже воспитание другое.

Здесь был капитан Петраков, сотрудник НКВД, и ему было придано 200 человек — они сдерживали немца от площади Ленина, тогда она называлась площадь 9 января, и до театра Музкомедии. Уже немцы Ворошиловский район заняли, Пионерку заняли и дошли до театра Музкомедии. В центре было так. Фронта не было. В одном доме — наши, в другом — немцы, на одной половине улицы — наши, на другой — немцы. Вперемешку все.

На переправе мне пришлось… Я видимо, один парнишка был, а все остальные в летах были… чудом живы остались, старались. Выдержали. Как раз ждали Родимцева. 13 сентября, самый тяжелый день был, немцы вполне могли взять и переправу, и все… Родимцев переправился с 14 на 15 сентября где-то в половине четвертого ночи, 42-й полк 13-й гвардейской дивизии. И как раз к нам сюда, мы держали берег внизу, немцы прямо над нами были. Кричали нам: «Песни давайте вместе петь», и прочее. Прямо на самой переправе, а они наверху были, нас поджали. Ну и где-то небольшую полосочку держали. 62-я армия Чуйкова В. И. была отрезана, тут только остатки были.

Когда первые переправились, меня тут представили командованию, а я уже кое-где ходил и город знал хорошо. С ним был начальник полкового СМЕРШа. И меня сразу сюда. Буквально через месяц я уже не сын полка был, а зачислен в штат. Так что призван я был раньше срока положенного — в 16 лет. Это с 15 сентября 1942 года. И до окончания войны я воевал сначала в полковой разведке, потом в армейской разведке, а потом уже и во фронтовой.

Полковая разведка ближнего боя. Задача какая была: я город хорошо знал и проводил бойцов, немцев обходили, под них подлазили и точки занимали.

Потом, когда укрепились тут наши, уже стал в разведке такой… У нас артиллерия и все было за Волгой, здесь только стрелковое оружие на руках было и все, ну, минометы небольшие, пулеметы. В городе, когда немцы вошли, то еще не было такого жесткого контроля — не было запретов, когда по городу ходить, а когда нет. Как и везде, было установлено: с 7 утра до 17.00 — передвижение, и то только у кого документы были. А если ночь — расстреливали сразу. А сперва легче было.

В документах есть, у меня из личного дела взято: мне пришлось за этот период больше 71 раза побывать в тылу у немцев. В ближней разведке, потом уже в дальней. Ну, ближняя разведка попроще, первый период особенно, когда приходилось в день по три раза побывать за линией фронта.

Задача — наблюдать, где скопления, где прорывается немец. Наши небольшие штурмовые группы уничтожали эти скопления, мешали, обстреливали. А связи не было, она плохая была. Там или там заметил, за полотном железнодорожным или где — бежал, говорил, и накрывали потом из-за Волги эти места. Это вот начало было. А потом уже посерьезней стало. Здесь уже и дальняя разведка, более продуманная. Спать приходилось очень мало. Горячую пищу я не видел, даже редко кипяток. В кармане был жмых — это когда масло с подсолнечника делается, вот остатки, или горчичный жмых. Да и солдаты все, которые здесь были, они вот этим питались, буквально до ноября. А потом уже немца начали давить, поджимать, и пошло питание, и поставлять стали, более-менее наладилось все.

Заедала вошь! Ну, она и потом и после войны. Я знаю, потому что пришлось еще в Бекетовке жить. До 1949 года не могло еще население вошь вывести! Ну, вот так все и ходили. Вот сейчас вспоминаешь: да как же я сумел это все? Черт его знает, видимо, это молодость, бесшабашность! Я и сейчас удивляюсь, как же я живой остался?

Был черный я, волосы, глаза, брови — меня все за цыгана принимали. А потом уже буквально к ноябрю 1942 года у меня уже седые виски были. Но некоторые говорят: «Да что там?!» А и страшно было, и боязно. Когда идешь, сперва какая-то безысходность, а потом как-то трезвеешь и головой думаешь.

Первые немецкие армейские части когда вошли в город, они более-менее были, и старые и молодые. Воду несешь с Волги спрашивают: «Куда идешь? Откуда идешь?» — «Вот, воду брал и несу» Ну, некоторые похулиганят — выльют: «Иди еще сходи, русь!» А некоторые напьются, некоторые смотришь даже: «Куришь?» — «Найн! Найн!» Кто-нибудь тебе еще сухарик даст. Разные были тоже немцы. Потом звереть стали, когда уже их спецорганы пришли, когда лагеря пооткрылись. Уже тут страшно стало проходить. Ограничение в движении стало.

Надо должное отдать — наши чекисты нас готовили, и в СМЕРШе которые были разведчики, контрразведчики, они в летах все были, опытные все. Когда ты возвращался, он только ложился спать, который тебя посылал: он не спал, а переживал, ждал… Это такая поддержка была, такая любовь! Вот была в воинских частях какая дружба среди солдат — ну, нет того сейчас, что раньше было. Командиры были, как отцы! Иногда забывались: «Батя!» Некоторые порывались и папой называть. Были одни сибиряки в 13-й дивизии, когда они тут сидели, мальчишки 18-ти лет пришли.

Я готовился, ночью меня должны были переправить в лагерь, а оттуда гнали население мирное, женщины, ребятишки, гнали на Калач и оттуда вывоз в Германию на работы, а Калач как перевалочный пункт. Мы долго готовили это мероприятие.