Я дрался в Сталинграде. Откровения выживших - Артем Драбкин

Я готовился, ночью меня должны были переправить в лагерь, а оттуда гнали население мирное, женщины, ребятишки, гнали на Калач и оттуда вывоз в Германию на работы, а Калач как перевалочный пункт. Мы долго готовили это мероприятие.

Я в центре-то все знал, как свои пять пальцев, а окраины города — нет, далековато это было — час дороги.

Немцы организовали, как мне потом пришлось разведать, аэродром, сейчас там наш военный аэродром. Немцы — они специалисты и сразу определили и розу ветров, подъем и защищенность и все прочее. И они его очень берегли. Нашим где-то удавалось пролетать, где это представляли, но они так сделали, что наши думали, что это ложный аэродром. У нас тоже за Волгой много ложных было, и у них тоже. И очень здорово было сделано под ложный аэродром, и мы особо не обращали на него внимания. А вот этот аэродром был в Мариновке, как я потом разведал. Их задача была — минирование Волги, недопущение переправы через Волгу, а тут буквально 5–7 минут лета. И они действительно не давали ничего — минировали — сколько наших подрывалось! Немцы торопились, поскольку, если замерзнет Волга, то тяжело тогда было бы.

Меня много готовили. Мальчишка был. Более-менее взрослому невозможно было сразу бы забрали, откуда да чего, а внимания мало на детей обращали. Все бежали от немцев, убегали — радовались, а я все время к немцам. И так уже влился. И тут уже на Дар-горе лагерь-пункт, переправили нас. Поскольку так не дойдешь и не доедешь, там патрули везде, я должен был идти на Калач, и примерно в районе (ориентиры дали, с компасом научили, но не дали, просто примерно поработал) Мариновки, оторваться ночью и уйти на разведку. Конечно, и карты изучал, и оружие, и какие самолеты, какие марки и прочее. В группу попал, там и наши помощники были. Вот никто не знает, его сейчас в живых нет, тоже Орлов, он был профессор нашего пединститута после войны, вот он был внедрен в немецкую разведку, парень опытный. Как-то два раза в разведке промелькнул.

Шли так — гнали пешком: днем шли, а ночью немцы в какое-нибудь строение забивались, а люди наши все (ну, сентябрь так еще более-менее был, но ночью холодновато) ежились, где-то сено было, 2–3 солдата дежурили. Гнали всего человек десять, а нас группа была 120 человек. Ну куда кто побежит, а некоторые, откровенно говоря, и сами шли, особенно молодые девчата — польстились на то, что немцы разбрасывали листовки — и жить хорошо там будет, и работу найдете, и все прочее, обман такой был.

Ночью примерно в районе Мариновки я сориентировался по речушке и ушел. Легко было оторваться, ушел без всяких препятствий. Но надо было подниматься на возвышенность, я знал карту. Но мне сказали так: «Если нельзя подобраться и там охрана, то просто замаскируйся и понаблюдай хотя бы один день, продержаться сумей: сколько садится и взлетает самолетов, чтоб потом определить, действующий ли аэродром». Ну а где тут? Ну, по этой балочке пошел вверх, смотрю — а холодно стало — какой-то человек. А это бабулька сидит, дремлет, согнулась под кустиком. Потом смотрю — у нее веревка длинная и на веревке пять козочек и козел. Они внизу, а она спит, и они пасутся. Ну и мне сразу приходит в голову: я сейчас коз этих отцеплю и туда выгоню наверх, а уже и вышку видно. Посмотрел — буквально метров сто пройти и будет видно площадку, где аэродром должен быть. Вот у меня уже самого опыт стал появляться. И я их гоню вперед.

Я хоть и в деревне родился, а приехал в город еще ребенком и животных мало знал. Я ухватил козу и тащу, а козел, стоит и они около него. Я кружусь, тащу, а они стоят. Потом поскользнулся, упал, и козел учуял жмых у меня в кармане и полез, а я двигаюсь, и он за мной. Потом я встал, иду, он понюхает и идет. Он пошел, и козы за ним. А бабулька спит, а я откуда знал, она поможет или нет… Ну, иду и думаю: надо быстрее. Слышу с вышки выстрел! И вот уже я смотрю — видно поле, и гляжу скорей. У меня зрение и сейчас хорошее, память подводит, а зрение: как посмотрел — все, где я пройду-проеду. Я сразу тогда — ага — 3 ряда по 12 — значит 36! И назад скатился, сообразил, что мне уйти надо с места, потому что если они подъедут, глянут, если я видел поле аэродрома с этого места, где я был, значит все — захватят! А я скатился ниже и мне не видно аэродром оттуда, а вышку видно.

Действительно, так и получилось: они, может быть, и не отпустили бы… но они, когда сюда подскочили, видят — аэродрома-то не видно — я метров на восьмидесяти скатился вниз — и все! Но мне повезло еще, что дежурил как раз офицер-летчик, лет 35, молодой. Подъехали офицер, двое солдат и переводчик с Украины. Офицер говорит, а тот переводит с грубостью такой: «Что тут делаешь?» Я объясняю: «Козочек пас, задремал, а они побежали, и я их возвращаю». Офицер так смотрит. А этот козел меня и выручил — он лезет ко мне. Он создал легенду: что раз он лезет, значит меня знает, а козы к нему вроде, и они меня знают, и значит я не вру. Этот офицер понял, посмотрел и немного заулыбался. Я так подумал, видимо, у него дети были, потому что он так на меня смотрел то умиленно, то серьезно, а тот украинский переводчик свое: «Пан офицер, что тут разговаривать, надо вести в комендатуру». Офицер молчит. Махнул ему рукой, что-то сказал, ну, я думаю, что сейчас все — уйду.

Потом как оглянулся, а бабка уже бежит с палкой: «Ах ты гад! Ах ты паразит!» Ну, я думаю: все пропало, сейчас она подбежит: украл и туда-сюда… А она, оказалась, бабка такая, у нее двое сыновей воевали, ростовчанка, эвакуировалась сюда, потом ей медаль дали «За оборону Сталинграда». Она потом еще нашим помогала, я подсказал, где она жила, она офицерам-немцам носки вязала, закрепили за ней легенду, и она своя там была. Она очень много помогала, как потом мне стало известно.

Она подбежала и давай разыгрывать: палкой изо всей силы по спине. Потом говорит: «Ну, что, сыночек, мне оставалось делать? Не поверили б иначе!» И орет: «Я тебе сколько говорила!» И палкой одно бьет. Хорошо на мне фуфаечка рваная была, еще более-менее, но синяки потом все равно были. Офицер переводчику говорит: «Пусть уходят!» А тот ему: «Надо забирать!» Офицер: «Я сказал, пусть идут!» И этот переводчик подошел ко мне и как меня толкнет: «Ух, гаденыш, повезло тебе!» Он как чувствовал. И еще под зад мне как дал! Мы и пошли. Она идет и вроде так все хлопает по спине, кричит и говорит: «Ты иди и не оглядывайся!» Они еще постояли, посмотрели, в машину сели и уехали. Мы вниз спустились.

Тогда передвижение было в городе еще более-менее, а в деревне вообще уже немцы установили такой порядок, что у всех были пропуска, агентура своя была, стукачи, и если появлялся посторонний человек, то сразу должны были докладывать. Мне к ней туда никак нельзя было. Она была с одного из хуторков под Мариновкой, там их много было. Она мне рассказала все.