Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Была без радости любовь, разлука будет без печали, – вздохнула Марина, – у меня не то же самое, конечно, но уже давно не знаю, что меня держит около мужа.
– А тут я встретил тебя, – продолжал Роман, – и все так закрутилось-завертелось. Ведь это тоже своего рода знак: не познакомились же мы раньше, когда я был семейным человеком, а встретились именно теперь, когда я уже полгода как один живу!
– Согласна, в этом что-то есть, – Марина поддакивала ему, думая о своем. – Так почему вы до сих пор не оформили развод?
– Ничего еще не решали совсем. Теперь нужно что-то делать. Дальше тянуть нельзя. Я поэтому и хотел с тобой поговорить: какие у тебя планы на будущее? Ты уйдешь от мужа ради меня?
Красивое, хотя и не юное лицо Марины наконец разгладилось.
– Ну конечно, уйду, – она вздохнула с облегчением, – а я-то думала, к чему ты весь этот разговор затеял. Уйду, чего мне бояться-то? Где страх, там и крах.
Тогда же Роман передумал и поменял маршрут: они поехали к нему домой. До этого он не решался пригласить Марину, опасался, что соседи увидят, донесут жене. Теперь же он сжигал мосты, не оглядываясь назад.
Учебный год Катя закончила в больнице: ее так и не выписали в мае. Пульс-терапия не дала результата, хотя ей в итоге провели не три, а целых восемь курсов. Сначала белка в моче стало меньше, но спустя несколько дней его содержание начало расти. Хотя он не вернулся к былому значению, но все же она теряла примерно по двести, иногда триста миллиграммов на литр. Юля билась в истерике, а врач разводила руками: она сделала все что могла. И вместо того, чтобы сказать, что делать дальше, Надежда Максимовна объявила, что выписывает Катю.
– Как же выписываете, я ничего не понимаю! – стены ординаторской стали сдвигаться и раздвигаться перед глазами: неужели на Кате поставили крест?
– Успокойтесь, пожалуйста. Многие дети месяцами теряют белок, но постепенно уровень белка в моче начинает снижаться. Все это время держать ребенка в больнице – это уж слишком. Вам сейчас не требуется переливание альбумина, как и другие манипуляции, которые можно провести только в стационаре. Отпускаю вас домой, вы встаете на учет к нефрологу по месту жительства. Через месяц снова ложитесь к нам на обследование. Дозировку преднизолона я вам все-таки увеличу, в редких случаях мы так делаем, это эффективно.
– Еще больше преднизолона, – Юля застонала, – она и так уже как шар.
– Вот вы плохо диету соблюдаете, – заявила Надежда Максимовна безапелляционно, – даете есть все подряд. Я же вам говорила: ничего мучного, ничего сладкого. От этого и все ваши проблемы. Почкам нужно правильное питание.
– Надежда Максимовна, я стараюсь как могу: никакого хлеба, булок, других вредностей. Она ничего калорийного не ест, ничего!
– Плохо стараетесь, я вам скажу, – отрезала врач так уверенно, будто следила за каждой крошкой, что Катя съедала. – Старайтесь лучше! Вы мать, от вас все зависит!
Юля вздохнула. С этим невозможно было спорить; образ отца, теперь уже беспечно спрашивающего по вечерам: «Ну что, как там наша Катюха?» и тут же не слушающего, что Юля ему отвечает, всплыл перед глазами. Антон, казалось, уже давно привык к тому, что дочь тяжело больна, что сделать с этим ничего нельзя, а потому и переживать уже бесполезно. Все так думали, все списали Катю со счетов. Им было так удобно. Неудобно это было одной Юле. Она не соглашалась на такой расклад и все билась, билась, хоть и без толку. Но мать, настоящая мать, не могла вести себя иначе.
Когда-то они спорили все вместе у Алины дома, что женщина является прежде всего женщиной, а уже потом матерью. Но все оказалось не так, совсем не так, это вранье современного мира с его обманами через бытовую технику и коммунальные услуги, которые так облегчили жизнь и дали женщине иллюзию, что она есть что-то еще, кроме матери. Юля вдруг осознала, что она – ничего больше, кроме матери. Все ее цели и задачи, собственные интересы и цели – все совершенный пустяк, и она всю себя отдаст, всю свою жизнь до единой капли, лишь бы только вытащить Катю отсюда. Словно с рождением дочери она лишилась права на себя, но на несколько счастливых лет забыла об этом. Но вот пришла тягостная пора вспомнить. И вся ее жизнь наконец полностью перетекла в Катю.
Хорошо было Алине и Марине рассуждать о том, что женщина – прежде всего женщина. Холеные, не знающие настоящих трудностей с детьми, они рассуждали о том, о чем знать не могли. Будь Алина на ее месте, верно, по-другому заговорила бы. Ах, быть может, нет. Откуда Юле было знать? Может, Алина бы так не расстроилась, случись это с ней. Может, она не умела так любить своих детей. Говорят, половина матерей не испытывает материнского инстинкта. Но что за вздор, к чему ей эти мысли теперь? Что за дело ей до Алины и ее детей? Юле есть дело только до себя. Она по-своему тоже эгоистка, потому что теперь для нее никто не существует.
– Постойте, – вспомнила вдруг Юля, выбираясь из своих мыслей, словно из завала камней. – Как же я пойму, что с анализами что-то не так? А если белок в моче начнет расти?
– Нефролог по месту жительства будет вам выписывать регулярно все анализы, не только мочу, но и биохимию крови. УЗИ уже у нас снова сделаете при следующей госпитализации. Кроме того, есть еще тест-полоски. Они хоть и условны, но увеличение белка пропустить вы не сможете.
– Тест-полоски, определяющие белок в моче? – Юля разомкнула наконец напряженные руки, которые до того были сцеплены в замок. – Такие есть? Я смогу по ним что-то понимать?
– Все родители приспосабливаются к этим тест-полоскам, и вы приспособитесь. А через месяц и видно будет, что дальше делать. Главное, помните, что вы принимаете иммунодепрессивную терапию, у Кати снижен иммунитет. Ей нельзя ни с кем контактировать, особенно с детьми. Все инфекции от людей, особенно от детей! В школу ходить в сентябре будет нельзя, поднимайте уже вопрос об обучении на дому после того, как оформите инвалидность. Я в выписке напишу предписание. Не ходите в гости, к
