Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант - Юрий Беспалов

— Но и не так, чтобы уж очень и много, — возразил я.

— Ему нравится тип женщин, обладающих, как он говорит, острой красотой, поскольку бывает красота острая и спокойная. Ему, например, не кажется красивой фигура Венеры Милосской. Не нравится и Мона Лиза. Зато «Весна» Боттичелли — один из его любимейших женских образов. Женщины, которых он писал или любил, были женщины очень нежные, возбудимые, на грани порока страстные, живущие своими чувствами.

— Как моя жена, — вставил Гридин.

— Ладно, Котик, я не с тобой говорю, — отрезала Зыкина. — Нина, его жена, на портрете такой и была, — продолжала она.

— И никакой другой. Вы знаете, как он на ней женился?

— Подробностей не знаю. Кажется, он подрабатывал грузчиком, ему было. 25 лет, когда он ее встретил.

— До 25 лет он был уверен, что никогда не женится, что не найдет женщины, от которой захотел бы иметь детей. Но однажды в коридоре Академии художеств увидел девушку, посмотревшую на него спокойными, чистыми, как весеннее небо, глазами. Ее звали Нина, ей было восемнадцать лет. Он считал, что любовь к женщине, которая становится женой, сродни любви к отечеству. Он с большинством женщин не чувствовал себя дома, а с женой — да.

— Слышал, Котик? — обратилась Зыкина к мужу.

— А почему она тогда выбросилась из окна, если устраивала его по всем параметрам? — спросил Гридин.

— Это ты узнай у Глазунова. Да и он вряд ли тебе что-то скажет про эту трагедию. Кстати, она влюбилась в Огнивцева, Людмила Георгиевна знает об этой жертвенной и страстной любви. На этой почве оборвались дружеские связи двух незаурядных личностей. Глазунов хотел писать портрет Огнивцева, не успел…

— Да, Илья замечательный мастер портрета. Сколько он их написал, портретов известных в мире людей. Но для меня важно другое: едва ли не все насущные вопросы мироздания, над решением которых бились величайшие гении, оказываются у художника современности — судьбы России, мира, жизнь и смерть, борьба добра и зла, света и тьмы. Наверно, не случайно громадное число людей восприняло искусство Глазунова как воплощение встревоженной совести и чистой, незамутненной мечты века. Я видела полотна Ильи в разные годы на вернисажах в Москве, Ялте, Владимире, Берлине, Варшаве. И по нынешний день не перестаю восхищаться многоголосой радугой природы его пейзажей, их мощным поэтическим аккордом. Остались в памяти и широкий эпический простор «Севера», живая и трепетная и в то же время спокойно-задумчивая атмосфера старинных наших городов. А раздолье «Русской песни»? Я хотела попросить у Ильи, чтобы продал он мне это замечательное полотно.

— И что же? Он вам не мог отказать.

— Конечно, не мог. Да как-то неудобно, я же не умею просить, хоть и знаю его 300 лет. Все хочу позвонить ему, как вижу, что он «Мальборо» не вынимает изо рта, выкуривает по две пачки в день, здоровье не бережет…

— Но он говорит, что курение не мешает работе, — заметил я.

— Может, и не мешает, здоровье все равно надо беречь. Он не отдыхает всю свою жизнь. Он даже не знает, что ест, потому что всегда спешит. Иногда спит по три-четыре часа в сутки. Когда выпадает час-другой, изучает историю России. Никогда ничего не делает из того, что ему не по сердцу. Свобода личности для него превыше всего. Он ненавидит собирать грибы, сидеть с удочкой, пить водку, париться в бане…

— Что вам еще приглянулось на выставке? — перебил я Зыкину.

— Что еще? Конечно же, «Вечная Россия». Более трехсот образов выдающихся деятелей русской культуры, науки, искусства, мыслителей, военачальников — своего рода пантеон титанов русского духа. В громадном полотне слились воедино талант портретиста, историка, публициста, философа. Глядя на картину, физически ощущаешь мощное движение процессии людей, пробудивших наше самосознание, подаривших силу духа и свет разума. В картине философски обобщена история целой нации. Она ведь посвящалась тысячелетию принятия христианства на Руси. Я не знаю другого художника, который бы сумел подняться до уровня великой темы, с такой выразительной силой воплотить ее, как это сделал Глазунов. Казалось бы, сюжеты взяты из глубины веков, но и через годы, я в этом уверена, полотно будет волновать, поражая остротой композиции, исторической достоверностью, мощным звучанием красок. Я не одинока в приверженности к таланту художника, который кистью своей выражает надежды и помыслы эпохи, ее духовные поиски, созидающую душу России.

— Котик, — обратилась Зыкина к мужу, — где тот листок из нотной тетради, на котором я выписала несколько отзывов на выставку?

— У тебя в сумке, где ему еще быть, — отвечал Гридин. Зыкина достала, покопавшись в сумке, сложенный вчетверо лист нотной бумаги и, развернув его, протянула мне:

— Читай.

«Глазунов помогает своему народу в тяжелое время не превратиться в интернациональное быдло и вселенскую шпану. Именно благодаря таким светочам во тьме кромешной народ наш восстанет из пепла».

«Историю народа нельзя отнять у народа. Это все равно, что отнять у детей имя отца и матери, и тогда они, не знающие материнской улыбки и отцовской ласки, будут бездомными безродными уголовниками, у которых нет ничего святого. Возрождать духовность — это значит возрождать русскую культуру. Это значит четко сформулировать, что есть русская культура, есть моральный идеал и какому Богу мы поклоняемся, во имя чего живем. Такие мысли возникают, когда смотришь на картины Глазунова. Спасибо ему».

«Работы художника свидетельствуют о необходимости национального духовного воспитания и возрождения. И это обновление, проповедником которого выступает Глазунов, умиротворит вселенную и навсегда похоронит моральный разврат».

«Спасибо Глазунову за то, что в это тяжелое для всех нас время он, мобилизованный своею совестью, служит святой идее возрождения Отечества».

— Я бы выписала интереса ради больше отзывов — бумаги с собой не было, — сказала Зыкина, когда я вернул ей лист.

— И что, Людмила Георгиевна, вы в книге отзывов ни одного пасквиля на Глазунова не увидели? — спросил я.

— Были какие-то жалкие писульки… Не без этого. Вокруг всякой незаурядной личности есть место сплетням, лжи, вражде, лицемерию и другим низменным человеческим чувствам. И Глазунова не обходят недоброжелатели и поносители его искусства. Каких только грехов за ним не находили ретивые искатели «правды». И глаза-то на всех портретах его кисти одинаковые, и чуть ли не с каждой картины на нас подозрительно поглядывает Христос, и что якобы издевается над дорогими всем нам политическими символами… Глазунову ставили в упрек, что он влюблен в царского премьер-министра и министра МВД Петра Аркадьевича Столыпина — реформатора, политика и патриота, убитого в киевском городском театре в начале прошлого века. (Когда однажды Огнивцев развернул перед Зыкиной свернутую в рулон репродукцию картины «Мистерия XX века», подаренную ему Глазуновым, певица, показывая на изображенных на ней Петра Столыпина рядом с Николаем II, задумалась: «Почему Илья ввел в художественный оборот эти образы, не понимаю. Одного убили — другого казнили». «Сделал он это, по моему разумению, в силу своих убеждений, своего мировоззрения», — отвечал Александр Павлович).