Хранящие тепло - Елена Лагутина

— Ну, что ты стоишь? Идем!

Он шагнул вслед за ней, в глубине души удивляясь новому чувству, медленно и робко заполнявшему пространство души, в которой до последней минуты безраздельно властвовали тревога и страх — чувству тихой радости и зарождающейся надежды.

Саша долго лежала без движения, рассматривая облупившуюся на потолке штукатурку и механически пытаясь сложить трещинки в какое-то подобие узора или рисунка. Это был старый, испытанный временем способ отвлечься от тяжелых мыслей, заставить себе не думать о том, о чем не думать невозможно. Но теперь и этот способ не срабатывал. Облупившаяся штукатурка была всего лишь штукатуркой, никаких птиц, кораблей и фантастических животных, которых раньше она всегда так легко угадывала в самых бессмысленных и замысловатых линиях, теперь не возникало. В палате было тихо, шум дождя за окном казался нереальным, существуя как будто отдельно от воцарившейся тяжелой тишины, словно обрамляя ее в траурную рамку. Приподнявшись на локтях, она снова взглянула на книгу, оставленную Кристиной на тумбочке, задумалась на минуту, протянула руку и тут же ее опустила. Она уже читала эту книгу раньше, несколько лет назад, и прекрасно понимала, почему именно этот роман Кристина как будто случайно, не выбирая, сняла с книжной полки и принесла Саше, чтобы та коротала время. На самом деле, конечно, это было отнюдь не случайно. Роман «На восток от Эдема» Кристина принесла специально для того, чтобы напомнить Саше значение забытого слова «тимшел».

— Тимшел, — тихо произнесла Саша, прикрыв глаза, и попыталась воскресить в душе те чувства, которые волновали ее при этих звуках несколько лет назад. Пожилой китаец Ли, которого стареющий Стейнбек сделал проводником собственных чувств и измышлений, медленно стал вырисовываться в сознании, принимать осязаемый образ. Лукавый прищур умных глаз, улыбка, создающая ореол спокойствия, мудрости и примирения. Саша напряженно ждала, словно поверив в то, что сейчас он заговорит с ней, напомнит о том, что же на самом деле означает это слово, донесет глубинный смысл, поможет постичь то, что кажется сейчас непостижимым.

Саша не могла отнести себя к числу глубоко верующих людей. О Боге она вспоминала, как и большинство, только в самые тяжелый минуты жизни, когда помощи больше ждать было не от кого. Книга, лежащая сейчас на тумбочке, когда-то давно чуть ли не заменила им с Кристиной Библию, а слово «тимшел» было самой главной молитвой, спасительной палочкой-выручалочкой, безотказно действующей именно в те моменты, когда опускались руки. «Тимшел» значило — «ты можешь». Только почему-то с годами это забылось.

Она все-таки взяла книгу в руки. Взяла, зажмурила глаза и раскрыла на первой попавшейся странице, успев загадать, что если страница будет не та, она не станет искать нужное место, не будет больше требовать у мудрого китайца, чтобы он подарил ей надежду, успокоение и силы. Если страница будет не та, она просто отпустит его с миром, искренне и беззлобно позавидовав ему в том, что он открыл для себя единственную истину и смог обрести свободу духа. В конце концов, он пытался постигнуть великий смысл этого загадочного слова не один год, и у него были мудрые помощники…

Загадала — и тут же испугалась, осознав, насколько ничтожны ее шансы. Из шестисот с лишним страниц наугад, вслепую, открыть ту, единственную — наверное, это было практически не осуществимо.

«Адам все утро пробродил в задумчивости по дому, а в полдень вышел на огород к Ли», — с грустной улыбкой на лице прочитала Саша ничего не значащие, совсем не те слова. Хотя даже грустной эту улыбку было назвать нельзя, потому что глаза были грустными, а улыбки — того самого изгиба губ, который люди обычно принимают за улыбку, не всматриваясь в выражение глаз, этой улыбки как раз не было. Ощущение стянутой кожи стало привычным сигналом подстерегающей боли, заставляющим удерживаться от лишних движений. Изображать улыбку было ни к чему, а грусть в глазах скрыть было невозможно, несмотря на то, что она заранее знала, что загадала напрасно и надеяться было бы глупо. Хотя…

Саша вздохнула. К чему притворяться. Несмотря на прошедшие годы, она прекрасно помнила эти слова. Может быть, не дословно, но зрительная память с раннего детства у нее была развита потрясающе, она-то и позволяла ей, всем на удивление, запоминать стихи после первого же прочтения на долгие годы. Она помнила эти слова…

«Древнееврейское слово „тимшел“ — „можешь господствовать“ — дает человеку выбор. Быть может, это самое важное слово на свете. Оно говорит человеку, что путь открыт — решать предоставляется ему самому…» — почти без малейших усилий Саша практически слово в слово воскресила в памяти те самые слова. Что они — эти слова — значили для нее? Сейчас? Значили ли они, что и она может быть счастливой? Так же, как и каждый человек, может «господствовать» над судьбой, над своей бедой, над обстоятельствами? Что у нее есть такой шанс и нужно просто его использовать?

Но мог ли стареющий Стейнбек, взявший на себя ответственность трактовать речи Всевышнего, пусть с благой целью — мог ли он, написав эти слова, представить себе девушку с бинтами на лице? С бинтами, под которыми не осталось лица? И если бы он мог себе ее представить, решился ли бы подписаться под этими словами, над которыми раздумывал всю свою долгую жизнь и которые считал единственно справедливыми — той самой истиной, к познанию которой стремятся люди, обретая которую, обретают успокоение и веру? Смог бы произнести слово «тимшел» без дрожи в голосе, глядя прямо в глаза, окруженные со всех сторон бинтами?

Вряд ли. Вряд ли, черт возьми. Все это — не для нее и не про нее. Теперь уже с этим ничего не поделаешь. Не следовало Кристине приносить эту книгу в больницу. Не следовало…

Жгучая волна обиды внезапно поднялась откуда-то из глубины души. Впервые за прошедшие сутки Саша вдруг снова почувствовала, как глаза наполнились слезами. Бинт стал мокрым, а чувство обиды все росло, разрывая душу на части — почему? Почему это случилось именно с ней? Почему теперь эта жизнь, которую она так любила, частью которой ощущала себя всегда, почему теперь все это — не для нее? Почему мир так внезапно и так беспощадно захлопнул перед ней свои двери, и она уже никогда не сможет войти туда, где ей было так легко и привычно жить…

Повинуясь внезапному порыву, она схватила в руки книгу в темно-синем переплете и изо всех сил швырнула ее прочь. Она взвилась в воздух, сверкнув переплетом, на котором Саша успела прочитать: «том 5». На короткое мгновение страницы распахнулись, как будто смертельно раненая птица из последних сил попыталась расправить крылья, а потом книга упала.