Счастье по наследству (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Что же я наделала?! Что же я наделала, глупая?!!

Вдох-выдох. Вдох-выдох…

Сильные руки подхватывают меня и тянут вверх. Меня бьёт такая крупная дрожь, что я едва стою на ногах. Сделай шаг, и упадёшь. Растянуться на ледяной дорожке подобно смерти, и я отчаянно вцепляюсь в держащие меня руки.

В следующее мгновение мои ноги всё же оказываются в воздухе. Марк прижимает меня к груди — такой широкой и надёжной — и несёт к дому.

— Доставайте ключи, Эмма. Похоже, нам о многом придётся поговорить.

Глава 17

Soundtrack Photograph by Ed Sheeran

Эмма Бейтс — первая женщина, которую я осознанно беру на руки. Никогда не испытывал в этом потребности. Вечеринки в колледже, когда «на руках» означало «через плечо и в постель», не в счёт.

Сейчас это выражение заботы — ничего более. У меня голова идёт кругом от потока информации. У девушки, похоже, тоже. До сих пор дрожит, хотя я крепко прижимаю её к себе, пока поднимаюсь по ступеням крыльца. Там мне приходится отпустить Эмму и, что очень странно, я почти испытываю от этого разочарование.

Она лёгкая. Высокая, худощавая, однако под объёмным пиджаком и юбкой старушечьей длинны её формы довольно хорошо прощупываются. А ещё я невовремя вспоминаю то красное платье.

Эмма долго роется в сумке в поисках ключей, бормочет что-то себе под нос, чертыхается. Наконец вытаскивает связку. Роняет. Охает, наклоняется, чтобы поднять, но я останавливаю.

— Успокойтесь вы уже! — рявкаю, и девушка замирает. Зря я так, но в подобной ситуации всегда есть тот, кто повышает голос первым.

Сам поднимаю ключи, сам вставляю в замок и открываю. Невелика премудрость.

Эмму в собственный дом приходится подталкивать.

Сам захожу без приглашения.

Щёлкает кнопка выключателя, небольшую прихожую заливает жёлтый свет. Я оглядываюсь.

Велосипед. Игрушки. Куртки, три пары кроссовок — всё маленькое, явно не Эммы. Резиновые сапоги вот Эммы. Они оранжевые.

Лестница на второй этаж. Перила белоснежные. Вычищенные. Столбики круглые на поворотах. На двух ступенях мины — детальки от конструктора Лего. Ох, сколько раз мне влетало за них от матери!

— Гостиная прямо. Проходите.

Говорит сквозь зубы. Либо замёрзла, либо еле справляется с тошнотой. А, может, и то и другое.

— Где у вас ванная?

— Н-наверху-у.

— А кухня?

— П-прямо и налев-во.

Беру её за руку и веду на кухню. Там подвожу к раковине, включаю воду, ставлю перед собой и сую под тёплые струи наши сплетённые руки. Отец как-то взял меня на рыбалку, где я очень сильно замёрз. Именно так он отогревал меня, когда мы вернулись домой. Рукам было больно, под водой он их массировал, но я терпел. Вот когда дело дошло до ног…

Думаю, с Эммы хватит и рук.

Я осторожно массирую её безвольные пальцы. Тонкие, нежные, с идеальной формой ногтей, не покрытых лаком. Знаю, что за подобную натуральность женщины платят большие деньги, но это, кажется, не её случай.

Тёмная макушка упирается мне в подбородок. От волос приятно пахнет, и по мере того, как девушка отогревается, запах становится сильнее. Не сладкий — свежий, может, это просто аромат её шампуня, но всё равно приятный.

Рукава пиджака Эммы намокли, манжеты моей рубашки тоже. Но мы всё равно стоим вместе и греем руки под водой. Я понимаю, что уже не держу руки Эммы — это она держится за меня, замерев в одном положении. Думает? Вспоминает? Или тихо плачет, что через секунду подтверждается еле слышным всхлипом.

Надо заканчивать.

— Достаточно, — говорю я тихо, и девушка подо мной вздрагивает.

Мои руки свободны, я выключаю воду и оглядываюсь в поисках полотенца. Вот оно — небольшое, белое, висит на спинке стула. Пока я вытираю руки, Эмма всё так же понуро стоит над раковиной.

— Идите наверх и примите душ. Я подожду.

Она кивает, тыльной стороной обеих ладоней с силой трёт глаза и, не оборачиваясь, направляется к выходу.

— Надеюсь, кофе у вас есть? — спрашиваю, пока Эмма ещё здесь.

Девушка замирает на мгновение, слегка поворачивает голову и несколько раз откашливается, прежде чем заговорить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— В правом шкафчике. Растворимый. Извините.

Голос звучит безжизненно. Ко мне она так и не поворачивается, вероятно, чтобы не показывать заплаканное лицо.

— Ничего страшного.

Снова кивок, и через мгновение она исчезает.

Я оглядываюсь. Кофе не хочется — это была проверка, а вот чайник поставить всё же следует.

Десять минут, проведённых в доме Эммы Бейтс, дают хорошее представление и о ней самой и о том, как живёт её семья.

Кухня чистая и светлая. По количеству вещей, которым здесь не место, понятно, что это любимая комната в доме. На краю стола карандаши и обрезки цветной бумаги. Здесь же сдвинутый в сторону лэптоп. Посуда аккуратно расставлена в шкафу: тарелки и кружки по размеру. Коробки с хлопьями выставлены в ряд.

В холодильнике, куда я позже сунул нос, полный набор полезных продуктов: фрукты, овощи, йогурты и несколько сортов сыра. Контейнеры заполнены остатками блюд, и у меня невольно сводит желудок. Эмма спутала мне все планы, я так и остался без ужина. Хотя бы соку выпить, что ли? Я осматриваюсь и нахожу целый галлон на нижней полке рядом с пакетом молока.

Как она там говорила о мальчике? «Ни в чём таком он не нуждается»? А в чём нуждается семилетний пацан? Во внимании родителей, в тёплой одежде, домашней еде, тарелке с любимым супергероем? У Лекса Бейтса это красный паровоз и Тор. Фотография в образе последнего среди многих прочих прикреплена к дверце холодильника магнитом.

Костюм самодельный. На чёрное трико наклеены выкрашенные серой краской картонные доспехи. Похоже, мальчик делал их вместе с матерью: какая-то часть прокрашена лучше, какая-то хуже. А вот серебряный шлем покупной. Я это точно знаю, потому что он лежит на одном из стульев вокруг стола. Возможно, Лекс надевает его за завтраком. Я так делал с маской человека-паука, пока однажды едва не довёл до инфаркта горничную матери.

Мне кажется, Эмма за такое не ругает. Она тоже есть на том снимке. Стоит рядом в образе Чудо-женщины в чёрном плаще, красном мини платье и уже знакомых мне оранжевых сапогах. Её волосы распущены, на голове жёлтая корона, на лице сияет широкая улыбка.

Только теперь я замечаю сходство с Николь. Та постоянно улыбалась. А вот улыбку её сестры я вижу впервые.

Рассматриваю другие фотографии и беру в руки ту, где её сын снят крупным планом. Снимок немного затёрт, похоже, он один из любимых. У мальчика светлые волосы, тёмные глаза и… и я не нахожу ничего, что могло бы указывать на наше с ним родство. У матери хранятся мои детские снимки, но я могу точно сказать, что Лекс Бейтс на меня в этом возрасте не похож. На отца — не знаю. Может, и похож, как похожи друг на друга все маленькие дети. Но одно я знаю точно: мы не братья.

Я поверил лишь на мгновение — уж очень убедительной выглядела Эмма, когда сообщала мне об этом. Её удивление, конечно, не сравнится с моим. Но больше меня удивило, как она запаниковала, когда заговорила о матери. При нашей первой и единственной встрече Линда Бейтс ни словом не обмолвилась о том, что у моего отца есть внебрачный сын, а уж эта дамочка своего точно не упустит. Я-то знаю, что это не может быть правдой, и всё же мне очень хочется выслушать версию Эммы. Вернее, версию, которую скормили ей Николь и её мамаша.

Девушка возвращается минут через пятнадцать, всё ещё бледная, но по крайней мере больше не дрожит. На ней спортивные штаны и объёмная толстовка. Капюшон натянут на голову, на лице мрачная решимость.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Кто-то явно приготовился обороняться.

Храбрый мышонок.

По мне злость намного лучше слёз, но я всё равно испытываю недовольство. На сегодня битв достаточно. По крайней мере, между нами.

Мне нравится, что Эмма смотрит прямо, не скрывая красных глаз и не юля. Нравится её непреклонный тон, когда прямо с порога она бросает мне в лицо: