Подводный флот Третьего рейха. Немецкие подлодки в войне, которая была почти выиграна. 1939-1945 гг. - Харальд Буш

Появилось много и других новинок. Так, для защиты от радаров оконечность «шноркеля» была покрыта слоем синтетической резины, и его стало практически невозможно засечь. А пеленгатор теперь реагировал на 9-сантиметровые волны английских радаров и успевал предупредить лодку, что ее засек луч радара. Антенна пеленгатора крепилась на мачте «шноркеля».

Кроме акустических торпед, лодки классов XXI и XXIII несли на борту и торпеды новой конструкции «Лут». Если раньше торпедами нельзя было стрелять под углом больше 90 градусов, эти можно было наводить под любым румбом, и они сами прокладывали курс к цели, раз за разом описывая широкие круги. Лодка класса XXI могла произвести залп из шести таких торпед, через десять минут вылетали еще шесть и еще через полчаса очередной залп – и все с глубины сто шестьдесят футов.

Осенью три первые лодки этого класса прошли испытания в боевой обстановке Балтийского моря. Ими командовали опытные подводники корветтен-капитан Эммерманн и фрегаттен-капитан Топп. Обе эти лодки и еще одна поменьше, класса XXIII, действовали на основе новой тактики и заложили принципы подготовки экипажей.

Но хотя новые лодки продолжали спускать на воду, появлялось все больше сложностей, с которыми предстояло справиться, чтобы лодки могли полностью вступить в строй, и лишь в начале мая 1945 года корветтен-капитан Шнее получил под свою команду «U-251», первую лодку класса XXI, чтобы выйти с ней на патрулирование.

И снова нормальный процесс перевода чертежей в металл был скомкан, и капитан Шнее получил указание – на пути к своему району боевых действий в Карибском море он должен дать полный отчет о недостатках своего корабля, чтобы они тут же, без потери времени, устранялись. Но сообщение о капитуляции застало его на траверзе Фарерских островов, и он получил приказ вернуться в Норвегию.

Через несколько часов после окончания Второй мировой войны Шнее встретился со своим первым «вражеским» кораблем, английским крейсером. Он объявил боевую тревогу и перед тем, как сдаться, по крайней мере получил удовлетворение, убедившись, что новая подлодка ведет себя безукоризненно.

Обсуждение этих технических новинок, дискуссия, были ли взяты на вооружение «Вальтер-лодки» и новые типы торпед с «толкающими» двигателями или же они должны были войти в строй лишь к самому концу войны, вызвали к жизни вопрос: могли ли подводные лодки обеспечить победу, если бы немецкие армии не потерпели поражение на суше? Без сомнения, немецкое верховное командование надеялось и верило, что им это под силу. Тем не менее это кажется весьма сомнительным. Стоит упомянуть лишь один фактор. Когда война уже близилась к завершению, союзники ежемесячно спускали на воду торговые суда общим объемом миллион тонн водоизмещением, и еще с конца 1942 года тоннаж, потопленный подводными лодками, не превышал объема водоизмещения кораблей, которые шли на смену.

Приложение

Экипаж подводной лодки (Лекция, прочитанная на курсах военно-морских офицеров в 1943 году Вольфгангом Лютом[7])

Моя задача как командира подводной лодки – топить суда. Дабы преуспеть в этой задаче, надо, чтобы члены экипажа мне помогали, и для этого им надо не только исправно исполнять свои повседневные обязанности, когда подводная лодка находится в море, но и делать это с удовольствием.

Жизнь на борту строится из долгих периодов монотонного существования, и надо уметь неделями переносить отсутствие успехов. А когда такое существование дополняется дождем глубинных бомб, нервное напряжение усугубляется грузом ответственности, который лежит главным образом на командире.

Люди в подводной лодке, на которую сыплются глубинные бомбы, похожи на летчика, который, скажем, подвергся атаке трех истребителей противника. И тот чувствует, что каждый «выстрел» направлен прямо в него, и эти звуки заставляют съеживаться, пусть даже выстрел и не попал в цель.

Но подводник не может выйти из боя и улететь; он не может маневрировать и вести ответный огонь. Кроме того, от ударов глубинных бомб в подводной лодке часто гаснет свет, и темнота приносит дополнительные страхи.

Более того, по сравнению со службой в надводном флоте жизнь в подводной лодке носит неестественный и нездоровый характер. Тут не существует четкого различия между ночью и днем, потому что в отсеках непрерывно горит свет. Дни недели и воскресенья неотличимы друг от друга, и нет смены времен года. Так что нормальный ритм жизни сбит и сведен к унылой монотонности и задача командира – вносить в нее разнообразие.

Даже самые здоровые и крепкие члены команды страдают от постоянной смены климатических условий, с чем приходится сталкиваться во время патрулирования. Лодка от северных штормов уходит в тропики, от сырости и холода в лето – климатические зоны меняются одна за другой.

Затем, поскольку большинство боевых действий подводная лодка ведет по ночам, возникает проблема рваного сна, а груз ответственности, который неделями лежит на командире, постоянно держит его в состоянии предельного напряжения.

На нервы действует и духота в отсеках, и постоянный шум, и движение лодки – все это вызывает так называемый «консерво-невроз». Крепкий кофе и обильное курение плохо действуют на пищеварение и нервы, особенно по ночам на пустой желудок. Мне доводилось встречать молодых двадцатитрехлетних парней, которые после пары таких лет списывались с флота, поскольку не могли больше ходить в море.

И конечно, даже на берегу нельзя слишком часто напиваться – во всяком случае, в военное время. В патрулях я никогда не пил кофе во время вахты, что так популярно в службе. Я лично воспринимал его с отвращением, поскольку его делали слишком крепким. Никогда не курил больше одной-двух сигар в день и никогда не напивался на берегу – ну, почти никогда…

Командный дух экипажа зиждется на:

дисциплине;

удачливости командира, поскольку экипаж всегда предпочтет уходить в море с удачливым командиром, пусть даже он будет полным олухом, но не с человеком, достойным уважения, но не потопившим ни одного корабля;

хорошо организованной повседневной рутине;

офицерах, которые правильно ведут себя с командой и подают экипажу хороший пример;

командире, чье лидерство сказывается на всех аспектах благополучия его экипажа – умственном, физическом и духовном.

От командира зависит, чтобы тон в кают-компании задавал нормальный доброжелательный человек, а не тот, кто склонен делать ошибки. Он должен быть подобен садовнику – культивировать и растить здоровые саженцы и выпалывать сорняки. Добиться этого было несложно, потому что в подводном флоте у нас служила преимущественно молодежь двадцати – двадцати двух лет, а младший командный состав был в возрасте двадцати трех – двадцати пяти лет. Очень помогает, если на борту как можно больше людей, в мирное время овладевших какой-нибудь интересной профессией, ибо команда состоит преимущественно из полуобразованных юношей, которые, случается, даже не окончили среднюю школу.

Члены моего экипажа были родом со всех концов Германии. Большинство младших офицеров были женаты или обручены, и я старался отдавать предпочтение женатым людям. Я знал, что женщина может подорвать солдатский дух и боевой настрой, но по своему собственному опыту знал, что она может и укрепить его. Я часто отмечал, что женатый человек возвращается из отпуска в хорошем настроении. Я всегда был рад возможности познакомиться с женами членов команды. Я рассказывал, чего мы ждем от них, и думаю, это оказывало на них воздействие.

Естественно, некоторые наказания, включенные в дисциплинарный устав, не могли применяться на подводных лодках во время войны, например, лишение увольнительных или сокращение времени отпуска. Другие, как, скажем, гауптвахта или приостановка денежных выплат, имели мало смысла. Допустим, я наказываю матроса двухнедельным заключением на гауптвахте – во всяком случае, он не может отбыть его до конца патрулирования и до возвращения домой делит со всеми те же опасности и радуется тем же успехам, когда при удаче все испытывают подъем боевого духа. И неужели спустя несколько месяцев после нарушения я мог отправить человека на гауптвахту? С моей стороны это было бы предельной глупостью.

Но в море я продолжал иногда получать рапорты от командиров боевых частей, и при разборке серьезных случаев присутствовали все офицеры. Предположим, кто-то грубо ответил старшему по званию или по команде. В нормальных условиях это обошлось бы ему в трое суток гауптвахты. Вместо этого я наказывал его «жесткой койкой» – три дня виновный спал на голых досках без матраца и одеяла: это было неприятно и действовало куда эффективнее гауптвахты.

Конечно, о каждом наказании, которое вы выносите, должно быть официально объявлено команде – можете поместить сообщение в судовой газете или на доске объявлений, или в серьезных случаях объявить общий сбор. Но ни в коем случае нельзя делать из нарушителя жертву, и вы, командир, не имеете права вызывать у нарушителя чувство, будто вы что-то имеете лично против него. Он должен и дальше чувствовать, что по большому счету к нему хорошо относятся и уважают, как человека, который несет свой груз наравне со всеми.