Контракт - Светлана Храмова

— Сначала о вас. Не возражаю. Вполне возможно, вы заинтересуетесь нашим хлопотным ремеслом всерьез и освоите секреты, их немного. Три кита — реклама, деньги, музыкант. Или музыкант, реклама, деньги. Или деньги… — и так далее. Но эти звенья будут важны чуть позже. Начало всему — правильный выбор музыканта. Дмитрий, несомненно, талантлив, хотя слушал я его только однажды, окончательное мнение я никогда не выношу по первому впечатлению. Знаете почему?

— Откуда мне знать? Я учусь и внимательно слушаю.

— Тогда первое: раскруткой музыкантов, звукозаписями, организацией успеха сплошь и рядом занимаются неудавшиеся музыканты. К тому моменту, когда они поняли, что собственная карьера вряд ли сложится блистательно, они уже настолько привыкли быть при музыке, что расстаться с ней не в состоянии. Я не знаю других примеров. Дело музыкального продюсера — изматывающее, прибыльное, но не сверхприбыльное, производить колбасу значительно вернее. Долгое время продержаться в этом бизнесе и выиграть может тот, кто с музыкой повязан, повенчан, опутан ею до скончания дней. Работа нервная, часто великие музыканты настолько выматывают своих агентов и продюсеров, что те в петлю готовы лезть. Но служат таланту прежде всего. Не хотят бросить его на произвол судьбы. Деловые отношения допускают изрядные метаморфозы и вариации, в итоге многолетнего ежедневного общения жизнь друг без друга уже невозможна. Парадокс, но человеческие отношения почти неминуемы в большинстве случаев. Что иногда значительно утяжеляет процесс смены делового партнера. Тут порой и до суицидов доходит. Так что не деньгами едиными бизнес держится. Как ни парадоксально, как ни пафосно — но мы служим искусству. Тем талантам, которых мы добровольно, а иногда подчиняясь обстоятельствам, выбираем.

— А выбрать сложно?

— Неимоверно! Знаете почему? Расхожая фраза: громко и быстро играть могут многие. Логично, продуманно и прочувствованно — значительно меньше, но их тоже вполне достаточно. Ведь главное — что?

— Что? — встрепенулась Илона, ощущавшая себя как неопытный игрок за зеленым сукном, кудряшки на лбу взмокли от волнения.

— А вот заключим, предположим, мы с мистером Вележевым контракт. Рекламу организуем, прессу, аншлаги — дело техники, как и приглашения из крупнейших залов мира.

— Вот здорово!

— Ничего здорового в этом как раз и нет. Мы ведем его дела, мы забираем львиную долю его заработков. Это не главная неприятность, всего лишь оплата успеха в дензнаках. Самое неприятное: музыкант перестает принадлежать самому себе. Он успешен, о нем говорят, его знают, а он заученно повторяет журналистам, что всецело принадлежит музыке.

На самом же деле он принадлежит расписанию авиарейсов. Жизнь его становится расчерченной по минутам. Если мы выбрали музыканта, а он не в состоянии лететь в любое время суток, менять города чуть ли не каждый день, репетировать между концертами по ночам, играть сегодня в Австралии, а завтра в Нью-Йорке, часто в день прилета, несмотря на смену часовых поясов, — то мы проиграли. Он обязан не болеть, не капризничать, обладать железной психикой и твердой волей. Он не должен допускать срывов — никогда и ни при каких обстоятельствах.

Должен бодро завтракать (если удается — вовремя) и отправляться на репетицию с новым оркестром, с незнакомым дирижером, при этом, отметьте про себя, он умеет поладить с новым для него коллективом и незнакомым дирижером. Жалобы типа: это невыносимые люди, я отказываюсь! — не проходят.

Такова жизнь счастливчиков. Хотя в моем описании эта жизнь смахивает на труд на галерах, только вместо галер — публичные выступления. Мера пресечения, так сказать, другая.

Для разнообразия — многочасовые студийные записи, это идет в контракте отдельным пунктом. При этом — не роптать, не требовать изменения условий, не вызывать у нас опасений, что он заистерит, сорвется, и — плакали наши денежки.

Поэтому, Илоночка, не так их много, победно шествующих по миру под овации, а музыкантов, концертирующих десятилетиями, можно пересчитать по пальцам.

Восемьдесят процентов музыкантов, мечтающих о славе, сошли бы с ума от перенапряжения к концу первого месяца. Среди оставшихся двадцати — соревнование уже не такое острое. Выигрывает, это правда, наиболее музыкальный и тонко чувствующий; тот, кто романтичен, эффектен, страстен, рьян. Публика должна неистовствовать, дамы рыдать от восторга…

— …и бросать в воздух чепчики, — неожиданно закончила фразу Илона.

— При чем тут чепчики?

— Ни при чем, конечно, это цитата из Александра Грибоедова, великого русского поэта, в России любой школьник знает. Крылатая фраза.

— А какая его вещь?

— «Горе от ума». Пьеса в стихах. В учебной программе навечно.

— Прекрасное название для пьесы. Я запомню. Грибо-едов, вы говорите? Но вернемся к нашим бескрылым баранам… что у нас в остатке? А в остатке у нас то, что имен, отвечающих перечисленным условиям, далеко не всем, кстати, — всего два-три-четыре в год появляется, после первого года активного концертирования остается — увы — чаще всего одно.

Оправдает Дмитрий предполагаемые затраты или нет — я и попробую понять. Репетиция мне понравилась. Завтра послушаю выступление. К концу конкурса мнение сформируется — и будет безошибочным, поверьте. Конкурсы, возможно, впрямь суета и бессмыслица, как часто пишут, но они дают музыкантам возможность быть замеченными. Замеченными, услышанными, «оконтрактованными», если повезет, конечно. И тогда — добро пожаловать в ад!

Мобильник Питера зазвонил протяжными гудками. Илона заметила: никто из музыкантов песенки в телефонах не любит. Как встарь: ровные гудки, никакой мелодии. Логично.

Питер тем временем говорил довольно нервно, повторял даты выступлений, распекая кого-то, видимо, секретаршу, что та не в состоянии найти подготовленную для нее инфу самостоятельно, в конце концов, разгорячился и, не выслушав объяснений, отсоединился.

Суров. Илона даже испугалась, слегка не по себе стало. Она вдруг поняла, что только его заинтересованность будет причиной их общения, и сейчас, и в будущем. В один прекрасный момент он почувствует, что видеться с ней не хочет, — и?..

Питер пристально на нее посмотрел, пытаясь разгадать причины внезапной грусти:

— Илона, я выговаривал секретарше за невнимательность, не более того. Она обязана быть собранной, наша работа рассчитана на людей с хорошей памятью. И поверьте, такие выговоры никогда не будут адресованы вам.

— Почему вы так считаете?

— Правда ваша: вы интересуетесь, прямо заявляете, что ничего не смыслите и хотите учиться. Никогда не снимайте эту маску заинтересованного дилетанта, в этом ваша первая сила, учитывая природную сообразительность, вы поймете мой совет правильно.

Вы превосходно умеете договариваться с людьми, это вторая сила.

И, наконец, вы прекрасно выглядите — это третья и, поверьте, главная сила, обезоруживающая любого упрямца, даже такого твердолобого, как я.

Питер легко поднялся, на прощание коснувшись ее руки, и скороговоркой подытожил, будто совещание завершил:

— Сейчас я вас оставлю. Увидимся во время завтрака. Мы поняли друг друга, это главное. — К концу фразы его голос смягчился, Илону это очень приободрило:

— Да, мы поняли друг друга, — ее фраза отозвалась эхом, она уже знала, что в полифонии это называется двухголосный канон.

Она чуть задержалась, стряхивая состояние оцепенелого восхищения, словно судьба свела ее с проводником по Стране чудес. Домучила, наконец, свой давно остывший капучино, рассеянно вглядываясь в замерзшие и будто замершие деревья за окном, потом резко встала, накинула пальто и вышла из кафе. Сейчас она еще раз (в который раз уже!) измерит шагами асфальтированную дорожку в административный комплекс, но задержится там ненадолго, только расписание перепишет завтрашнее. А потом в гостиницу — писать, подытоживать, настраивать Митю по телефону, потом отдыхать и спать, спать. Она ужасно устала. Возможно, чистейший горный воздух для нее чрезмерно чист и свеж.

В тот день Илона обрела спокойствие. На смену неуверенности пришла ясность. Прежде ей постоянно виделся авиалайнер, давно потерявший управление, зависший на бреющем полете, подобие движения без руля и ветрил тянется, длится, а точка прибытия не то что не видна, попросту неизвестна. Но вдруг завертелись лопасти у воображаемого авиалайнера, моторы заурчали ровнее, вот уже совсем здоровый и бесперебойный гул, машина вырулила из тупика, полет проходит в ситуации, близкой к норме.

Питер Уэйль сиял по утрам, ее завидя, посвящал в азы профессии, контуры происходящего постепенно обозначались точней и точней. А главное, ушла депрессия от мыслей про неподъемность новых задач.

Вначале — план действий. Илона вспомнила, что нет задач «вообще», есть маленькие шаги и ежедневные действия.