Постапокалипсис, в котором я живу - Алла Грин

Ева покачала головой. Давно она не замечала за Рори такого ребячества.

Она присела на пол, стараясь не прислоняться плечами к стене.

– Как твоя спина? – поинтересовался он.

– Уже не болит, – соврала она.

Ева подумала о своем пальто. О том, что вовремя успела его вчера снять, до того, как рожденный протащит ее по булыжникам.

Он присел рядом.

– Я проспала полдня, – прошептала она, – и я чувствую себя такой уставшей.

Рори печально вздохнул.

– Мы все немного устали, Ева, – с сочувствием произнес он. – Но боюсь, это только начало.

– Я знаю. Не предупреждай меня.

Рори опустил руку на ее ладонь и бережно сжал.

– Там, куда мы едем, будет легче.

Ева не поверила. Ей захотелось высвободить свою руку, но она не стала этого делать. На самом деле было облегчением почувствовать чье-нибудь человеческое тепло.

– Разве бывает такое место, в котором сразу, вдруг, станет легче?

Она подумала о судьбе своего города. И еще о вчерашней ночи. Ей вдруг жутко захотелось домой. Оказаться в безопасности, за высокими железными воротами. В своей комнате, в уютной теплой постели.

Впервые с момента отъезда она словно осознала: они и правда уехали и больше не вернутся назад. Она осознала, что впереди путь, нелегкая и опасная дорога. Осознала, что ей тяжело и страшно. Что все происходящее – не временно. Не шутка. Что позади, в неизвестности и неопределенности остались ее знакомые и друзья. Дунай и Фараон Рэнкины. Халецкие. Джонсоны. Чанги. Которых она больше не увидит? Или судьба еще столкнет их вместе, когда все закончится? И что именно должно закончиться, чтобы стало как раньше? Разве не было ошибкой уехать от них? На что Ева обрекла себя и своих сводных братьев, приняв это решение? На что их обрели Фараон и Игорь, подтолкнув Еву к такому решению?

Она готова была расплакаться, ей хотелось плакать и повиснуть на плече у Рори. Вторым ее желанием сейчас – было уехать обратно. К тем, кого она знала. Кто, возможно, мог ее защитить от будущего в чужом городе и на чужой земле. По кому начинало скучать и болеть ее сердце. Ведь Дунай и Фараон Рэнкины были ей почти что родными. Мысль о том, что она больше никогда их не увидит, вселяла ужас, с которым сложно было совладать. А осознание того, что возвращаться больше некуда – дробило душу на части.

И Ева расплакалась, не сумев больше сдерживать эмоции. Она закрыла лицо руками и плакала навзрыд. И когда Рори прижал ее к своей груди, Ева лишь на миг ощутила желанное спокойствие, а затем перед глазами почему-то вспыхнуло лицо премьер-министра. Президента она никогда не видела, но о нем подумала тоже. И еще воображение нарисовало, как выглядит неприступный понтарексийский купол, через который не прорваться ни преввирам, ни повстанцам. А потом подумалось о Северном Аркаде. О Большой Медведице. О Возмездиях. О высокой могучей каменной стене. О защите. О том, как огромен и опасен мир. Все мысли о нем смешались в ее голове…

Она очень хотела, чтобы Рори оказался прав. Чтобы где-то, куда они ехали, стало легче.

Спустя недолгое время вернулся Артур. Он был на рынке и приволок сумку с едой. На запоздалом обеде не хватало теперь только одного Касселя.

– И где он? – почти безразлично поинтересовалась Ева.

Ее опухшие красные глаза не торопились принимать прежний вид. Хотя ее настроение немного улучшилось после выплеснувшейся истерики.

Артур с тем же безразличием пожал плечами:

– Кажется, еще утром ушел на ручей.

Еве не нужно было вспоминать, что случилось вчера ночью, до того, как Марк стал зашивать ее голову… До того, как они приехали в этот дом. До того, как она оказалась в бадье в ванной. Марк лежал на траве возле нее, а из его руки хлестала кровь. И кажется, он думал, что укушен. Ева не рассказывала об этом парням и, кажется, они ни о чем не догадывались, хотя еще ночью все с подозрением смотрели на небрежную грязную повязку, почему-то намотанную поверх куртки.

Ни у кого из парней не оказалось желания его ждать, и обед было решено не откладывать. Однако, после того, как они поели, Ева обмоталась шарфом и сказала, что пойдет немного прогуляться. Рори сказал, что пойдет с ней, потому что Ева себя плохо чувствовала, но Ева убедила его, что это ни к чему.

Сосновый запах кружил ей голову, а белые камни тихо бренчали под подошвами сапог. Неподалеку журчал горный ручей. Ева следила за живо несущимся потоком воды.

Там, где ручей сворачивал, скрываясь за соснами, виднелся силуэт Марка Касселя: он сидел на большом валуне, его голова была запрокинута вверх – к небу. К качающимся от ветра сосновым кронам.

– Долго ты собираешься здесь сидеть? – спросила Ева издалека, и он вряд ли услышал ее, сидя у самого ручья.

Чем ближе она подходила, тем яснее в ее памяти становился образ ушедшей ночи. Она вспоминала схватку с рожденным.

Марк не ответил и даже не шелохнулся. Ева подходила все ближе, и, оказавшись за его спиной, осторожно дотронулась до широкого плеча, но каменное тело не откликнулось.

– Как твоя рука? – спросила Ева.

Багровая повязка на предплечье все еще была намотана поверх куртки.

– Оставь меня, Гордон, – глухо отозвался он.

Она подумала о том, что ночью Марк Кассель спас ей жизнь. И еще вспомнила, как он зашивал ей рану на затылке при тусклом свете свечи. Кем бы он ни был, после ушедшей ночи, она чувствовала, что должна ему.

– Ты проверял, что там?

Он молчал. Ева мимолетно осмотрелась по сторонам. Легкое дуновение ветра коснулось ее шеи и лица, всколыхнуло чистые волосы. Повеяло спокойствием и безмятежностью. Ева на миг закрыла глаза, но ощутила лишь тупую ноющую боль в районе груди.

– Как глупо, – выдохнула Ева, переводя взгляд на Марка. – Вдруг там укус?

Внешне он почти никак не отреагировал. Ева заметила только, что он чуть крепче стиснул зубы. Но у нее не было намерения его злить. Она шагнула еще вперед.

Ей вдруг вспомнилось, каким невыносимым был Марк в тот день, когда она приехала к нему за помощью для Милы Халецкой. В тот самый день, когда умер Игорь… И вспомнилось, как неудобно Ева чувствовала себя рядом с ним, когда вошла в его дом. И вспомнилась тысяча других моментов, когда Марк вел себя как последний мерзавец. А потом ей вспомнилось, как она потеряла смысл жизни, потому что Игорь лежал на своей кровати, укрытый легкой