Точка невозврата - Николай Леонов

Он нашел свой вагон, предъявил проводнице билет. Проводница была рыжая и симпатичная, но на Резаева отреагировала равнодушно. Так к нему относились почти все женщины, и Резаева это вполне устраивало. В молодости он завидовал дружкам, на которых бабы сами вешались, а потом понял, что ничего, кроме лишних хлопот, от этого не бывает, и успокоился. То, что ему требовалось, он всегда мог купить, зато никто и никогда не совал нос в его дела, и он сам решал, как ему следует поступать. Ну разве что за малым исключением, когда это решал за него шеф.

В купе, где должен был ехать Резаев, уже кто-то обосновался. Самих соседей в наличии не было, но на полках стояли их вещи. Резаев спрятал свой чемодан и присел на скамью. Ожидание начинало нервировать его. Стрелки на его часах будто замерли. Антон поймал себя на том, что то и дело поглядывает на циферблат. Откуда взялось это беспокойство, он не понимал. По его мнению, все шло как надо, и волноваться было глупо. Но сейчас, несмотря на все свое хладнокровие, Антон не находил себе места. Внешне это никак не проявлялось – разве что он слишком часто и слишком подозрительно выглядывал в окно и рассматривал людей на перроне.

Но никому не было до него дела. Люди провожали родственников, искали свой поезд, занимались еще тысячей дел, но ни один из них не обращал ни малейшего внимания на Резаева. И все же Антон не выдержал. Ощущение близкой опасности не отпускало его, и, воспользовавшись тем, что в купе он пока был один, Резаев быстро открыл чемодан, достал из тайника пистолет и переложил его в задний карман брюк.

Между тем наконец объявили отправку. За дверью купе происходила обычная суета – кто-то торопливо шагал по коридору, кто-то хлопал дверями, проводница предупреждала, что провожающие должны покинуть вагон. К удивлению Резаева, его соседи по купе все еще не появлялись. Он встал и, повинуясь внутреннему порыву, накинул пальто. Уже пора было отправляться, но поезд стоял.

Вдруг совсем рядом затопали тяжелые каблуки, дверь открылась, и в купе ввалился крепкий розовощекий мужик в меховой куртке нараспашку. В руке он держал рюкзак. С улыбкой посмотрев на Резаева, он объявил:

– Фу, насилу успел! Думал, без меня уйдет! Тоже на юга собрались? Не поздновато? Вот и я думаю, что пораньше бы надо было… Ха-ха! Ну, давайте знакомиться, что ли? – Он протянул широкую ладонь. – Стас!

– Антон, – буркнул Резаев, пожимая протянутую руку. – А вагон не перепутали сгоряча? Похоже, здесь уже все места заняты. – Он кивнул на вещи, разложенные по полкам.

– Разберемся, – заявил Стас. – Главное, успел! Мчался как угорелый. Как позвонили, так и рванул.

– В каком смысле – позвонили? – странным полусонным голосом спросил Резаев, с деланым безразличием выглядывая в окно.

То, что он там увидел, произвело такое же действие, как если бы в лицо ему плеснули стакан кипятка. На перроне, растянувшись цепочкой вдоль вагона, в напряженном ожидании расположились несколько милиционеров. Толпа огибала их, как вода огибает пороги на реке.

Резаев сжал зубы и с разворота ударил Стаса локтем под ребра. Одновременно он рванул из заднего кармана пистолет. Щелкнул затвор.

Стас блокировал удар и, внезапно и резко наклонившись, боднул Резаева в переносицу. Антон на секунду ослеп от боли, но, превозмогая себя, рванулся вперед и нажал на спуск. В купе грохнуло так, что у обоих заложило уши. Пуля вспорола пластиковую обшивку и застряла в чьем-то багаже.

Стас ударил по руке, сжимающей оружие. Пистолет с грохотом полетел на пол и закатился далеко в угол. Резаев из последних сил отпихнул противника и рванул на себя дверь. Прямо у выхода его ждали.

Он еще сумел отправить в нокаут одного милиционера, но второй поймал его на противоходе и, сделав подсечку, опрокинул на пол. Тут же из купе вырвался Стас и навалился всем телом на поверженного врага.

Вдвоем с милиционером они надели на Резаева наручники. Вокруг наступила такая тишина, словно все пассажиры разом покинули вагон. У дверей тамбура, не допуская в вагон любопытствующих, стояла бледная рыжеволосая проводница.

– Почему не отправляемся, почему не отправляемся! – сурово отвечала она притихшим пассажирам. – Вот сейчас задержат человека – тогда и отправимся.

Резаеву помогли подняться. Он был ошеломлен, но уже начинал успокаиваться. Теперь не нужно было никуда бежать, не нужно было бить морды и искать пристанища. Теперь наступала пора интеллектуальной работы. Нужно было выбирать линию защиты, уклоняться не от ударов, а от вопросов, искать шанс выкрутиться. Шанс всегда есть. Утопающий хватается за соломинку.

Он понимал – раз его взяли, значит, где-то он прокололся. Судя по тому, с каким рвением и с какой поспешностью его брали, речь должна идти о чем-то серьезном. Этот Стас не врал, когда говорил, что мчался сюда на всех парусах. Ему действительно позвонили – скорее всего, те двое сержантов, что так тщательно проверяли у Резаева документы. Значит, его фотографию где-то все-таки срисовали. Но где? Откуда ждать подвоха?

Розовощекий и веселый Стас пристально осмотрел Резаева с головы до ног.

– Как живой! – жизнерадостно констатировал он. – Ряшку я ему малость попортил, а так все на месте! Давай, сержант, забирай его вещи! А то людям ехать надо, а мы тут копаемся…

Его деловитый тон Антону очень не понравился. Чувствовалось, что этот человек не вслепую действует. И сержант был тот самый, с площади – Родимов. Значит, все правильно – когда Антон спокойно отправлялся на вокзал, его уже здесь поджидали. И не только здесь, наверное. У них есть его портрет – но откуда?!

Его вывели из вагона на перрон. Толпа пугливо расступалась перед хмурым человеком в наручниках, которого поддерживали под руки два дюжих милиционера. А Резаева мучил один вопрос – откуда им известна его внешность? Неужели больница? Неужели произошло что-то невероятное, и там он попался на глаза кому-то, кто его знает в лицо? Но он мог поклясться, что не видел ни одного знакомого человека.

У вокзала дожидался милицейский автомобиль с зарешеченным окошком. Резаева втолкнули внутрь, зажали с двух сторон плечами.

– Куда поедем, товарищ полковник?

– Прямо в МУР! – распорядился Стас, который, оказывается, был полковником. – Хочу сразу показать его одному человечку.

Зарычал мотор, хлопнули дверцы, побежала назад привокзальная, присыпанная снежком площадь. Свобода для Резаева закончилась.

Можно было повалять дурака в надежде, что кто-то из ментов обронит хотя бы намек на неизвестные Резаеву обстоятельства. Что-нибудь вроде: «Начальник, что за понты? Я на юг ехал, никого не трогал. За что взяли?» Но, подумав, Резаев решил пока помалкивать. Еще неизвестно, какому человечку его хотят показать. Он ведь тоже увидит его морду – и тогда все станет ясно. Ждать осталось совсем недолго.

В МУРе его, и правда, не стали мариновать. Привели в какой-то кабинет, силой усадили на стул и дочиста обшарили карманы. Кстати, послали за каким-то Шабельником. Фамилия эта Резаеву ни о чем не говорила. Он держался подчеркнуто спокойно и окончательно решил ничего не предпринимать, не узнав, в чем дело. Только попросил разрешения намочить платок и вытереть кровь с лица – разбитая переносица давала о себе знать.

С него сняли наручники, но после этого один из милиционеров демонстративно навел на него дуло укороченного «АКМ» и так и держал на прицеле, пока Резаев приводил себя в порядок. Потом браслеты снова оказались на его руках, а в кабинет вдруг вошел еще один милиционер, полноватый, немного смущенный, с куском лейкопластыря на лбу. Резаев посмотрел на него и все понял.

– Вы Шабельник? – деловито поинтересовался полковник. – Посмотрите-ка на этого человека. Раньше его нигде не видели?

Полный милиционер всмотрелся в равнодушное лицо Резаева, окинул взглядом всю его фигуру с головы до ног. Лицо его потемнело.

– Похож, – процедил он, обходя Резаева. – Морды я его, конечно, не видел, а комплекция, фигура – один к одному. Сдается мне, что это он и есть, товарищ полковник.

Полковник Стас удовлетворенно кивнул, взъерошил короткие русые волосы.

– Я так и думал! – заключил он. – Еще один шар в лузу! Скоро партия наша будет…

– Минутку, начальник! – негромко сказал Резаев, глядя в потолок. – Что у нас здесь – служба знакомств? Вроде он – вроде не он… Опознания так не проводятся. Не знаю, что вы собираетесь на меня повесить, только процедура не соблюдена. Выражаю протест.

– Выражай, милый! – дурашливо сказал полковник. – Это теперь сколько угодно выражай. Только не обольщайся, родной, – это еще не опознание. Это я просто мысль одну проверял. Опознание чуть попозже будет – по полной процедуре. Сейчас мы тебя в камеру отправим, все как следует подготовим, а там, глядишь, и нарисуем тебе лет десять.

Резаев выдержал его взгляд и лишь разочарованно пожал плечами. Но душа у него уже закаменела, сделалась холодной, как спекшийся кусок цемента. «Больницу они будут на меня вешать, – подумал он. – Врачей нагонят на опознание… Отпечатков моих там нет. Ничего у них не получится. Поезд ушел. Отмажемся. А про театр им вообще не докопаться».