Точка невозврата - Николай Леонов

В дверь деликатно постучали, и Хрипунов прервал свои размышления. Он призвал стучавшихся заходить, и они вошли – потрепанный жизнью актер и крошечная, стриженная под мальчишку актриса, возраст которой с первого взгляда было крайне сложно угадать. Но Хрипунов полагал, что ей должно быть по крайней мере лет тридцать, потому что видел ее своими глазами в какой-то пьесе – было дело, когда жена сумела вытащить его в театр, а с тех пор прошло никак не меньше десяти лет. Однако Хрипунов был вынужден признать, что время мало изменило Леденеву – она по-прежнему смотрелась эдаким сорванцом-подростком, заводной девчонкой с непредсказуемым характером.

Вагряжский был ей полной противоположностью – он уже выглядел почти стариком. Но стариком бодрым, с хитрецой и оптимизмом в глазах. Про таких говорят – есть еще порох в пороховницах. К нему Хрипунов испытывал невольную симпатию. Общение с Вагряжским мгновенно создавало иллюзию некоего веселого розыгрыша, карнавала. Он жил и вел себя так, будто анекдот рассказывал. А кроме того, Хрипунов видел его в нескольких кинокомедиях, и там Вагряжский ему очень понравился. Хрипунов смеялся до слез, что с ним бывало крайне редко. К тому же Вагряжский был его тезкой.

Но сейчас Хрипунову было не до веселья. Он действительно не понимал, с какой стати у него отнимают драгоценное время. При всем уважении к Вагряжскому, в его прежних показаниях Хрипунов не нашел и тени полезной информации. Кстати, и эта маленькая актриса ничего интересного на допросах не сказала. Что они могли добавить к своим показаниям?

– Присаживайтесь, пожалуйста, – не слишком любезным тоном предложил Хрипунов. – Мне сказали, что вы имеете сообщить что-то по делу Гурова? Если это верно, попрошу быть предельно конкретными – у меня мало времени.

Актеры уселись по другую сторону стола и переглянулись между собой.

– Вы начнете, Николай Евгеньевич? – печально спросила Леденева. – Я… Я не могу, честное слово… – Голос ее странно прервался.

Хрипунов с подозрением посмотрел на женщину-подростка, но она уже взяла себя в руки, и только скулы у нее покрылись легким румянцем. Вагряжский же смущенно кашлянул, завозился на стуле и вдруг признался:

– А мы ведь с Катенькой к вам с повинной пришли, господин следователь! Да, так оно и есть – душу облегчить и восстановить справедливость.

– А нельзя ли яснее? – сердито спросил Хрипунов. – Я не исповедник, между прочим. Меня факты интересуют.

– А факты таковы, что вот оба мы, – актер сделал плавный жест рукой, – являемся единственными и главными свидетелями злодеяния. Говоря юридическим языком, мы готовы признаться, что в ночь на двадцать шестое декабря своими глазами видели убийцу Володи Емелина.

– Вот, значит, как? – бесстрастно произнес Хрипунов и посмотрел на Вагряжского в упор. – Своими глазами? И кто же убийца?

– Он самый, – уверенно сказал актер. – Тот человек, который зафиксирован на известной вам видеокассете. Не припомню его фамилии – Резаев, кажется?

Хрипунов потер ладонями виски, пристально посмотрел на Леденеву. Она ответила ему бесхитростным искренним взглядом. «Актеры, мать вашу! – с невольным восхищением подумал Хрипунов. – Что же вы тут решили мне наплести, интересно?»

– Не понимаю, – сказал он. – Почему же только сейчас вы решили об этом сказать? Почему давали ложные показания?

– Увы! – развел руками комик. – Слаб человек! Обстоятельства, при которых произошло, так сказать, событие, были несколько интимного, даже скандального свойства. Катенька не решилась, а я, опасаясь за доброе имя женщины…

– Ни черта я не понимаю! – вспылил Хрипунов. – Что за кружева вы здесь плетете? Речь идет, между прочим, об убийстве…

– Ах, Николай Евгеньевич, да скажите вы все, как есть! – вдруг решительно заявила Леденева, сверкая глазами. – Чего уж теперь – все ведь решили!

Вагряжский наморщил лоб, пожевал губами, как бы набираясь духу, а потом заявил:

– В самом деле! Назвался груздем – полезай в кузов! Оставим эти экивоки. А суть совершенно ясна, хотя и неприглядна… Видите ли, между мной и Катенькой в ту ночь случилась, как бы это сказать, маленькая страсть. Признаться, давно увлечен этой женщиной, но к моим притязаниям она снизошла только в ту ночь и только единственный раз. Мы уединились внизу в коридоре под лестницей, которая ведет к служебному выходу, то есть в том самом месте, где вскоре было совершено убийство.

– Очень удачно, – вставил Хрипунов.

– Мы с Катенькой этого мнения не разделяем, – грустно сказал Вагряжский. – Волшебство этой чудесной ночи было разрушено безжалостно и в один момент. Мы как раз обменялись первым, а потому самым трепетным поцелуем, как вдруг…

– И вы думаете, я поверю в эту сказку? – перебил его Хрипунов.

Вагряжский посмотрел ему в глаза неожиданно серьезным и даже трагическим взглядом.

– Придется поверить, Николай Георгиевич, – спокойно сказал он. – Мы изложим наши показания во всех подробностях, скрепим своими подписями и повторим на суде. Поверьте, это решение далось нам нелегко – муж у Кати дьявольски ревнив – но теперь мы уже не отступим. Придется вам принять к сведению наши показания, придется!

Хрипунов опустил голову и машинально принялся переставлять на поверхности стола всякую канцелярскую мелочь. Актеры смотрели на него с олимпийским спокойствием.

– Вы понимаете, что бывает за дачу ложных показаний? – тихо спросил Хрипунов.

– Так то ложных! – презрительно сказал Вагряжский. – Мы с Катенькой до такого не опустимся. Наши показания в высшей степени достоверны. За это я ручаюсь.

– И вы готовы принять участие в следственном эксперименте? – поинтересовался Хрипунов.

– Сколько угодно, – уверенно заявил Вагряжский. – Я помню каждую деталь этой роковой сцены!.. Она до сих пор стоит перед моими глазами.

– Ну хорошо, расскажите, что там стоит перед вашими глазами, – вздохнул Хрипунов, откидываясь на спинку стула. – До сих пор-то ваши показания были достаточно туманны. Не понимаю, как вдруг так все могло проясниться?

– Все было совершенно ясным с самого начала, – возразил актер. – Но извинительная для человека моего положения слабость… А также двусмысленное положение, в которое из-за меня попала женщина, которую я безмерно уважаю и ценю… Пришлось собрать все душевные силы, прежде чем решиться на признание. Пришлось в буквальном смысле ломать себя, Николай Георгиевич! А что еще ждет нас обоих впереди! Но мы с Екатериной Андреевной готовы нести свой терновый венец ради торжества справедливости. За это можно заплатить любую цену!

– Так-так, звучит очень проникновенно, – буркнул Хрипунов. – Вам бы в адвокаты, Николай Евгеньевич, – разбогатели бы в момент. От клиентов отбою бы не было. Но это я так, к слову. А что же вы, собственно, видели?

– Да, не слишком много, – с охотой сказал Вагряжский. – Но, полагаю, достаточно. Понимаете, когда случилась эта размолвка между Львом Ивановичем и Володей Емелиным, все только об этом и говорили. Кто-то Володю уговаривал, кто-то Аллочку успокаивал, Лев Иванович с женой удалился. В общем, обществу было чем себя занять. В этот момент мы с Катенькой и поддались порыву. Знаете, в такие минуты чувства будто обостряются… Но не буду вдаваться в психологию. Одним словом, оказались мы внизу. В любом другом месте нас мог застичь муж, понимаете? Нашли укромный уголок… Вдруг слышим – шаги!

– Я обмерла! – вставила Леденева, округляя глаза. – Первая мысль была – муж! Он у меня замечательный, талантливый, щедрый человек. Но ему не хватает чуткости, понимаете? Нежности, в которой нуждается каждая женщина. Впрочем, это вас, наверное, не интересует… Так вот, я испугалась и сразу потащила Николая Евгеньевича туда, где было потемнее, и там мы замерли. Вниз спустились двое – Емелин и тот тип. Они почти не разговаривали, а потом вдруг Емелин упал. Выстрела не было слышно. Но когда этот тип оглянулся по сторонам, то в руке у него был пистолет.

– А потом он сунул его под мышку и вышел через служебный выход на улицу, – продолжил Вагряжский. – У нас с Катей просто ноги отнялись и язык, и вообще мы окаменели. И слава богу! Потому что этот человек очень быстро вернулся и опять прошел в зал. И тут мы опомнились, но, должен сознаться, проявили позорное малодушие. Мы бежали с места преступления и помалкивали до сего момента, испытывая при этом невыносимые муки совести.

– Он, наверное, вышел из театра и подбросил пистолет прямо в машину Льва Ивановича, – заявила Леденева. – Наверняка так оно и было, потому что вернулся он уже без пистолета. И вообще как ни в чем не бывало вернулся. Мы даже не поверили с Николаем Евгеньевичем, что это случилось. Было такое ощущение, что все это нам примерещилось.

– И что же было потом? – терпеливо спросил Хрипунов.

– Потом мы подошли к Володе и убедились, что он мертв, – сказал актер. – Это было ужасно, но поднять шум, позвать людей я не мог – это могло повредить Екатерине Андреевне, а Володе все равно ничем уже нельзя было помочь. И нам нужно было поскорее вернуться незаметно в зал – муж наверняка уже искал Катю. Мы наскоро обсудили, что нам теперь делать. И мы договорились вести себя так, словно ничего не случилось.