Апшерон - Мехти Гусейн

Поднявшись с койки, он снова вышел на ту же безлюдную улицу и, отворачиваясь от редких прохожих, несколько раз прошелся под акациями, от которых ложились кудрявые тени на тротуар. Он любил Лятифу, любил давно. Так почему же он скрывал это не только от своих друзей, но и от самой Лятифы?

Джамиль был слишком горд, чтобы открыть свое чувство девушке, не будучи уверенным в положительном ответе. Правда, он верил, что Лятифа тоже увлечена им, но боязнь отказа обезоруживала его. Кроме того, Джамиль не жил и не мог жить, подобно Таиру, одной мыслью о Лятифе. На буровой он думал только о работе. Хотя он был всего лишь маленьким винтиком в сложном механизме буровой, однакоже понимал, что от точного и своевременного действия этого винтика зависит многое. Он уже из своего личного опыта знал, что если бурение будет закончено досрочно и скважина даст нефть, это принесет удовлетворение всем: товарищи по работе получат премии, бригада приобретет известность, и трест скорее выйдет из прорыва, а нефть, которую даст скважина, войдет в общий дебит добычи и увеличит славу Баку. Сознание общественного долга у Джамиля вошло уже в плоть и кровь, стало его привычкой, неотъемлемым качеством. По его мнению, Таир еще не понимал всего этого, но должен будет понять, когда втянется в работу. Ведь не сразу и у самого Джамиля сложились эти трудовые навыки. Было время, когда он тоже делал кое-что спустя рукава, лишь бы поскорее покончить с работой, а там идти в кино, театр, искать встреч с Лятифой. "Почему я не рассказал об этом Таиру?" Остановившись перед деревом, источавшим в эту теплую и безветреную ночь запах увядания, Джамиль глубоко вздохнул. Вдруг он понял, что после всего, что произошло, его доброжелательство будет истолковано Таиром в дурную сторону, что тот скорее всего отнесется ко всем его наставлениям недоверчиво, пожалуй даже враждебно, и размолвка между ними поведет к окончательному разрыву.

Он снова вернулся в общежитие. Стенные часы в коридоре показывали двенадцать. Скоро Лятифа должна выйти из театра.

И Джамиль, неожиданно для самого себя, вдруг принял решение: "Пойду встречу ее по пути... Открою ей свое сердце... Ведь год, уже целый год я люблю ее..." В этот момент он сам удивился своему долготерпению. - Скажу громко произнес он и вышел на улицу.

Лятифа долго не возвращалась домой. Так по крайней мере показалось Джамилю. Каждая минута тянулась бесконечно. Но вот группа девушек, сойдя с трамвая, направилась к каменной лестнице, ведущей на возвышение.

Джамиль узнал Лятифу - она шла рядом с Зивар - и подумал: "Если эти подружки не расстанутся, ничего у меня не выйдет".

Оживленно беседуя, девушки медленно поднялись по лестнице. Джамиль побрел вслед за ними. До него явственно донеслись их голоса:

- Пойдем к нам ночевать, от нас позвонишь домой.

- Нет, Лятифа, беспокоиться будут. Ты же знаешь маму.

Лятифа шагнула на последнюю ступеньку и, взяв Зивар под руку, потянула ее за собой. - Пойдем, ни за что не отпущу!

Девушки пошли рядом. Расстроенный, Джамиль вернулся к своему общежитию и долго бродил по пустынной улице. Наконец он вошел в общежитие. В маленькой комнате свет уже был погашен. Уличный фонарь освещал через окно лица Самандара и Таира. Оба они сладко спали.

Джамиль всмотрелся в лицо Таира, и ему показалось, что тот во сне счастливо улыбается.

"Уж не опоздал ли я?" - удрученно подумал Джамиль и, затаив дыхание, на носках подошел к своей койке.

4

Супруги Исмаил-заде, вернувшись из театра, долго разговаривали о спектакле и засиделись до глубокой ночи. Лалэ осуждала самоубийство Катерины, считала его проявлением малодушия, а Кудрат утверждал, что ее поступок был мужественным, ибо иного выхода из положения у нее не было.

Отстаивая свое утверждение, он говорил:

- Ведь желание найти выход из темного царства любой ценой, даже ценой собственной смерти, само по себе требовало огромного мужества. Это в тогдашних условиях, если хочешь, имело значение определенного социального протеста против вековых...

В кабинете раздался телефонный звонок. Вызывали Лалэ. На одной из буровых ее треста произошел несчастный случай. Надо было немедленно ехать на промысел. Лалэ позвонила в трест и вызвала машину. Быстро переодевшись, она вышла на балкон и взглянула вниз. Машины у подъезда еще не было. По обе стороны уходившей вдаль и круто поднимавшейся в гору улицы тянулись гирлянды желтоватых огоньков. Сердце города, так беспокойно бившееся днем и вечером, словно приостановилось в этот поздний час.

Лалэ очень волновалась, поминутно выходила на балкон, нетерпеливо ожидая машину. Кудрат понял, что дело не обошлось без серьезной аварии.

- На какой буровой? - спросил он.

- На четвертой...

Этого было достаточно, чтобы Кудрат встревожился не меньше жены. Подобно тому, как родители питают особую любовь к одному из своих детей, так и управляющий трестом часто возлагает особые надежды на одну или две скважины, которые должны резко повысить добычу. Кудрат знал, что для Лалэ четвертая буровая имела особое значение, потому что именно эта скважина должна была через день-два вступить в эксплуатацию.

Прохаживаясь по комнате, Кудрат спросил:

- Не сказали, что случилось?

- Нет. Вероятно, авария. Без крайней нужды Минаев не стал бы вызывать меня из дому.

Лалэ хотела выйти на балкон, но в это время у подъезда раздался гудок машины, и Лалэ торопливо направилась к выходу.

После ее отъезда беспокойство еще сильнее охватило Кудрата. Обычно они с женой рассказывали друг другу о серьезных происшествиях на буровых уже после того, как положение исправлялось. Теперь же, не зная ничего определенного, можно было предполагать все. К несчастью Кудрата, ему хорошо было известно, что случается на буровых, когда скважина входит в нефтяной пласт. Воображение уже рисовало ему картины одну страшнее другой: мощный газовый фонтан, с оглушительным воем вырывающийся из недр земли, сметающий все на своем пути, с дьявольской силой швыряющий вверх обломки досок, камни. Он почти явственно слышал зловещее шипение извергающейся кипящей массы нефти и газа, видел людей, которые с опасностью для жизни бросаются к скважине. "А что, если воспламенится?" - подумал Кудрат, и у него, опытного нефтяника, неприятный щекочущий холодок пробежал по телу. Ему приходилось видеть горящий фонтан, заливающий темной ночью своим багровым заревом все кругом на несколько километров, пожирающий в один миг не только миллионы государственных средств, но и немало человеческих жизней. Рабочие в таких случаях бесстрашно бросаются на борьбу со стихией, пытаясь спасти дело своих рук. А разве Лалэ не бросилась бы в критическую минуту в объятия смерти? Кудрат хорошо знал гордый и независимый характер Лалэ, - в смелости она не уступала мужчине, хоть и не любила говорить об этом.

Не в силах подавить растущую тревогу, Кудрат вышел на балкон и стал смотреть в сторону промыслов. Зарева не было видно, над промыслами стояла густая, непроницаемая тьма. Не заметив ничего подозрительного, он несколько успокоился и начал прохаживаться по балкону. "Наше счастье действительно рождается не так-то легко", - подумал он и почему-то вспомнил Фикрата, который больше всех говорил на вчерашнем совещании. "Нет, - мысленно возразил ему Кудрат, - когда все течет гладко, человек как-то тупеет, душа его обрастает коркой... Нет, нет, так лучше. Разумеется, так лучше!" Ну, а Лалэ? А вдруг с ней случится несчастье? Кудрату не хотелось думать об этом. Часа через два она, улыбаясь, войдет в дверь и скажет: "Справились. Все в порядке". Кудрат представлял себе, как она сейчас входит на буровую и как светлеют лица людей от одного ее появления.

Решив, что он напрасно волнует себя разными предположениями, Кудрат вернулся в спальню и подошел к постели Ширмаи. Лампа с низким непроницаемым абажуром, которую он зажигал на ночном столике, ложась в постель, освещала лишь уголок подушки на постели. Лицо девочки оставалось в тени. Кудрат приподнял абажур и взглянул на дочь. Ширмаи крепко спала, вытянув одну руку и закинув другую за голову. Лицо ее снова напомнило Кудрату о жене. С момента ее отъезда прошло не так уж много времени, но Кудрату хотелось верить, что Лалэ уже успела сделать все необходимое и рабочие в спецовках, залитых нефтью, справились с опасностью... "А вдруг все это не так? Что, если Лалэ ранена или..."

Ширмаи чему-то безмятежно улыбалась во сне, иногда тихонько шевелила губами. Кудрат застыл у изголовья ее постели, - его широко раскрытые глаза видели перед собой жену...

Вдруг, не выдержав, он быстрыми шагами прошел в кабинет, схватился за трубку телефона и позвонил в трест Лалэ. Отозвалась дежурная. На вопрос, каково положение на четвертой буровой, она ответила, что связь с буровой прервана и что там произошло, она в точности не знает. Говорят, будто бы есть раненые, но и об этом никаких сведений еще не поступило.