Крестный отец - Марио Пьюзо

Кей сняла руки с его пояса и прислонилась к двери ванной.

― Это что, правда? ― спросила она. ― Он это правда делает? ― Она помолчала. ― Убивает людей?

Майкл положил гребенку.

― Точно не знаю, ― сказал он. ― Точно никто не знает. Но вполне допускаю.

Перед тем как он собрался уходить, она спросила:

― Когда я теперь тебя увижу?

Майкл поцеловал ее.

― Езжай-ка домой и поразмысли хорошенько в своем тихом городишке. Тебе-то уж, во всяком случае, надо держаться в стороне от этих дел. После рождественских каникул я вернусь в университет, и мы встретимся в Хановере. Договорились?

― Договорились, ― сказала она.

Она смотрела, как он выходит из номера, машет ей рукой, садится в лифт. Никогда еще он не был ей так близок, так любим ею ― и если бы ей сейчас сказали, что она не увидится с ним целых три года, она бы, наверное, с ума сошла от горя.

Когда Майкл вылез из такси у Французской больницы, он с удивлением увидел, что улица совершенно безлюдна. Он вошел в больницу ― и удивился еще больше, обнаружив, что пуст и вестибюль. Что за черт, подумал он, куда смотрят Клеменца и Тессио. Они не обучались военному делу, это верно, но, чтобы выставить охрану, Уэст-Пойнт кончать не обязательно. В вестибюле должны были дежурить по крайней мере двое.

Ушли самые поздние посетители, время близилось к половине одиннадцатого. Теперь Майкл весь напрягся, подобрался. Он не стал задерживаться у справочной ― он знал, что отец лежит на четвертом этаже, знал номер его палаты. Поднялся на лифте без лифтера. Странно, что никто не остановил его, пока он не дошел до столика дежурной на четвертом этаже. Сестра окликнула его, но он, не оглядываясь, прошел дальше. У дверей палаты тоже никого. А где же два агента, которым полагалось стоять на страже, дожидаясь, когда можно будет снять показания? Где люди Клеменцы и Тессио? Проклятье! Может быть, кто-нибудь дежурит в палате? Но дверь стояла нараспашку. Майкл вошел. На койке лежал человек ― при свете холодной декабрьской луны Майкл разглядел лицо отца. Даже сейчас оно было бесстрастно; грудь едва вздымалась от неровного дыхания. От капельницы у кровати к его ноздрям тянулись две тонкие трубки. На полу ― стеклянное судно, в него, тоже по трубкам, поступали ядовитые шлаки из его желудка. Майкл постоял, глядя, все ли в палате обстоит нормально, потом, пятясь, вышел.

В коридоре он сказал дежурной:

― Я Майкл Корлеоне, мне бы просто хотелось посидеть у отца. Куда девался полицейский пост, которому положено охранять его?

Сестра, молоденькая и хорошенькая, по-видимому, свято веровала во всесилие белого халата.

― У вашего отца было слишком много посетителей, они мешали персоналу работать, ― сказала она. ― Минут десять назад приходили из полиции и всем велели уходить. А охрану еще минут через пять срочно вызвали по телефону из управления. Да вы не волнуйтесь, я все время заглядываю к вашему отцу, мне отсюда каждый звук слышен из палаты. Мы поэтому и держим дверь открытой.

― Спасибо, ― сказал Майкл. ― Так я побуду с ним немного, хорошо?

Она улыбнулась ему.

― Только совсем недолго, потом придется уйти. Таковы правила, ничего не поделаешь.

Майкл вернулся в палату. Он подошел к внутреннему телефону и через больничный коммутатор позвонил в Лонг-Бич, в отцовский кабинет. Подошел Санни.

― Санни, ― прошептал Майкл. ― Я из больницы, задержался и приехал поздно. Санни, здесь пусто. Людей Тессио нет. Поста у дверей палаты тоже. При отце нет ни одной живой души.

У него дрожали губы.

Санни долго не отзывался, потом заговорил глухим, изменившимся голосом:

― Вот он, запасной ход Солоццо, о котором ты говорил.

Майкл сказал:

― И я тоже так считаю. Но как он добился, чтобы полиция убрала всех отсюда, куда исчезли их агенты? Что с людьми Тессио? Господи помилуй, что же, этот сукин сын Солоццо прибрал к рукам и полицейское управление города Нью-Йорка?

― Легче, старичок, ― голос Санни зазвучал ободряюще. ― Опять нам повезло ― что ты попал в больницу так поздно. Сиди в палате. Запрись там изнутри. Продержись минут пятнадцать ― мне только дозвониться кой-куда. Сиди на месте и не рыпайся. И не теряй головы, ну?

― Не потеряю, ― сказал Майкл.

Впервые с той поры, как все началось, его обуял лютый гнев, холодная ярость к врагам его отца.

Он повесил трубку и нажал на кнопку вызова медсестры. Что бы там ни велел Санни, он будет действовать по собственному разумению. Вошла сестра, он сказал:

― Послушайте ― только не пугайтесь, но отца нужно немедленно перевести отсюда. В другую палату или на другой этаж. Как бы отсоединить эти трубки, чтобы выкатить кровать?

Сестра возмутилась:

― Да вы что? Без разрешения врача...

Майкл перебил ее:

― Вы читали про моего отца в газетах? Видите сами ― он остался без охраны. Только что меня предупредили, что сюда идут прикончить его. Прошу вас, поверьте мне и помогите.

В случае необходимости Майкл умел убедить кого угодно.

Сестра сказала:

― Трубки можно не отсоединять. Это передвижная установка.

― Есть здесь свободная палата? ― шепотом спросил Майкл.

― Есть, в конце коридора, ― отозвалась сестра.

Все было проделано в одну минуту, очень ловко, расторопно. Майкл сказал сестре:

― Посидите с ним, пока не подоспеют на помощь. В коридоре вам быть опасно.

С кровати послышался голос ― хриплый, но полный силы:

― Это ты, Майкл? Что такое, что случилось?

Майкл склонился над кроватью. Он взял отца за руку.

― Да, это я, Майк, ― сказал он. ― Не пугайся. Лежи как можно тише и, если тебя окликнут, не отзывайся. Тебя хотят убить, понимаешь? Но я здесь, так что ты не бойся.

Дон Корлеоне, еще не вполне сознавая, что с ним произошло накануне, ― еще одурманенный свирепой болью, с одобрительной улыбкой шевельнул губами, как бы говоря младшему сыну ― только сил не хватило сказать это вслух:

«Э, чего мне бояться? Меня давно хотят убить ― первый раз попробовали, когда мне было двенадцать...»

ГЛАВА 10

Больница была частная, маленькая ― небольшой особняк с единственным входом. Майкл выглянул из окна. С полукруглого больничного двора на улицу вела лестница ― бросалось в глаза отсутствие машин у ее подножия и по сторонам. Но попасть в больницу можно было только по этой лестнице. Майкл знал, что нельзя терять ни минуты; он выбежал из палаты, бегом спустился с четвертого этажа и вышел из широких дверей. В стороне, на больничном дворе, была стоянка для машин персонала и карет «Скорой помощи»; сейчас она пустовала.

Майкл сошел на тротуар и закурил. Он расстегнул пальто и стал под фонарем так, чтобы свет падал ему на лицо. С Девятой авеню к больнице шел быстрым шагом парень со свертком под мышкой. Он был в военном кителе, черноволосый ― словно густая, курчавая шапка на голове. Когда он вошел в полосу света, лицо его показалось Майклу смутно знакомым. Парень остановился рядом, протянул руку и сказал с сильным итальянским акцентом:

― Дон Майкл, вы меня не помните? Я Энцо, помощник пекаря Назорина, его зять. Ваш отец буквально спас мне жизнь ― выхлопотал разрешение остаться в Америке.

Майкл пожал ему руку. Теперь он вспомнил. Энцо продолжал:

― Я пришел оказать уважение вашему отцу. Пропустят меня в больницу или уже поздно?

Майкл улыбнулся и покачал головой:

― Не пустят, но все равно спасибо. Я передам дону, что ты приходил.

По улице с ревом пронеслась машина; Майкл мгновенно насторожился.

― Иди отсюда, быстро, ― сказал он Энцо. ― Здесь могут произойти неприятности. Тебе нельзя связываться с полицией.

Он увидел испуг на лице молодого итальянца. Если полиция, значит ― опасность, что его вышлют на родину, откажут в американском гражданстве. И все же Энцо не двинулся с места. Он прошептал по-итальянски:

― Раз неприятности, то я останусь помочь. Я в долгу перед Крестным отцом.

Майкл был тронут. Он хотел было настоять, но передумал. А почему бы и нет? Двое у входа в больницу ― это, возможно, отпугнет людей Солоццо, посланных на задание. Один ― едва ли.

Он дал Энцо сигарету, чиркнул зажигалкой. Они стояли под уличным фонарем, поеживаясь от холода декабрьской ночи. Позади, перерезанные зеленью рождественских гирлянд, светились желтые прямоугольники больничных окон. Они уже докуривали, когда с Девятой авеню на Тридцатую улицу свернула длинная черная машина и двинулась впритирку к тротуару прямо на них. Замедлила ход, словно бы останавливаясь. Майкл, пересилив невольный порыв отпрянуть, подался вперед, вглядываясь в лица сидящих внутри. Автомобиль, который совсем было остановился, рванул вдруг вперед. Майкла узнали. Он протянул Энцо еще одну сигарету и заметил, что руки у пекаря дрожат. Странно, а у него самого ― ничуть.