Его единственная (СИ) - Волкова Виктория Борисовна

— Не знаю, Сережа, — пожала плечами Санечка. — Я ее с мужем вообще ни разу не видела. Но он человек занятой…

— Политик, твою мать, — пробурчал Кирсанов. — Я вроде тоже не куличики в песочнице леплю, но вот в гости мы ходим вместе. И вообще — одна семья. А от Юли твоей веет одиночеством и печалью, как от вековухи. Мужики таких баб нутром чувствуют и обходят десятой дорогой. Она моему Димке жизнь сломает и дальше пойдет, рыдая.

— Наше дело — сторона, Сережа, — заявила Александра и повернулась к дергающему ее за рукав старшему сыну. — Что, Лешик?

— А давайте в кондитерскую за пирожными зайдем? — предложил он. — Купим мои любимые корзинки с заварным кремом и фруктами.

— А мне картошку! Картошку! — завопил Данька.

— Бедные голодные дети, — улыбнулась Александра, сворачивая в небольшую пекарню. — Тетя Лариса вас не накормила.

— Так взрослые пацаны, Сань, — довольно хмыкнул Кирсанов. — Я как себя вспомню в этом возрасте, все время жрать хотелось. Я бы тогда и кирпич съел.

— Другое время было, Сережа, — печально вздохнула Санька, в который раз поймав себя на дикой материнской жалости. Хотелось обнять Кирсанова, прижать к себе. Обогреть и накормить.

— Времена разные, а люди всегда одинаковые. Одни добрые и бескорыстные, а другие за копейку удавятся. А вот есть во все времена хочется, — заметил он, пристальным взглядом осматривая витрины. — Выбирайте, пацаны, какие пирожные берем? — велел сыновьям, и когда те загалдели наперебой, от себя добавил. — И четыре пирожка с мясом. Что-то я проголодался, Санечка.

— Лара узнает, обидится, — захихикала Александра. — Но мы ей не скажем, тем более что я тоже хочу пирожок.

«Что-то не так с этой Юлей, — подумал Кирсанов, вместе с семьей выходя на улицу. — Странная девица. Держись, Крепс!»

А утром, услышав последние новости, схватился за голову.

— А как же служба? — бросил недоуменно. — Тебе, вот, до генерала совсем чуть-чуть осталось.

— Ну, какой из меня генерал, Бек? — устало протянул Блинников. — Как служить и знать, что моего сына воспитывает негодяй? Как жить, если Юльку грохнут, а пацана запрут где-нибудь в элитной школе? Как вбивать в бошки желторотым моральные принципы, зная, что продал и предал? Я не могу так. Юля сделала мне предложение…

— И ты не смог отказаться? — криво усмехнулся Кирсанов. — За сколько же она тебя купила?

— Задорого, — поморщился Блинников, обидевшись. — Вот рапорт, товарищ генерал. Я могу сразу и об отставке написать, — добавил он жестко.

— Не пори горячку, Крепс, — рыкнул генерал. — Тут тебе что? Институт благородных девиц или школа бальных танцев? Ты присягу давал, вот и служи!

— Так верой и правдой, Бек, — пробубнил Блинников. — Отпусти, а? Все равно, как Егорова попрут, нас тоже не оставят.

— Это мы еще посмотрим, полковник, — Кирсанов опалил злым взглядом собеседника. — Только не ожидал я, что ты как крыса с корабля побежишь.

— Я, вроде, только в отпуск прошусь, батя, — насупился Крепс. — Незаменимых у нас нет…

— Нет, — поморщился как от боли Кирсанов, — только ты наш разговор помнишь? Ты мне здесь нужен. Понял?

— Ну, не могу я их бросить, батя! Пойми меня! — взмолился Блинников. — Ведь ты же Александру с детьми не оставишь, Бек. Вот и я не могу предать Юльку. — Он вытер потный лоб ладонью и, будто опомнившись, полез в карман за платком. Вздохнул тяжко, призывая на помощь выдержку.

Сейчас от Кирсанова зависело многое, если не все.

«Вся жизнь, мать вашу, находится во власти Бека. И хорошо, что он не самодур какой-то. А мог бы и в горячую точку отправить в командировку как раз на полгода. Или всех собак навешать перед отставкой. Но только не Кирсанов…»

— Говорят, «Секиру» прикроют, — осторожно заметил Блинников. — Ходят слухи.

— Где это ты нахватался? — презрительно поморщился Кирсанов. — Вали, Крепс, не задерживаю, — пробурчал он нехотя. — Кто я такой, чтобы лишать тебя счастья? Вот только думаю, что Юля твоя попользуется тобой и бросит. Может, даже замуж выйдет…

— Нет, — мотнул башкой Блинников. — Пока это исключено. Я просто буду рядом. День и ночь. Это мой долг, Бек.

— Вообще ерунда какая-то! Ты хоть сам понимаешь? Так ты в любовники идешь? В примаки? Дима, ты же все-таки полковник, а не мальчик по вызову. Чем она тебя опоила?

— Не знаю я, — отмахнулся Крепс. — Вот ты, когда с Александрой знакомился… ну тогда, в самолете… о чем думал? Как будете жить в любви и согласии и еще двух детей заделаете? Или просто чуйка вопила, как бешенная? Вот у меня второй вариант. Даже если не сложится, я буду знать, что попытался. И если прикрою Юльку от пуль, то моей шкуре привычнее. А если моему сыну понадобится помощь, а я буду протирать штаны в конторе, кто меня станет уважать? Ты первый, Бек, перестанешь здороваться. Там замешаны большие деньги. Отчим все завещал Юльке. Ее муж в ярости. Ему выгодна ее смерть, понимаешь? Я ради нее и сына должен…

— Ты ее не любишь, — проговорил тихо Кирсанов, но Блинникову показалось, что огласили приговор.

— Не знаю, — признался он честно. — Хочу ее постоянно, это правда. Скучаю, если долго не вижу. К сыну мгновенно привязался. А вот любить…

— Смотри сам, — вздохнул Кирсанов. — Сейчас время сложное. Уволить я тебя в два счета могу. Благо сейчас сокращение проходит. Вот только обратно не возьму, как бы ты Крепс локти потом не кусал. И Юлька мне кажется мутной дамочкой. Почему ей все отчим завещал? Не жене, не сыну…

Крепсу хотелось бросить невзначай «она с ним спала!». И он уже открыл рот, да вовремя прикусил язык. По какой-то непонятной причине не стал лишний раз распространяться о Юлькином прошлом. Да и самому себе запретил осуждать и обсуждать.

«Видать, живется ей несладко», — подумал он, спеша в отдел кадров. Кирсанов долго раздумывал, смотрел в окно, а затем поставил жирный росчерк на рапорте об уходе в отпуск с последующим увольнением. И с завтрашнего дня полковник Блинников именовался отставным. Получал пенсию и неотлучно находился рядом с матерью своего сына. Он почувствовал странную тревогу в груди.

«Ради Юльки и сына я должен попытаться, — заявил Крепс сам себе. — Страшно. Никогда не жил на гражданке. Придется привыкать».

Глава 16

— Вот и лето прошло, — улыбнулась Юлька, беря Диму за руку. Он обхватил большой и сильной ладонью ее маленькую ладошку. Несильно сжав, поднес к губам. Чмокнул украдкой. — Ты не жалеешь, что променял армию на нас? — спросила она осторожно.

— Нет, — улыбнулся Блинников. — За полгода ни разу даже мысли не появилось. Скучаю, конечно, по ребятам. Но с ними всегда можно встретиться. А вы — моя семья. Надеюсь, наша шаткая ситуация когда-нибудь устаканится, и я смогу по праву назвать тебя женой. Тяжко думать, что ты и Димон, — Дима махнул рукой в сторону бегущего по дорожке сына, — носите совершенно чужую фамилию. Но мы исправим эту ошибку. Да, Юль? — поинтересовался строго.

— Я мечтаю об этом, — прошептала она, прислоняя голову к его плечу. — Скоро отгремит Сашкина избирательная кампания, и он даст развод. Тогда мы сможем пожениться и привести в порядок Димулькины документы. Ну и хотелось бы еще одного маленького Крепсика завести, — Юлька хитро глянула на любовника.

— Правда? — изумился он, глядя на нее. В джинсиках и в ветровке, Юлька напоминала ему девчонку-студентку. Вот только весь прикид тянул на несколько профессорских зарплат. На ухоженных руках мягко поблескивало небольшое колечко от Картье с бриллиантовыми винтиками. Дима привычно провел по точно такому же ободку, плотно сидящему на его собственном безымянном пальце. Усмехнувшись, притянул Юльку к себе и неспешно поцеловал прямо на аллейке.

— Дима, увидят, — охнула она.

— Плевать, — пробурчал он. — Скорее Яныч даст развод.

— Его поцелуйчиками не проймешь, — печально вздохнула Юлька. — Я уже думала, может, поставить его перед фактом? Мы ждем ребенка, отпусти! Но зная Яныча, этот вариант не прокатит.