Я из тех, кто вернулся - Геннадий Васильев

Шульгин шел, повернувшись спиной к тропе. Автомат держал наготове пальцами на спусковом крючке. Вглядывался в ближайшие хребты до рези в глазах. Старался вовремя заметить короткие стальные блики, солнечные зайчики от стволов душманских автоматов. Иногда он сменял уставших товарищей, подхватывал Лаптева, и тогда уже Богунов или Матиевский пятились спиной к тропе и так же внимательно оглядывали тихие безмятежные горы в белых шапках подтаявшего снега.

34

На одном из коротких привалов, когда Богунов и Матиевский лежали, уткнувшись носами в сгибы локтей, Лаптев вдруг приподнял голову. Шульгин, уловивший краем глаза движение, повернулся к нему.

Лаптев равнодушно смотрел прямо сквозь Шульгина, пробивая его насквозь негнущимся взглядом. Спускалась с губ на подбородок розоватая слюна с кровью. Вокруг глаз расплывались радужные пятна. Он вдруг улыбнулся, и застывшее, непослушное лицо его перекосилось в горькой гримасе. Что-то хмельное тронулось в глубине черных глаз. Приподнялся на локтях. Раскачиваясь в стороны, привстал на колени. Растопыренные пальцы упирались в землю. Безумие плеснулось в уголках глаз.

Шульгин ободряюще махнул рукой. Вроде бы ожил безнадежный. Очухался.

И вдруг Шульгин не поверил себе…

Лаптев, не вставая на ноги, на коленях подполз к самому краю тропы. Неуклюже наклонился над обрывом. Согнулся еще ниже. И вдруг перекинул свое тяжелое тело вниз, оттолкнувшись сапогами от камней.

– Стой, – запоздало крикнул изумленный Шульгин.

Тропа, где только что находился Лаптев, опустела, остались только две длинные борозды от колен. Через мгновение из пропасти донесся протяжный грохот и сдавленные стоны.

Шульгин, Матиевский, Богунов вскочили и едва не опрокинулись сами в пропасть, оскаленную пиками серых камней.

– Что за хр-ренотень? – в сердцах воскликнул Богунов.

– Кувыркнулся… – Матиевский с досадой махнул кулаком.

– Метель, я – Метель-один – прием! – вышел на связь Шульгин.

– Прошу остановиться. У меня Лаптев сошел с тропы. Сорвался в пропасть…

Лаптев, к счастью, упал недалеко. Он уткнулся телом в каменную глыбу метрах в трех от тропы. Ободрал бушлат на локтях. Хлебнул песка.

– Лапоть ты, лапоть, – сердито ворчал Матиевский. – Икар наш файзабадский… Сейчас мы тебя вытащим. Устроим разбор полетов.

Шульгин и Матиевский съехали по песку на ободранных бронежилетах. Обессиленный Лаптев, заметив их приближение, обеспокоенно заворочался. Приоткрыл рот. С надрывом выдавил сквозь тягучую слюну:

– Не хочу-у-у… А-а-а!.. Не тро-о-гайте… Оста-а-вьте…

Когда его силком вытащили на тропу и поставили на ноги, он все еще продолжал бессвязно бормотать. Никто не обращал внимания на его мычание.

– Дать бы ему сейчас сухарь в зубы, – Матиевский сглотнул слюну, – мгновенно бы человеком стал. Побежал бы мустангом. С голодухи всё…

– Ничего, – Богунов злобно заскрежетал зубами. – Доберемся до полка – я им припомню сухари.

Лаптев шел покорно, безвольно мотая головой в разные стороны. Падение слегка отрезвило его. В затуманенных глазах едва тлел слабый лихорадочный огонек.

– Боевики хреновы! – Богунов язвительно сплюнул. – Кто в Афгане испытывает экспериментальную полевую форму? А? Скажи, Серега?

– Работники тыла, – хохотнул Матиевский, – и штабные писаря…

– Точно… А мы выходим в горы в этом разодранном тряпье…

– Супермены, чтоб их, – крякнул Матиевский. – Прапорщик хозвзвода был приставлен к ордену за раненый пальчик. Месяц ходил, не снимая повязки, – насмешливо присвистнул. – Ордена им дают за один поцарапанный ноготок. А воевать, конечно, приходится без них.

Шульгин с усталой улыбкой поглядывал на товарищей.

– Что-то вы сегодня разговорились… Это что – солдатский фольклор?

– Окопная правда, товарищ лейтенант.

Лаптев, казалось, прислушивался к разговору. Ступни у него разъезжались, выворачивались наружу, на лице появилась бессмысленная улыбка. Иногда он вздрагивал от каких-то непонятных мыслей.

Богунов и Матиевский держали его уже не так крепко, почувствовали какую-то упрямую волю в Лаптеве. И Лаптев воспользовался этим.

Он неожиданно вырвался из рук товарищей, оттолкнул их в сторону. Сделал несколько крепких шагов к краю обрыва. Повернул голову. Странное, мечтательное выражение появилось на его лице. Он занес ногу над обрывом и камнем рухнул вниз.

– А-ах, ты! – Богунов изумленно охнул. – Вот же идио-от!.. – Бросился к обрыву, лег на живот и ящерицей соскользнул вниз.

– Метель, я – Метель-один – прием! – Шульгин, еле сдерживая ругань, вышел на связь. – Мой подопечный опять в пропасти. Снова нырнул. Боюсь, дело – дрянь. Прошу остановки.

– Он что, с ума сошел? – раздался недоуменный голос Орлова.

– Похоже, что так. Точно сошел, – Шульгин проглотил вставший в горле комок.

Лаптев и на этот раз упал недалеко. К счастью, обрыв оказался не слишком отвесным. Песчаный покатый склон.

Богунов уже барахтался рядом с ним, прижимая Лаптева к песку. Тот взвизгивал истеричным бабьим голосом:

– Отпусти-и-и… Убью-ю…

Лаптев целился пальцами в горло Богунову, рвал с треском воротник, скользил ногтями по лицу. Мутные пузырики пены лезли из губ.

Богунов молча срывал с себя худенькие пальцы, прижимал тонкие посиневшие кисти к земле.

– Что же ты делаешь, душара?..

Богунов задрал подбородок вверх. По небритой щетине стекали черные густеющие капли крови.

– Товарищ лейтенант, так его не вытащить… Веревки нужны…

Шульгин кивнул головой, сердито сжал тангенту.

– Метель, я – Метель-один! Срочно нужны веревки. Лаптева придется вязать. Ситуация сложная. Сами остались без прикрытия. Не дай бог, объявятся духи…

– Метель-один! Я Черпак, прием! – неожиданно ворвался в эфир хрипловатый голос.

– Какой еще «Черпак»? – отрывисто выкрикнул Шульгин. – Какой кретин лезет в связь?..

– Я не кретин, – ответил голос с достоинством. – Я старшина вверенной вам роты. И если некоторые забывают позывные подчиненных, то…

Шульгин смягчился.

– Старшина, извини… то есть, тьфу ты, «Черпак»!..

– А парашютные стропы, между прочим, – продолжил старшина, – у одного меня в этой колонне.

– Ладно, «Черпак», – сказал повеселевший Шульгин. – Давай мириться. Двигай быстрее, а то сержант Богунов еле держит этого прыгуна.

Лаптев, загребая руками песок, пытался вылезти из-под Богунова. Взбрыкивал коленями. Сопел тяжело и упрямо. Сержант оттягивал его за плечи назад, вдавливал в песок, увертывался от взлетающих скрюченных пальцев.

Булочка успел вовремя. Матиевский тут же подхватил конец добротной крепкой стропы и бросился на помощь Богунову, съезжая на ободранном бронежилете по зыбучему ненадежному песку.

Вдвоем с сержантом они быстро пропустили веревку под мышками Лаптева, завязали на спине двойным узлом. Дернули потуже. Махнули рукой. Шульгин и Булочка уже сидели на тропе, откинув плечи назад и упираясь каблуками в камни-валуны. Медленно поплыли в их руках ременные узлы. Вздернутый на парашютных стропах, Лаптев беспомощно засучил ногами, закричал, роняя слюну:

– Отпустите-е… Га-ады… Убью…

Каблуки оставляли в песке глубокие кривые канавки.

Наверху Шульгин и Булочка подхватили Лаптева за руки, втащили на тропу, рывком поставили на ноги. Вытерли с лица пот, перемешанный с грязью.

Но Лаптев не думал успокаиваться. Он с силой оттолкнул от себя Булочку. Двинул его острыми локтями с яростным протяжным рычанием. Булочка охнул, взмахнул руками и не удержал равновесия. Рухнул вниз. Затрещали лямки вещевого мешка.

Шульгин, увернувшийся от локтей Лаптева, крепко обхватил его сзади, взвалил на себя, опрокинул на спину. Лаптев зарычал, кусая Шульгина за руки.

– Тише, братишка… Не дергайся. Не лезь раньше времени в могилу, – Шульгин с трудом увертывался от ударов Лаптева.

Матиевский и Богунов вскарабкались на тропу, поспешили на помощь, прижали Лаптеву ноги, вывернули за спину руки. Булочка, тоже вылезший из пропасти, стал протягивать веревку вдоль тела, туго закрутил локти к бокам, связал вместе колени.

– Вот же зараза, – сердито ворчал он, затягивая концы веревки, – его тянут от смерти, а он упирается. Смерть ему слаще меда…

Вскоре из дрожащего Лаптева получился спеленатый стропами кокон, плюющийся во все стороны, стонущий:

– Не хо-очу! Оста-авьте… Га-ады!..

Лаптев выдавливал из себя мат и угрозы, по лицу струились обильные грязные слезы. Упрямые товарищи, не желающие оставлять его в покое, выпустили из живого кокона четыре веревочных конца. Каждый взял в руки строп, протянул через плечи. Стропы натянулись, и тело Лаптева повисло над тропой, закачалось над пропастью.

Осторожно двинулись вперед, стараясь ступать в такт друг другу. Левой, правой…

Лаптев выталкивал ноги, выгибался. Шипел сквозь зубы:

– Га-ады… Убью…