А душу твою люблю... - Агния Кузнецова (Маркова)

– Я всегда знал, что ты умна, сестричка, что ты видишь часто то, что не дано нам – твоим братьям и сестрам. Не случайно же Пушкин любил тебя. Не случайно же, что Петр Петрович не посчитался с тем, что ты – бесприданница, обремененная детьми, и предложил тебе руку и сердце. Когда ты писала мне о Надине, в которую я был безумно влюблен, я понял, что ты видишь более, чем я и мои родные. Помнишь, в ноябре тысяча восемьсот тридцать четвертого года ты писала мне: «Говорят, что эта девушка с очень странным характером, которая играет  в   г о р е л к и  со слугами и которая не постеснялась бы выйти замуж за лакея, если бы только он ей понравился. Вот, воспользуйся этим и постарайся сделаться счастливейшим из смертных, которому она отдаст свою руку и сердце. Желаю тебе этого от всей души, ты никогда не мог бы сделать лучшей партии…»

Это писала действительно она в двадцать два года. А ведь в этом совете Дмитрию была мудрость. Откуда же она взялась у нее в те годы?

– А тебя, Митенька, мы все мучили бесконечными просьбами о деньгах, – снова тихо вздыхает Наталья Николаевна.

– Но тебе, Ташенька, я помогала, сколько могла, – послышался ей вдруг резковатый голос тетушки, и из-за спины брата, заслоняя его, вышла Екатерина Ивановна, цветущая, полная, жизнерадостная; в белом платье с широчайшей юбкой, с черными буклями, над которыми возвышалась прозрачная наколка, вся в накрахмаленных бантах. – Я всегда хотела, чтобы моя Таша, самая прекрасная из петербургских дам, затмевала их изяществом и роскошью своих туалетов. Я хотела, чтобы ты не знала долгов и нужды, и после своей смерти все завещала тебе. Не моя вина, что имение досталось сестре. Я знаю, что ты любила меня. Ты никогда не причиняла мне огорчений и давала радость.

Но вместо тетушки у постели Натальи Николаевны уже стоит брат Сергей, все такой же красивый, с утонченными чертами лица, ласковыми серыми глазами. Но как грустны они, как горько сложены прекрасные губы. Куда девалась его привычка тщательно расчесывать чуть вьющиеся, густые волосы на косой пробор. И одежда на нем помятая.

– Но ты же жив! – шепчет Наталья Николаевна и ищет взглядом кого-то еще в комнате, кто подтвердил бы это.

– Я жив, Таша, моя милая сестренка. Я приехал проведать тебя, – с трудом сдерживая слезы, говорит Сергей Николаевич, – как ты, а?

– Хорошо! – отвечает Наталья Николаевна и надолго проваливается куда-то в темную, темную ночь.

– Я пойду, хотя бы умоюсь с дороги, – говорит Сергей Николаевич родным.

Через некоторое время он возвращается в гостиную. Ему ни о чем не надо спрашивать. Ему ничего не надо выяснять. Он по виду сестры, по ее глазам понял все. И теперь молча сидит в кресле.

Никто ничего не говорит ему. Пусть он свыкнется с горем утраты дорогого человека, сестры, которую так любил и которая так любила его. И он вспоминает, как в дни молодости, когда судьба его не складывалась, именно она, Наташа, тяжело переживает это, это она пишет тогда брату Дмитрию. Разве можно забыть это письмо! Оно в памяти, будто прочел его вчера:

…Постарайся вытянуть Сережу из трясины, в которой он увяз. На бедного мальчика тяжело смотреть, он даже потерял свою обычную жизнерадостность… Буквально он питается только черным хлебом… С отчаяния он хочет даже оставить службу, а мать, которой он сообщил о своем намерении, вот что ему ответила: «Ну конечно, Сережа, если твое здоровье этого требует, так и сделай». Теперь скажи мне, что он будет делать без службы? Молодой человек совсем погибнет, а он так много обещает и мог бы когда-нибудь стать чем-то… Ради бога, спаси его, я не могу думать о моем несчастном брате спокойно.

И он, Сергей Николаевич, знал и знает сейчас, что и Пушкин любил его больше других братьев Гончаровых и с удовольствием проводил с ним время. Может, поэтому Сергей Николаевич часто жил у Пушкиных. И ныне он дружен с сестрой, с ее новым семейством…

– Как папенька? – очнувшись, спрашивает Наталья Николаевна.

Находившиеся в комнате Мария, Азя и Констанция молча переглянулись: отец Натальи Николаевны умер еще в 1861 году.

А она снова слышит свой безумный крик: «Пушкин, ты будешь жить!» И вдруг начинает понимать, что умирает.

Утром 26 ноября у Натальи Николаевны началась агония. Воспоминания уже не поднимали ее со смертного одра и не уводили в прошлое. Они ее не терзали. Душа, которую так любил Пушкин, медленно покидала некогда прекрасный человеческий облик.

В Ленинграде, на старом Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, стоит надгробие, окруженное железной оградой. На надгробии надпись:

НАТАЛЬЯ НИКОЛАЕВНА ЛАНСКАЯ

Род. 27 августа 1812 г. Сконч. 26 ноября 1863 г.

Верю, что когда-нибудь, в недалеком будущем, по человеческой и исторической справедливости к фамилии Ланская добавят: «Пушкина».

1982

Примечания

1

Родственники Н. Н. Гончаровой.

2

Имеется в виду П. П. Ланской и Г. Фризенгоф.

3

Писательница Ишимова.