Белые терема - Владимир Константинович Арро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчина разволновался.
— Сдачи? — спрашивает. — Непременно… Сейчас я вам дам сдачи. Вот три… шесть… девять… Пятнадцать копеек. Возьмите побольше, мало ли что.
— Спасибо, — сказали мы разом с Козликом.
А Дубарев сидел и шевелил губами. Он в это время что-то считал.
— Ты что там подсчитываешь?
— Да так, — сказал Дубарев. — В среднем по двадцать копеек с человека… Пятьдесят человек в вагоне… Восемь вагонов… Ого!
— Замолчи! — сказали мы с Козликом. — Научился вдруг считать! Сразу видно, что никогда еще не попадал в беду.
Я заметил — Дубарев о деньгах много думает. Доведет ли это его до добра?
Глава 14
Когда мы сошли с электрички, мы первым делом повели Козлика к реке.
— Умывайся давай, — сказал я ему. Он сказал:
— Сам знаю.
Козлик снял с себя очки, галстук, одежду и зашел по колено в воду.
Дубарев снова начал купаться.
Решил искупаться и я.
Вода была ничего, теплая. Мы заплыли с Дубаревым на середину реки.
Козлик стоял между камней и фыркал.
— Шею, шею хорошенько! И уши! — кричали мы ему.
— Сам знаю! — говорил он. — Купайтесь себе спокойно.
Через десять минут Козлик стоял перед нами умытый, причесанный, в белой рубашечке, Я сам завязал ему галстук двойным узлом.
* * *
Мы шли по дачному поселку, мимо разноцветных заборов. За ними бегали разноцветные собаки. Кругом было много красивых цветов. Некоторые собаки на нас лаяли, но мы не обращали внимания. Нам было не до того.
Козлик шел впереди. Мы понимали, что он волнуется.
Козлик хотел идти побыстрей, но у него все время сваливались сандалии, и он то и дело их поправлял.
— Козлик, — сказал я. — Не торопись. Иди медленней.
Тогда он пошел медленно, и сандалии перестали спадать.
Навстречу нам шли три мальчика таких, как мы, и два поменьше. Они были в одних трусиках и несли пустое ведро.
— А-а, — закричали они, — приехал! Пойдешь с нами раков ловить?
Они обступили Козлика и стали ему наперебой все рассказывать.
— У Тимки велосипед «Орленок». Тимка, дашь ему покататься? Он даст!
— Знаешь как у поворота клюет — во!
— А Козырева вчера собака кусила, на прививки в город повезли!
Козлик стоял и все слушал.
Зачем они ему все это рассказывали? Совсем не этим у него была занята голова. Я сказал:
— Ладно. Вы покуда идите.
— А вы кто такие? — спросил мальчишка, который держал ведро. — Кто они такие, Козлик? Тоже будут тут жить?
— Вряд ли, — сказал Дубарев. — Я, наверное, в лагерь поеду. Я путевку себе выхлопотал.
Козлик сказал:
— Это ребята с нашего двора.
Мальчишка оглядел нас и сказал:
— Значит, уедете? А жаль…
Они пошли своей дорогой, а мы своей.
Козлик сказал:
— Вон там у кустарника наша дача. Желтая, с антенной.
Он взял сандалии в руки и побежал.
* * *
Мы с Дубаревым не вошли в калитку. Я подумал: «Чего мы будем мешать».
Мы видели, как Козлик пошел по дорожке к дому. Он осторожно так шел. И вдруг с веранды навстречу ему побежала его мачеха с какой-то кастрюлькой в руке. Кастрюльку она тут же бросила, поцеловала нашего Козлика в обе щеки, обняла и повела в дом.
— Хорошая мачеха, — сказал Дубарев. — Может, раков половим пойдем?
Я ответил:
— Пошли, конечно. Чего тут делать. Только как Козлику сообщить?
— Сейчас сообщим, — сказал Дубарев.
Он набрал шишек, которых видимо-невидимо валялось под соснами, и напротив калитки выложил надпись:
«МЫ ЛОВИМ РАКОВ»
И мы пошли.
Мы прошли, может быть, два дома. Или три. Не помню, сколько. Может, пять. Как сзади нас закричали:
— Мальчики! Маль-чи-ки!
Мы обернулись. Это была мачеха Козлика. Она стояла у калитки и махала рукой, чтоб мы шли.
А рядом стоял Козлик. Без галстука. Без рубахи. И тоже махал.
— Ну что, пойдем? — спросил я.
— Пойдем, — пожал плечами Дубарев.
И мы двинулись к ним.
* * *
— Называйте меня тетя Наташа, — сказала нам мачеха Козлика. — И вообще, будьте как дома. Снимайте вашу одежду, пора уже вам загорать.
Я заметил, что рубаха Козлика уже плавает в белом тазу. Поэтому я разделся в сторонке.
У Дубарева был коричневый свитер, и он тем более не стал рисковать.
— Я тебя ждала, ждала! — говорила тетя Наташа Козлику. — Я отцу все уши прожужжала. Ну, где ты был?
— Да вот… с ребятами я… — сказал Козлик, оглядываясь на нас.
Пусть бы не сваливал. Если его тут ждали, то мы-то при чем. Тетя Наташа гремела тарелками, ложками, выставляя их на стол.
— Я и Сережке сказала, что Костик приедет. Сережка сейчас наелся и спит.
— Мы сегодня мышей белых видели, — зачем-то сказал Козлик.
— Вы не ругайте его, — сказал я. — Он сандалии не купил.
— Купим еще, — ответила тетя Наташа. — У нас тут хороший магазин. Завтра — Сережку в коляску и пойдем смотреть.
Потом мы обедали. На первое ели зеленые щи. На второе — салат и яичницу. На улице обедать было так вкусно, что я, кажется, съел больше всех.
* * *
До станции мы шли все вместе.
Дубареву доверили катить коляску с Сережкой. Я сразу заметил, что Сережка на Козлика очень похож.
— Ну вот, приезжайте к нам еще, — говорила тетя Наташа. — В волейбол поиграем. Знаете, как я давно не играла в волейбол? Тыщу лет!
— Да нет, — сказал Дубарев. — Я уезжаю в лагерь.
— Он путевку себе выхлопотал, — сказал Козлик. — У него отец играет на трубе.
— Неужели сам выхлопотал?
— Сам! — сказал Козлик. — Мы свидетели. Пионервожатая только подходит… А потом команда: шагом-марш!.. А потом председатель завкома только подходит…
Козлик такой человек: молчит-молчит, а как начнет болтать — не остановишь, Раскраснеется весь, руками размахивает.
— Да, а билеты-то ваши у меня в брюках остались! — крикнул Козлик. Что же теперь делать?
Тетя Наташа сказала:
— Ничего. На-ка, пойди купи им новые билеты.
И дала Козлику денег из кошелька.
Мы подошли к кассе.
— Два, — сказал Козлик. — Два детских. И, пожалуйста, только «туда».
Тетя Наташа стояла в сторонке, ей с коляской незачем было выходить на платформу. Я спросил у Козлика:
— Интересно, кто же это тебе сказал, что ты на даче будешь мешать?
— Да ладно тебе, — смутился Козлик. — Вот вам еще на трамвай.
Подъехала электричка, открылись автоматические двери, и мы с Дубаревым вошли.
— Ну, пока, — сказали мы Козлику. — Ты давай отдыхай тут.
— Вы отцу скажите, — попросил Козлик. — Ну, в общем, про все такое… А про сандалии я сам.
Глава 15
Когда возвращаешься в Ленинград и выходишь
