Земля обетованная - Барак Обама
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнул.
"Итак, мой вопрос: почему ты, Барак? Почему тебе нужно быть президентом?"
Мы смотрели друг на друга через стол. На мгновение показалось, что мы одни в комнате. Мысленно я вернулся к тому моменту, когда семнадцать лет назад мы впервые встретились, я пришел в ее офис с опозданием, немного влажный от дождя, Мишель поднялась из-за стола, такая милая и уверенная в себе в адвокатской блузке и юбке, и последовавший за этим легкий разговор. В ее круглых темных глазах я увидел уязвимость, которую, как я знал, она редко показывала. Уже тогда я понял, что она особенная, что мне нужно будет узнать ее, что это женщина, которую я смогу полюбить. Как мне повезло, подумал я.
"Барак?"
Я вынырнул из задумчивости. "Верно", — сказал я. "Почему я?" Я назвал несколько причин, о которых мы говорили раньше. Что я смогу зажечь новый вид политики, или привлечь новое поколение к участию, или преодолеть разногласия в стране лучше, чем другие кандидаты.
"Но кто знает?" сказал я, оглядывая стол. "Нет никакой гарантии, что мы сможем это провернуть. Но одно я знаю наверняка. Я знаю, что в тот день, когда я подниму правую руку и принесу присягу, чтобы стать президентом Соединенных Штатов, мир начнет смотреть на Америку по-другому. Я знаю, что дети по всей этой стране — черные дети, испаноязычные дети, дети, которые не вписываются в общество — они тоже увидят себя по-другому, их горизонты расширятся, их возможности увеличатся. И одно это… это того стоит".
В комнате было тихо. Марти улыбался. Валери разрыдалась. Я видел, как разные члены команды мысленно представляли себе это — приведение к присяге первого афроамериканского президента Соединенных Штатов.
Мишель смотрела на меня, казалось, целую вечность. "Ну, милый", — сказала она наконец, — "это был довольно хороший ответ".
Все рассмеялись, и собрание перешло к другим делам. Спустя годы те, кто был в зале, будут иногда упоминать об этой встрече, понимая, что мой ответ на вопрос Мишель был импровизированным изложением общей веры, тем, что запустило всех нас в то, что стало долгим, трудным и невероятным путешествием. Они вспомнят об этом, когда увидят, как маленький мальчик трогает мои волосы в Овальном кабинете, или когда учительница сообщит, что после моего избрания дети в ее классе в центре города стали лучше учиться.
И это правда: отвечая на вопрос Мишель, я предвосхитил то, как я надеялся, что даже заслуживающая доверия кампания сможет расшатать некоторые пережитки расового прошлого Америки. Но втайне я знал, что достижение этой цели означает и нечто более личное.
Если мы победим, думал я, это будет означать, что моя кампания в Сенат США не была просто глупой удачей.
Если бы мы победили, это означало бы, что то, что привело меня в политику, не было просто несбыточной мечтой, что Америка, в которую я верил, была возможна, что демократия, в которую я верил, была в пределах досягаемости.
Если бы мы победили, это означало бы, что я не один верил, что мир не обязательно должен быть холодным, непрощающим местом, где сильные охотятся на слабых, а мы неизбежно возвращаемся в кланы и племена, сопротивляясь неизвестности и прячась от темноты.
Если бы эти убеждения воплотились в жизнь, то моя собственная жизнь обрела бы смысл, и я мог бы передать это обещание, эту версию мира своим детям.
Когда-то давно я заключил пари, и вот настал момент расплаты. Я собирался переступить некую невидимую черту, которая неумолимо изменит мою жизнь, причем так, как я еще не мог себе представить, и так, как мне может не понравиться. Но остановиться сейчас, повернуть назад, потерять самообладание — это было неприемлемо.
Я должен был увидеть, как все это будет происходить.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
ДА, МЫ МОЖЕМ
ГЛАВА 5
Ярким февральским утром 2007 года я стоял на сцене перед Старым Капитолием штата в Спрингфилде — на том самом месте, где Эйб Линкольн произнес свою речь "Дом разделен", будучи членом законодательного собрания штата Иллинойс, — и объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента. При температуре ниже нуля мы опасались, что холод отпугнет людей, но к тому времени, когда я подошел к микрофону, на площади и прилегающих улицах собралось более пятнадцати тысяч человек, все они были в праздничном настроении, одетые в парки, шарфы, лыжные шапки и наушники, многие из них держали самодельные или предоставленные кампанией знаки OBAMA, их коллективное дыхание витало, как облака.
Моя речь, транслировавшаяся по кабельному телевидению, отражала основные темы нашей кампании — необходимость фундаментальных перемен; необходимость решения долгосрочных проблем, таких как здравоохранение и изменение климата; необходимость преодоления надоевшего вашингтонского партийного раскола; необходимость вовлечения и активности граждан. Мишель и девочки присоединились ко мне на сцене, чтобы помахать рукой ревущей толпе, когда я закончил, а массивные американские флаги, развешанные на соседних зданиях, стали впечатляющим фоном.
Оттуда мы с командой вылетели в Айову, где через одиннадцать месяцев состоится первое в стране соревнование за номинацию, и где мы рассчитывали на раннюю победу, которая поможет нам обойти более опытных соперников. На серии встреч в городских собраниях нас снова приветствовали тысячи сторонников и любопытствующих. За кулисами одного из мероприятий в Сидар-Рапидс я услышал, как ветеран политических операций в Айове объяснял одному из пятидесяти или около того национальных репортеров, которые следили за нами, что "это ненормально".
Глядя на кадры того дня, трудно не погрузиться в ностальгию, которая до сих пор владеет моими бывшими сотрудниками и сторонниками — ощущение, что мы начали волшебную поездку; что в течение двух лет мы поймаем молнию в бутылку и доберемся до чего-то важного и истинного в Америке. Но хотя толпы, волнение, внимание СМИ в тот день — все это предвещало мою жизнеспособность в гонке, я должен напомнить себе, что
