Мари-Бланш - Джим Фергюс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Он украл у меня твой первый поцелуй, — шепнул Габриель обиженным тоном мальчишки-школьника.
— Не сердитесь, Габриель, — сказала Рене. — Пожалуйста. Это не в счет. Еще ведь не полночь. Вальсируйте со мной к омеле. У нас есть еще минута.
Виконт послушался, и как раз когда они очутились под омелой, грянул гонг, знаменуя полночь, свет в бальном зале погас, а Рене бросилась в объятия дяди и страстно, прямо-таки алчно поцеловала в губы.
— Вот, — сказала она, — вот мой настоящий первый поцелуй. Счастливого Нового года, господин… папà.
Все еще обиженный, виконт объявил, что уже поздно, пора ехать домой. Рене, конечно, знала, что разговор о юном египетском князе пока не закончен и что ее, вероятно, ждет добрая порция побоев. Но ей было все равно. Габриель, положа руку ей на затылок, провел ее к двери в холл, возле которой, точно королева на троне, восседала в кресле леди Уинтерботгом, удовлетворенно созерцая гостей.
— Ваша прелестная блондинка нынче весьма популярна, виконт, — сказала она. — Она — чудо Каира! Пожалуйста, оставьте ее здесь на ужин.
— Для нее время уже позднее, — отрезал Габриель. — Ей пора домой спать.
— Ну что ж. — Леди Уинтерботтом покачала головой. — Но я знаю юного пашу, которому ее отъезд разобьет сердце.
В холле Рене последний раз обернулась на бальный зал, свечи сияли в канделябрах, слуги в красных ливреях подавали ужин сидящим за столами гостям. Она заметила юного Бадра, прислонившегося к исполинской статуе какого-то обнаженного египетского божества. Он смотрел на нее с печальной улыбкой. Рене тоже улыбнулась.
В карете по дороге домой не было сказано ни слова, слышался только негромкий ритмичный цокот конских копыт по мостовой да перезвон бронзовых бубенчиков на упряжи. Мягкий ночной воздух пах Нилом, и Рене прижалась к дяде, думая в этот миг, что жизнь прекрасна и на свете все хорошо.
Она едва успела войти в свою комнату в «Розах», как за спиной тотчас вырос Габриель.
— Непостоянная девчонка, — сказал он. — Снимай платье.
Рене медленно принялась расстегивать пуговицы.
— Ты прекрасно знаешь, что красива, — сказал он. — Всего четырнадцать лет, а ты уже вовсю развлекаешься, выбирая возлюбленных.
Рене не ответила.
— Ты нарочно дразнишь меня, да? Отвечай, когда я спрашиваю.
Рене сняла платье и стояла перед ним в одних кружевных панталонах.
— Собираетесь избить меня? Вам этого хочется? Ну что ж, давайте. Бейте. Мне наплевать. Я больше не боюсь вас. Знаю игру. Это будет ваш новогодний подарок для меня, верно, папà? А потом вы станете утешать меня и лечить мои раны.
Габриель усмехнулся, уже расслабившись.
— Год только начался, а мы уже воюем. Для четырнадцатилетней ты слишком взрослая и умная, дочь моя.
— Меня рано выучили. И учитель у меня был взыскательный.
— Почему ты смеешься надо мной, позволяя этому мальчишке целовать тебя? — спросил Габриель. — Думаешь, я не видел, как ты на него смотрела, когда мы уходили?
— Я просто играла с ним, чтобы вызвать вашу ревность, — ответила Рене. — И отплатить вам за вашу жирную негритянку.
Габриель рассмеялся, кивнул:
— Да, и тебе это удалось. Я очень хорошо выучил тебя, дитя мое. И мы очень похожи. Иди сюда. Я впервые поцелую тебя по-настоящему.
3
Наутро граф, виконт и Рене сидели за завтраком, когда в «Розы» приехала графиня, опять без предупреждения. Она заняла свое привычное место за столом и приказала служанке подать завтрак, будто по-прежнему жила здесь.
— Как прошел вчерашний вечер, Габриель? — спросила она. — Вам понравился бал? Мы искали вас после полуночи, но леди Уинтерботтом сказала, что вы уехали еще до ужина.
— Время для ребенка было позднее, — ответил он.
— Ах да, ребенок… — Графиня обернулась к дочери. — Почему губы у тебя такие красные и опухшие?
— Вчера на бале ее укусил москит, — быстро ответил виконт. — Когда она выходила под омелу с неким юным князем.
— Просто чудо, что она не умерла от холода в том одеянии, что было на ней, — сказала графиня.
— По этому поводу все претензии к вашей подруге леди Уинтерботтом и к лорду Герберту, — сказал виконт. — Уверяю вас, этот наряд не моя идея, и я его не одобрял.
— Габриель, я приехала увидеть документы о вашем разводе, — объявила графиня. — Хочу увидеть их прямо сейчас. И если вы их не предъявите, я больше не позволю вам распоряжаться девочкой. Я уже подала французскому консулу ходатайство по этому поводу. И сделала необходимые приготовления, чтобы отправить Рене в английский монастырь. Вы не годитесь ей в воспитатели. Таскаете ее повсюду с собой, точно любовницу, привлекаете к себе всеобщее внимание, и к нашей семье тоже. Прошлой ночью все это заметили, в том числе и леди Уинтерботтом.
— Леди Уинтерботтом — жирная старая корова, и ее это не касается, — сказал Габриель. — Пусть лучше следит за романами собственного мужа.
— Тогда покажите мне документы о разводе, — потребовала графиня.
Тут граф наконец оторвался от газеты:
— Ради бога, Анриетта. Прошу вас, довольно. Неужели нельзя оставить нас в покое? Если уж на то пошло, во всем виноваты вы. Вам всегда было плевать что на дочь, что на мужа, вы же никогда не обращали на нас ни малейшего внимания. Теперь я доверил нашу дочь моему брату, и она останется с ним. Я не только подписал бумаги об удочерении, но и дал слово. Дело сделано. И вы ничего уже не измените.
— Да, Морис, — ответила графиня, — мы все отдаем себе отчет в юридических и финансовых условиях, которые привели нас к столь печальному результату — изгнанию вашей жены и продаже вашей дочери в рабство.
— Давайте все успокоимся, — примирительно сказал Габриель. — И вспомним, что мы по-прежнему одна семья и должны держаться вместе. Завтра, Анриетта, мы покинем Каир и вернемся в Армант.
