А потом он убил меня - Натали Барелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Послушай, Фрэнки, я ничего не писала. Я «Твиттером» не занимаюсь, понятно? Им занимаешься ты. И тебе это известно.
— Ладно-ладно, я тебя слышу.
— Нас взломали, Фрэнки. Какое такое «Я ее убила»? Да что это вообще может значить?
— Не знаю, но мы обязательно выясним. И пароли поменяем.
— Уж будьте любезны. И пожалуйста, прямо сейчас. А насчет твита сделай вид, будто это неудачный рекламный ход. Намек на сюжет нового романа. Сработает, ведь правда? Мы якобы разжигаем аппетит читателя.
— Не переживай, мы обо всем позаботимся, — уверяет Фрэнки.
У меня болит голова. Так вот как Джим провернул фокус с «Нью-йоркером»! Он знает все мои пароли. Конечно, ведь они были в телефоне. Нужно срочно их поменять.
Когда приходит сообщение, я думаю, что Фрэнки прислал еще какие-нибудь плохие новости. Но, взяв в руки трубку, чуть не теряю сознание — такая вот реакция тела. Потому что сообщение от Джима: «Теперь ты вернешь мне документы?»
Пальцы так дрожат, что трудно попадать по нужным буквам, но я кое-как справляюсь и посылаю ответ. Ясно, что скоро я пожалею об этом, но ничего не могу с собой поделать: «Иди на хер».
За те несколько минут, что я смотрю на экран, дрожа и боясь отвести взгляд, ничего не случается. А потом, стоит мне наконец отложить телефон, приходит еще одно сообщение. Экран расплывается, и я словно переношусь в другое время и в другое место, забыв на секунду, что Беатрис мертва. Потому что сообщение от нее. Она прислала его мне давным-давно, до того как мы опустили ее труп в землю, до того как я выиграла премию, когда мы еще дружили и я согласилась выдать себя за автора ее романа.
«Эмма, милочка моя! Мы справились! Ей ПОНРАВИЛАСЬ моя книга».
ГЛАВА 17
Каждый раз, когда звонит телефон или приходит сообщение, сердце пропускает удар. Я постоянно на взводе и не понимаю, почему Джим больше никак не проявляется. Прошло уже почти две недели, и его бездействие меня нервирует. Он что-то затевает. Я знаю. Иногда я не сомневаюсь, что вот проснусь и увижу свое лицо на первых полосах газет: «Лауреат премии Пултона призналась в убийстве!»
Тревога из-за молчания Джима камнем лежит на душе. Пока я понятия не имею, как быть, но что-нибудь наверняка придумаю, а сегодня решаю выйти на пробежку. Я не бегала, чтобы не соврать, года два.
На улице жарко, почти как в парилке. Для начала я иду быстрым шагом. Надо было взять наушники и послушать что-нибудь.
— Эмма!
В первое мгновение мне кажется, будто со мной заговорил призрак Беатрис; я хватаюсь за грудь и решаю игнорировать его. Да, буду игнорировать привидение, и оно, может быть, уйдет.
— Эмма!
Тогда я останавливаюсь и гляжу на женщину, которая появилась не пойми откуда и теперь стоит рядом.
— Мне нужно было с тобой повидаться. Ты должна мне помочь, — тихо говорит она.
— Кэрол?
На ней темные очки и серая бейсболка с низко надвинутым козырьком. Я опознаю логотип «Доджерс».
— Господи, Кэрол! Ты меня напугала! Что ты тут делаешь?
— Дело в Джиме.
Она говорит так тихо, что я едва слышу ее. Приходится придвинуться. Подбородок у нее дрожит.
— Кэрол, если с Джимом что-то приключилось, меня это больше не касается. Мы разошлись. С тех пор, как мы с тобой виделись в прошлый раз, все изменилось.
— Знаю.
— Откуда? Ты сказала, что в глаза не видела Джима. Что происходит? — Я в растерянности быстро озираюсь по сторонам. — Он здесь?
— Господи, нет, конечно! Эмма, Джим не со мной. Он не знает, что я тут. — У нее настойчивый, молящий тон. Она берет меня за рукав. Я смотрю на ее вцепившиеся в ткань пальцы и подавляю желание стряхнуть их. — Мы можем поговорить? — шепчет она.
Я отвожу ее руку.
— Нет. Извини, но я не хочу ничего знать, понимаешь? Я же тебе сказала, теперь это не имеет ко мне никакого отношения. — И я обхожу Кэрол с твердым намерением от нее избавиться.
— Пожалуйста, Эмма, подожди. Понимаешь… мне страшно. — И она всхлипывает. — Очень-очень страшно. Я не знаю, что делать. Ты должна мне помочь. Ты единственная, кто может это сделать.
Я уже к ней спиной и могу хоть сейчас сделать шаг вперед. Мы посреди оживленной улицы — ну как она остановит меня в таких условиях? Однако я не делаю этот шаг. В голосе Кэрол слышится отчаяние. Жалею ли я ее? Да. Но еще больше хочу узнать, что там натворил Джим. К тому же какая-то крохотная, не самая приятная часть моего «я» испытывает мимолетное острое удовлетворение оттого, что он, похоже, не одну меня ненавидит.
Я на мгновение закрываю глаза, а потом оборачиваюсь:
— Хочешь зайти ко мне?
Она оглядывается по сторонам.
— Нет. Только не туда.
— Я как раз на пробежку вышла. Хочешь, побегаем вместе?
Голова у нее дергается, будто я предложила нечто несуразное.
— Не хочу.
— Ну, других вариантов у меня нет, Кэрол.
Она придвигается ближе и говорит:
— Встретимся перед парком Грамерси у восточных ворот. Через полчаса. — Наклонив голову, она сдвигает солнцезащитные очки и с мольбой смотрит на меня. Я слышу собственный голос:
— Хорошо, приду, — и наблюдаю, как по лицу Кэрол разливается облегчение.
— Спасибо, — с короткой улыбкой говорит она и отворачивается, сунув руки в карман худи.
Что-то не нравится мне все это.
* * *
Парк Грамерси совсем близко, всего в паре миль, а за полчаса можно убежать гораздо дальше, поэтому я решаю сделать крюк по набережной Ист-Ривер. В это время года город кишит туристами, везде людно и жарко. Я не в такой хорошей форме, как когда-то, но по опыту знаю, что темп восстановится, и радуюсь боли в легких. Еще я знаю, что слишком сильно напрягаться нельзя, поэтому в какой-то момент останавливаюсь перевести дух, уперев руки в колени, и вижу свои кольца: обручальное и то, другое, с гравировкой «С каждым днем я люблю тебя все сильнее». Быстрыми рывками снимаю каждое из них и со всех сил швыряю в реку. Мимо проходят двое парней, они устремляют на меня вопросительные взгляды. Я отворачиваюсь и продолжаю бег, чувствуя себя куда легче.
Когда я добираюсь до парка Грамерси, Кэрол уже там. По-прежнему в темных очках и бейсболке она сидит на низенькой бетонной стенке, выполняющей роль ограды.
— Держи. — Я сую ей один из бумажных стаканчиков, которые
