Дневник. 1914–1920 - Прасковья Мельгунова-Степанова

Сегодня солдаты не пустили управских служащих в Управу, заявив, что они «за царя» – Бог знает, какая демагогия. А Ленин выпустил Дубровина и всех жандармов. Очевидно, они – одно, и немцы им содействуют.

В Петербурге на выборах в Учредительное собрание мы (н. с.) получили 18 000 голосов, а всему блоку социалистов не хватило только 5000 голосов для одного человека, которым был бы Мякотин. Прошли: шесть большевиков, четыре кадета и два эсера. Что-то будет у нас?

Выборы в Учр[едительное] собр[ание] идут вяло. Сражаются кадеты с большевиками, прибегая к самым странным приемам – вырывают из рук бюллетени и т. д. Никакого настроения – сравнить с выборами в Городскую думу невозможно. Очень пассивное отношение.

Вчера С. видел Савинкова – едет в Обл[асть] В[ойска] Донского, хочет спасать через Каледина. Третьего дня С. был у Когана-банкира. Тот говорил, что крупная плутократия переводит по 4 миллиона в месяц Каледину на организацию войны, туда съехалась масса офицеров, и там начинается монархическое настроение.

Сегодня К-ий[195] говорил про Государственный банк, как противно подло держатся там большевики; на них приходится кричать, они же стараются натравливать на служащих. Говорят, что польские легионы идут через Америку во Францию, а мирные жители поляки отправляются через окопы прямо на родину.

Второй день выборов – состязание большевиков с к. д., обе стороны прибегают к одинаковым приемам – вырывают из рук и впихивают бюллетени и т. д., между собой (не) дружат, но стоит появиться эсеру – вместе бросаются на него.

Приехал из Смоленска полковник Глазсков, говорит, в ротах осталось по 40 штыков; многие полки голосуют за большевиков, потому что это «за царя», как им говорят. Алексинский говорит, что Коллонтай в дружбе с Вырубовой, и та теперь в большом «фаворе». Закрыты все петербургские газеты за напечатание воззвания Временного правительства. Выпущены все черносотенцы. Одним словом, летим к монархии.

Мы с треском провалились на выборах. Результаты будут известны завтра. Говорят, были злоупотребления в Хамовниках и на Ходынке, где сплошь солдаты, голосовало 48–50 %, т[ак] ч[то], очевидно, злоупотребление были единоличные.

Сегодня Думу не разогнали, она постановила отложить забастовку, потому что, может быть, к ней придется прибегнуть при Учредительном собрании, если будут насилия. А в Казани забастовка привела к победе Думы над большевиками. У нас в комитете н. с. решили вчера «не отговаривать от забастовки», а относительно выборов 26-го в новую Думу – бойкот полный. Сыроечковский представляет себе мрачную картину погромов и т. д., которые приближаются, а Брюхатов как-то находит что-то светлое, говорит, что и большевики-социалисты и т. д. (чувствуется в нем отсутствие знания истории). Теперь собирают всех государственно настроенных социалистов в кооперацию – неизвестно, что выйдет.

Сегодня видела Е. Д. (Кускову) по устройству П. Говорит, что у них 600 мест. Особенно комично то, что товарищ министра О. разъезжает повсюду в министерском вагоне от Петербурга до Ростова-на-Дону, и никто его не трогает, даже солдаты, едущие на крышах и готовые всех выбросить, отступают перед простым заявлением проводника: «Это министерский вагон». Теперь он повез 10 тысяч в Донской Бассейн для угля. Там он имел беседу с Калединым, которого в качестве товарища министра просил отменить репрессии на рудниках, и тот согласился. Что касается общей политики, то Каледин говорил очень уклончиво, что у него еще нет сил, что он, прежде всего, выведет большевизм в Области Войска Донского и в Кубанской области, а потом видно будет. От солдат Екатерина Дмитр[иевна] слышала, что они и над Смольным устроили контроль: «Они не из наших», – и следят. Теперь идет травля против к. д. партии. Солдаты прямо говорят, что кадетов надо уничтожить. А большевики подготовляют к тому, чтобы отложить Учредительное собрание на том основании, что выборы «произведены с давлением». Екатерина Дмитриевна ждет полной анархии, и потом подавления ее и утраты всего. Ленина и Троцкого она считает немецкими агентами. Генерала Духонина, которого очень жалеет из-за трагической смерти (растерзан матросами, натравленными Крыленкой), не хвалит, – «баба» – вид[ели][196] в Сов[етской] Респ[ублике]. Американцы, не давшие ничего промышленникам и капиталистам, дают массу кооператорам и скупают землю, не веря в аграрные реформы. Они ждут успокоения в течение трех – шести месяцев. Ими куплена «Карловка» в Полтавской губ[ернии] за 75 тысяч.[197]

Вчера вечером приехал Борис Дмитриевич Никитин. Он прямо из Ставки, откуда вывез В. В. Вырубова, причем это оказалось очень легко, хотя Вырубов и подлежал аресту. Но матросы, долженствовавшие его арестовать, занялись очень полезным делом: сбивать корону с орла на банке. «Что это у вас корона?» Вышел директор банка: «Она мне давно мешает», – и предложил 100 руб. тому, что ее собьет. Они не сбили, но потребовали 100 руб. за то, что сбили другую личную корону со здания. Так день и прошел, а тем временем Борис Дмитриевич вызвал себе автомобиль, и так как он стоял за городом в санитарном бараке (поэтому и не был реквизирован) Борис Дмитриевич сперва поехал один в Оршу, а потом послал автомобиль за Василием Васильевичем Вырубовым.

Оказывается, Крыленко нарушил условия с Духониным, ибо по условию Духонин отвел от ставки войска, а Крыленко, против условия, явился с несколькими тысячами матросов. Это могло произойти и оттого, что матросы отказались (?) не ехать, так как ими руководит банда в 50 человек с «Авроры», которая всех терроризировала, а во главе их тоже терроризированный мичман. Это настоящие преступники. Они совершенно спокойно постановили на предварительном собрании убить Духонина, и когда его вели, то именно они бросились на него, другие же все были простыми зрителями. Заступившегося (?)[198] Крыленко они за шиворот сбросили с площадки. Потом чуть не двое суток издевались над трупом самым зверским образом, и только озлобление против этого прибывшего Литовского полка заставило их сократиться и выдать труп. Матросы едут с огромными деньгами, они у всех отбирают оружие и им торгуют, так что, в конце концов, сами остаются или с разнокалиберным или совсем без него. Первые полтора дня они несли караулы, а потом замерзли, и им надоело – ушли. Матросы эти отказались ехать вдогонку за Корниловым, а сами уехали неизвестно куда. Ставка была ими терроризирована. Теперь там спокойно совсем. Они вваливались к Крыленко без доклада, руки в карманы, с папироской в зубах. Корнилов бежал открыто. Он сделал смотр георгиевцам, которые вместе с текинцами охраняли его, они пожелали ему счастливого пути. Между тем офицер текинцев пошел проверять бумагу, но текинцам достаточно было бумаги, чтобы «выпустить хозяина», и он открыто уехал вместе с комендантом и начальником тюрьмы.