Мушкетёр Её Высочества - Саша Суздаль

Василиса показала Вере и Даше, как это делается и девушки принялись крутить веретено неумелыми руками. Даша, немного повозившись, приспособилась и, думая о своём, легко свивала бесконечную нить, чего нельзя сказать о Вере, которая путала или обрывала нить, раздражаясь сверх меры. Видя такую обструкцию, Василиса забрала у неё пряжу и отвела её на кухню в помощь поварихам. Что она там делала, Даша не знала, но когда пришло время обеда, Вера за столом со вздохом ей шепнула: «Я не уверена, что выдержу долго».

Игуменья стала во главе длинного стола и одна из монахинь нараспев затянула молитву, которую тут же подхватили все. Когда Даша разуверилась в том, что они сядут за стол, молитва закончилась и игуменья, опускаясь на стул, разрешила садиться. Простая гречневая каша на постном масле показалась Даше слаще Семёновых конфет, что не удивительно, так как они с утра не кушали, кроме как попив чаю в поезде. Сопевшая рядом Вера решительно уминала ложку за ложкой, не жалуясь на аппетит.

После обеда все встали и та же монахиня, что и перед трапезой затянула:

— Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас.

Все сыто повторяли за ней, истово крестясь, а потом снова разбрелись выполнять свои послушания.

После обеда работа не очень клеилась, и тянуло на сон, отчего Даша несколько раз клюнула носом и, чтобы взбодриться, принялась рассматривать свою бледную соседку по келье, которая, не отягощённая сонливостью, бодро крутила веретено.

«Меня зовут Даша», — прошептала она, оглядываясь на строгую монахиню, присматривающую за ними. Девушка, обнаружив возникшим румянцем на щеках, что она не фарфоровая, прошептала ей в ответ: «Мария». Молчаливые взгляды, мельком брошенные друг на дружку, и улыбки, их сопровождающие, тёплой волной отдались в душе, закрепляя краткое знакомство и обещая приятное общение.

Во вторник 12 ноября «Мирабо» остановился на внешнем рейде Константинополя, прямо возле входа в пролив Босфор, контролируя своими пушками весь город. Команда вывалилась на борт, рассматривая ощетинившиеся минаретами кварталы.

В лица матросов дул холодный «пойраз»[30] намекая о том, с каким настроением турки встретили французский броненосец. Словно услышав жителей Константинополя, из серого неба посыпался мелкий холодный дождь, согнав любителей поглазеть, вниз, в каюты.

Рене Моризо не стал подниматься на палубу, тем более окно его каюты смотрело в сторону столицы империи. Для себя он ничего интересного не находил и виды османских городов не возбуждали в нём любопытства. Спать не хотелось и, чтобы как-то убить время отдыха, он порылся на верхней койке, где валялся ненужный хлам и извлёк оттуда потрёпанную книгу, оставленную каким-то предшественником. Книга оказалась любовным романом и Моризо, читая, незаметно для себя увлёкся, а остановился оттого, что в дверь постучали. На его приглашение в двери показался санитар Себастьян.

— Мсье Рене, всё к операции готово, — сообщил он. Моризо взялся за голову: за чтением романа он забыл об операции. Предстояло сделать аппедектомию, так как у одного матроса развился аппендицит. Он тщательно помыл руки, сполоснул их спиртом и зашёл в операционную. Голый матрос лежал на столе, со страхом наблюдая за врачом.

— Не беспокойся, голубчик, — сказал Моризо, прикладывая к его лицу хлороформную маску. Себастьян проверил пульс и Моризо, сказав санитару: «С богом», — сделал косой надрез. Ему повезло – оказалась типичная аппендэктомия, и Моризо сразу удалось вытащить червеобразный отросток наружу.

Перевязав брыжейки отростка, Моризо споро отделил поражённый орган и, ободрённый лёгкостью операции, наложил кисетный шов, погрузив культю в купол слепой кишки. Рене помог Себастьяну уложить больного в постель и, оставив санитара дежурить у койки, отправился в свою каюту дочитывать роман. Словно чувствуя, что роман кончился, в каюту снова постучали. Появившийся в двери капитан Дюрант приподнял фуражку, здороваясь.

— Будешь? — спросил он у Моризо, вытаскивая из кармана бутылку кальвадоса. У Моризо загорелись глаза:

— Откуда?

— Берёг для особого случая, — ответил капитан и поставил водку на стол.

Моризо вытащил из коробки под койкой рюмочки тюльпановидной формы и настал черёд Дюранта спросить:

— Откуда?

— Берёг для особого случая, — ответил Моризо и они дружно рассмеялись. Усевшись друг против друга, они смаковали напиток и молчали, думая о своём. После второй рюмки, когда сознание раскрепостилось, капитан произнёс:

— Я подал рапорт на увольнение.

Моризо ничего не сказал, так как неожиданно подумал, что капитан сделал то, о чём он неосознанно мечтал. Чисто рефлекторно Мориза захотел сделать то же, что и капитан, но мысль, что он оставит своих больных, немного охладила доктора и он из вежливости спросил:

— Что на это сказал «старик»?

«Стариком» за глаза называли Абеля Жюля, командующего броненосцем. Капитан отвёл глаза от иллюминатора и ответил:

— Он не возражал.

Естественно, что и самому командующему осточертела война, но став военным, он выполнял свою работу, к которой его готовили всю жизнь, что же касается капитана, то кто-нибудь мог назвать его поступок трусостью, но только не Моризо – он видел капитана в бою.

— У тебя есть девушка? — неожиданно спросил Моризо.

— У меня есть жена, — удивлённо сказал Дюрант и вытянул из кармана домашние фотографии.

Удивительно, но они с капитаном никогда не говорили на эту тему, и Моризо со стыдом подумал, что знает о капитане совсем ничего. Он с интересом рассматривал черно-белую фотографию молодой белокурой женщины, державшую за руки двух девочек в белых платьицах.

— У тебя две девочки? — спросил Моризо, понимая, что должен поинтересоваться детьми из одной только вежливости.

— Близняшки, — счастливо сообщил Дюрант, — Элиза и Мадлен.

Моризо подумал, что капитан не старше его по годам, и он мог бы сам иметь таких же детей, отчего у него защемило в душе, и он сердечно сказал:

— Ты правильно сделал.

То ли от кальвадоса, то ли оттого, что долго держал всё в себе, капитан поделился своими воспоминаниями о своей жизни, а Моризо с удовольствием слушал раскрасневшегося Дюранта, пока бутылка кальвадоса не опустела, а в дверь раздался стук. Как и полагал Моризо, его ожидал Себастьян для вечернего обхода.

Моризо удивился, что так быстро кончился день, и они сердечно расстались с капитаном. На следующий день, капитан ожидал на палубе, когда подойдёт Моризо, но, не дождавшись, сел в шлюпку и отчалил в порт, а доктор в это время, совершенно забыв о том, что капитан уезжает, останавливал кровь матросу, совсем некстати разрезавшему руку об кромку металла.