Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович

– Ты клал стены?! – Богдан не давал разговору уйти в сторону.

– Что-то вроде того. Скорее, закладывал. А теперь, прости, я должен дальше смотреть на потолок. В противном случае, то есть, если я не поддержу его взглядом, он может упасть мне на голову, – пробормотал Видосав и решительно замолчал.

– Ну, раз так… – Богдану некуда было деваться, и он невольно занялся тем же.

Это продолжалось и все следующие дни. Оба заключенных лишь сухо кивали друг другу или обменивались приветствием. Старший, по шею укрытый огромной бессонницей, главным образом смотрел в одну точку. Когда бессонница становилась невыносимой, он вставал и окунал в стакан с водой отвес, который со всеми предосторожностями прятал в подушке от тюремщиков. Таким способом он готовил напиток и называл его холодным чаем для журчания в горле. Потом, в постели, он самому себе напевал грустную песню, видимо, колыбельную, чтобы хоть ненадолго уснуть. А стоило ему проснуться, он с новой силой принимался поддерживать потолок собственным взглядом. Младшего, как и всех молодых, опасность падения потолка особо не беспокоила. В основном он спал и видел пространные сны, ему хотелось с толком использовать эти шесть месяцев и помочь закончить строительство дома, который в его сне возводили над белым камнем-фундаментом три приемных отца. От предлагаемого чая он всегда отказывался с подчеркнутой учтивостью и скрытым опасением.

Решетка на окне была такой густой, что в узкую камеру едва-едва могло пробраться мягкое утро. Крупные дни полностью оставались снаружи. Только ночам удавалось войти целиком. Однако из-за трудностей с выходом наружу они здесь задерживались на гораздо более длительный срок, чем во внешнем мире.

IIIСоломинка света в штукатурке

После двух похожих друг на друга месяцев Богдан испугался, как бы у него не застоялся и весь этот год. Прикинув, чем бы заняться, он решил устроить большую уборку, чтобы хоть чуть-чуть осветить солнцем запущенное время. Поэтому рядом со своим изголовьем он кусочком угля нарисовал на штукатурке маленькое отверстие. Это было не совсем окошко, но оно было открытым. И что еще важнее – без сетки решеток. Наблюдая за ним, его сокамерник насмешливо прищурился:

– Поверь мне, ничего у тебя не выйдет! Я уже пробовал! А уж в чем-чем, в окнах-то я разбираюсь. Я сделал их тысячи. То есть наоборот…

– А я и не думаю, что это настоящее окно! – грубо отрезал Богдан.

– Что же, ты считаешь, что другие окна настоящие?! Ты еще молод и недостаточно повидал в жизни. Настоящих окон нет. Даже если они когда и существовали, то я их все заложил.

– Ты бы все-таки выбрал для рассказа что-нибудь одно. Не ты ли только что сказал, что ты их делал?! – горько возразил Богдан. В тюрьме вши осаждают голову, клопы кусают спину, а постоянная горечь рано или поздно обгрызает речь.

– Разум твой движется только по твердой середине. А большая часть всего на свете одновременно как бы и существует, и не существует. Ты вроде бы смотришь на мир уже двадцать лет, но не заметил, что у нас последовательно заложены кирпичом все окна нынешнего времени. То окно, что смотрит в прошлое (разумеется, славное) или в будущее (пусть далекое, но, конечно же, светлое), распахнуто настежь. В то же время те окна, из которых можно было бы видеть настоящее – хоть ближайшее, хоть удаленное, – заложены кирпичом. А потом аккуратно оштукатурены. А под конец еще и побелены. И в голову не придет, что они здесь когда-то были. Нужно было скрыть истинный смысл. Или хотя бы переиначить все, что указывает на действительный порядок вещей. У других тоже так же или похоже. Разница только в том, насколько ловко прикрыты горизонты. Просто где-то все еще пользуются камнем или кирпичом, а где-то затемненным стеклом, и там люди на основе контуров полагают, что им все ясно…

– Уж не хочешь ли ты сказать… – начал было Богдан, но вопрос его был столь тяжел, что поднять его одним махом оказалось трудно.

– Ничего я не хочу сказать! Меня сюда затем и посадили, чтобы горло срослось и чтобы я не пересказал все, что видел! – Мастер повернулся на другой бок.

– Правильно ли я тебя понял? Неужели может случиться так, что человек всю жизнь от рождения до смерти будет смотреть только в прошлое и будущее? Неужели мы умираем, так и не узнав, каким в действительности было настоящее? – спросил наконец Богдан.

– Дело здесь в интересах, которые обычно называют государственными. А я просто мастер, – ответил Видосав, по-прежнему повернувшись спиной к разговору.

– Значит, ты здесь потому, что слишком много видел? – Богдан хотел узнать все до конца.

– Парень, отвяжись от меня! Каким бы я был каменщиком, если бы не помнил, что было видно из каждого моего окна? Все мое преступление состоит в том, что я начал заделывать их лишь поверхностно. А потом, не имея на это права, снова открывать. Ну, хватит. Болтаю тут с тобой, а на потолок не смотрю, того и глади рухнет на голову. В общем, даже не надейся. Я-то знаю, как это делается. Все тщательно заложено… – Остальные слова соседа растворились в горестно глубоком вздохе.

Хотя Богдан понимал, что этого не может быть, ему почудилось, что в глубине маленького, нарисованного углем окна он видит трещину дневного отблеска. Проклятые неловкие пальцы – соломинка света так глубоко засела в серой штукатурке, что никак не удавалось выковырнуть ее оттуда.

IVЕсли выглянуть искренне, можно поздороваться за руку со звездами, солнцем или дождем

– Что может быть для мастера хуже, чем невозможность заниматься своим ремеслом? – Видосав поднес свои умные руки к глазам товарища.

Весь последний месяц он говорил и говорил, словно хотел выпустить на свободу все свои слова, прежде чем расстанется с жизнью. Чтобы освободить как можно больше места, Богдан отступил в тишину, весь превратился в слух. Стремясь все рассказать как можно правильнее, Видосав прерывался только затем, чтобы приготовить свой чай из опущенного в воду отвеса и отпить глоток журчания. И сразу же снова возвращался к рассказу, время от времени рисуя на пустых стенах самые разные оконные проемы. В стенах камеры постепенно появлялись все новые и новые окна. Где-то после тысячного окна ученик сбился со счета.

– Подойди, не бойся! Из этого окна можно видеть леса, низины и речную дельту!

– Посмотри на это! Оно служит, чтобы разглядеть в небесах свод, по которому летают богоносные престолы, ангелы, похожие на колеса с пламенными спицами!

– Нет лучшего окна, чем это, распахнутое, когда хочешь увидеть красивую женщину! Если поглядеть на нее особым взглядом, она может зачать песню!

– Осторожно! Через это окно брось только один короткий взгляд, не то все зрение вытянет! Я называю его пустым, потому что оно обращено к славолюбию!

– Это окно для тебя просто трещина, а кому-то далекому оно служит зеркалом!

– Вот это, здесь, со скрипящими ставнями, пропускает только сквозняк из нижнего мира!

– Вон то, там, оно только кажется неказистым, но, если выглянуть искренне, можно за руку поздороваться со звездами, солнцем или дождем!

– Через это окно, если у тебя хватит упорства поднять девять занавесей и еще останется сила для бронзовой задвижки, можно рассматривать собственную душу!

– А сюда можешь класть яблоки прошлогоднего урожая, черенки для прививок и семена на будущий год.

Так Видосав учил Богдана. Каждое окно они открывали только после долгих расчетов соотношения высоты, ширины, площади и количества углов. Каждое было важным. Бойница – это всегда нечто большее, чем бойница, если возле нее ты встречаешься со своей доблестью. Так же и слишком роскошное, до всего жадное окно не принесет тебе славы, если ты видишь через него лишь свое тщеславие. Несмотря на окружавшую его тесноту, в которой не смогла бы укорениться никакая хорошая мысль, где паук тотчас же опутал бы своей сетью любую случайно залетевшую улыбку, где не хватало даже воздуха, чтоб положить его в головах, Богдану казалось, что он находится в волшебном пространстве, откуда до всего, даже самого далекого, можно достать, просто протянув руку.

– Видосав, когда ты вылечишься от бессонницы, заходи в мои сны. Мы строим там дом, может, ты сможешь нам помочь? – спросил Богдан перед самым выходом на свободу.

– Если когда-нибудь соберусь с силами, – ответил мастер печально. – И, кажется мне, это будет не скоро. Сплю я быстро, едва успеваю немного отдохнуть от яви. Но если смогу, почему бы и нет. А что там тебе нужно? Какие окна хочешь открывать? Ты птиц изучаешь. Наверняка тебе нужны такие, на которые будут птахи садиться. Это окна старого образца. Таких я давно не делал. Но как раз они получались у меня очень хорошо, иногда случалось – даже пугливые ласточки залетали в гостиную.

– Да, такие, – подтвердил Богдан. – Но мне бы, Видосав, еще хотелось, чтобы у нас были и такие окна, которые беспрепятственно простирают возможность видеть во времени.