Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович

– Что такое? Среди наших коней есть подкованные вялостью?

– Нет, светлый государь, нет! Сегодня утром мы всем осмотрели копыта! Только одна кобыла повредила ногу, все остальные тщательно подкованы быстротой, как вы и приказали в Скопье!

– Так что же? Почему идем рысью? В галоп! Вы что, собираетесь тащиться до следующей Пасхи?

Уже пятый день король Милутин постоянно находился в седле, люто пришпоривая своего жеребца то гневом, то нетерпением отомстить. Огромное войско самым коротким путем спешило к Жиче, чтобы защитить от болгар и куманов некогда архиепископскую церковь, чтобы избавить дом Спаса от страшной судьбы. С самого выезда из Скопье дул северный ветер, Северняк, дыша в лицо угрюмым дыханием осени, хотя на дворе стояла ясная середина весны. И сам государь, и все остальные, кому хоть однажды случилось бывать на Юге страны, хорошо знали этот постоянный ветер. Вообще-то, как бы сильно он ни был прижат к земле рогатиной солнечных лучей, Северняк никогда не сдавался, продолжая шевелить хотя бы одним из сотни своих хвостов. Просто иногда он лишь слегка покачивал нанизанными на него временами года, а иногда набирал такую силу, что бусы, состоявшие из погоды и непогоды, рвались и все смешивалось в нечто невразумительное.

– Взяли с собой, как я приказывал, наши полотняные одежды, сшитые из заветрин Хиландара?

– А как же, государь, вон они в сундуке, сверху лежат! Для такой ветрометной страны только они и годятся, со спокойными складками, с широкими рукавами, образцовой длины! Нет ничего лучше монастырских заветрин, особенно если они сотканы на Афонской Горе!

– О том, что нам известно, много не болтай, песок в глотку набьется! Кто тогда будет описывать, как мы Шишмана поразили?! Порвите те одежды на полосы и раздайте войску, пусть все завяжут лица, чтобы легче дышалось!

Получилось так, что выступление сербского войска совпало с налетом сильных замахов ветра, который называют еще и Горник. Ветер этот и на сей раз нес с собой пыль из северных областей. Развязав золотые солнечные ленты, он сперва распеленал от роскоши престольный город Скопье, а потом закутал его в туманную муть, принесенную из пыльной Паннонии или с берегов Савы. Но несмотря на это, защитники Жичи продвигались вперед. И пешие воины, и всадники, и сам великоименитый государь завязали себе рты и носы кусками сотканного из заветрин полотна. Многие про себя возблагодарили Господа за страсть государя к необыкновенным тканям. Но главная беда была с глазами, потому что с каждым новым шагом в сторону Севера пыль все более походила на мелкий песок, который портил зрение и вызывал слезы, искажавшие все перед глазами.

– Разведчики босы? Если нет, пусть тут же разуются!

– Босы, государь, босы! Нелегко им, только и слышим, как они взывают к Богу и жалуются, то на колени падают, то ноги у них подворачиваются, тяжело вздыхают и стонут, каждый камень кажется им вдвойне острее из-за старых ран…

– Пусть терпят! Нельзя, чтобы мы заблудились из-за того, что кто-то не выдержал и обулся!

Удивительно, но Северняк не растратил своих сил и тогда, когда войско вступило на косовскую равнину. Напротив, Горник густел, дорога впереди была в лучшем случае не видна, а иногда вообще впереди возникало то, что должно было остаться сзади. К счастью, босые ступни опытных разведчиков еще раньше были намозолены этой же дорогой, поэтому любое отсутствие боли надежно свидетельствовало о том, что ноги сбились с пути и свернули на луговую мягкость или в поле, поросшее только что взошедшей пшеницей. И все же, когда начался пятый день похода, никто больше не мог определить, когда придет конец этому ужасу.

– Гойко где?! Чье слово здесь главное?! Разве мы не приказали ему постоянно находиться рядом?!

– Прости, государь, сей же час его призовем! Сзади он, помогает отставшим! Несколько наших оказалось в овраге, они сами не могут выбраться на дорогу. У них латы на ногах, германские мечи, шлемы, кольчуги и пояса, на каждом по десять фунтов лишку, кони их давятся пеной от тяжести!

– Он нам впереди нужен! Сообщите ему, пусть по пути, чтобы не терять времени, все свисты, какие у него есть, сплетет в самую длинную косу!

И вот уже войско двигалось дальше, держась за повод из толстенного свиста Гойко, известного среди приближенных короля огромной мощью своего голоса, такой, что, крикнув, он мог стреножить девять буйволиц, разбежавшихся с задранными хвостами по полю от оводов, и после этого у него еще оставалось силы голоса на целую песню. Как раз к такому его крику сейчас были привязаны уздечками кони, а пешие воины обвязались им вокруг пояса. И сам государь сербских и поморских земель, хотя у него были маленькие глаза и более крупные песчинки не могли засорить его зрения, ухватился своей бородой за этот толстый и длинный звук. С помощью Гойко все войско беспрепятственно продвигалось вперед. Свой постоянный свист он то отпускал, то натягивал, но не прерывал. Пострадало всего несколько слишком жадных до храбрости воинов, тех, которые пусть даже на миг, но отпустили спасительный повод.

– Слышно ли что?

– Нет, государь, кроме нас и наших – ничего под Богом милосердным.

– Но я что-то слышу! Словно какой-то шум! Уж не добрались ли мы наконец до Жерла?

Вскоре после полудня, несмотря на действие Северняка и благодаря Гойко, войско короля Милутина оказалось совсем близко от Жерла, места, где как раз и начинается Ибарское ущелье и где, сужаясь, оно заставляет Горник буйно врываться в него с тяжелыми всхлипываниями, чтобы дальше, на выходе, вырваться еще более взбешенным. Государю показалось, что он слышит возгласы небольшого отряда, постоянно несшего здесь службу и следившего за тем, чтобы Северняк не натащил слишком много веток, вырванных с корнем кустов или чего покрупнее, и не завалил бы всем этим мусором самый короткий путь из южных земель Сербии в северные, каковым и было Жерло.

– С Божьей помощью – в путь!

– Государь, не слишком ли нас мало?! Болгар и куманов сотни! Неполного колчана их стрел хватит, чтобы нанизать на них все наши жизни!

– Вперед! Если идти с верой, и один человек справится!

Примерно в то же время как великоименитый Милутин верхом во главе своего войска выступил из Скопья, на защиту монахов Жичи из Дебрца вышло еще одно войско, только гораздо меньшее. Впереди шли двое, они несли иконы Христа и Богородицы в серебряных окладах (их светлые лики разгоняли по пути все тени), за ними король Драгутин, король призрачный, только по званию, настоящим могуществом в Сербии обладал его младший брат. Еще на соборе в Дежеве, при разделе власти, старший, Драгутин, передал все королевские регалии Милутину и с того самого времени жил, удалившись отдел, полностью предавшись семье и правоверию.

– Остановимся!

– Государь, да мы только вышли! Позвольте еще хоть немного продвинуться! Дайте вашим ранам затянуться! У вас вся кожа порвана! Кровь не успела свернуться, после того как вы ползли на коленях!

– Остановимся?! Что значат эта капля или две по сравнению с тем, что ради нас взял на себя Христос!

Полная противоположность брату, Драгутин продвигался медленно, если вообще можно говорить о каком-то продвижении. Прежде всего он считал нашествие болгар и куманов наказанием Божьим за преумножающиеся людские грехи, или, в лучшем случае, испытанием того, насколько крепка вера сербов. Поэтому военная поддержка казалась ему менее важной. Его старания были обращены непосредственно к Господу. Образцовый христианин, Драгутин останавливался возле всех разрушенных церквей, на всех перекрестках дорог, даже перед всеми священными дубами, чтобы провозгласить славу Отцу и Сыну и Святому Духу. Более того, часть пути он проделывал ползком на оголенных коленях, в постоянной молитве. Под кольчугой у него была рубаха, такая же, как на Христе Спасителе, сшитая из столь грубой ткани, что ответом на любое движение была сильная боль, напоминавшая о страшных страданиях Иисуса. В вечерний час Драгутин делал себе постель из мелких камней, а чтобы хоть немного пощадить свое тело, клал под голову обломок скалы, обкатанный водой. Государь Дебрца считал, что только так можно искоренить плотское извержение семени, происходящее во сне, которое рано или поздно увлажняет бедра каждому, кто беззаботно предается сну.

– Сойдем с коней помолиться!

– Опять? Зачем, государь?! Самое время скакать вперед! Пока еще не стемнело! Неужели ждать, чтоб солнце зашло?! Дорога сама коням под ноги просится, что ж их томить, дальше-то, по плохим дорогам, они так резво не поскачут!

– Грешное создание! Не надейся на время, ведь время продается и покупается! Не об этом ли говорит книга пророка Исайи?! Не надейся на коней, какая бы ни была на них сверкающая сбруя! Ищи Господа, у Него спасение!

То ли из-за многочисленных задержек, то ли из-за чего-то другого, но только отряд Милутина никак не мог угнаться за северным ветром, тот все время обгонял их на один замах. Весь поход, даже когда они перебирались через высокие горы, их сопровождало благосклонное солнце. Густой лес шумно морщинился под нижним берегом небесного свода. То тут, то там небесные отмели спускались глубоко вниз. Вот одну такую отмель переходила стая длинноногих бекасов, хватавших клювами самые золотистые блики. Покой повсюду стоял такой, что, казалось, заберись на ветвистый бук, и без труда соберешь с нижних краев свода богатую добычу – вылепленного в небе сыча, заплутавшую сойку или целую стаю нырков. Ветер был просто тем, что рвется где-то впереди и будит во всадниках желание наступить копытом ему на хвост, чтобы удовлетворить свою гордость.