Здесь, под небом чужим - Дмитрий Долинин

– Кое-как, ваша светлость, – отвечал я, покосившись на Принцессу, она еле заметно усмехнулась.

– Какая марка?

– «Форд». Это казенный фургон.

– Сколько сил?

– Тридцать. – Я недоумевал.

– Ничего. Не совсем элегантно, но хозяйственно. – Он хитро глянул, видимо, радуясь моему изумлению. – Удивляетесь, что провинциальный инвалид выспрашивает про ваш мотор? Зря удивляетесь, мы тут живо интересуемся подвигами прогресса, научными происшествиями. Откуда сведения, спросите? Ну что ж, приходится журналы выписывать. «Самокат и мотор» знаете? Вот его читаю-с. А также «Автомобилист». Мы тут в глуши, конечно, сидим, но не чужды, нет, не чужды-с… «Вестник Европы» почитываем, «Ниву»… Мария Павловна сообщила, что вы недавно с фронта. И как там? Такой же бардак, как и в Турецкую кампанию?

– Но, ваша светлость, я Турецкой кампании не видывал.

– А бардак? Бардак существует?

– Еще какой!

– А воюем! Иногда побеждаем! И победим окончательно! – произнес князь несколько даже торжественно. – Тут присутствует православная духовная мощь, та самая, что помогает мужикам переносить и голод, и холод, и нужду, и болезнь. Наш мужик за веру и царя что угодно свершит.

– Как вам, князь, не совестно лукавить! – раздался женский голос, и откуда-то, прежде мною не замеченная и мне не представленная, вылетела на середину гостиной дама в мужской одежде с мундштуком и папиросой во вздетой кверху руке. – Вы не искренни, Евтихий Павлович! Вы всю жизнь в деревне проводите и мужиков знать должны! Народ не хочет войны! Допустим – я чего-то делать не хочу, но надо! Только, чтоб это признать, нужна работа мысли, пусть даже самая примитивная. Нужен проблеск сознания. А сознания-то у народа ни проблеска нет. Он патриотику газетную не понимает, не слышит! Царь приказывает – он тупо идет.

Адресовалась она, конечно, не князю, а Принцессе, на нее поглядывала, но лицо той было печально и неподвижно.

– Опять двадцать пять, – огорчился князь. – Тут все знают, что вы, Зинаида Николаевна, не желаете нашей победы! Вы – пораженец! А зачем это Марии Павловне слышать?

– Прошу вас, мне интересно, – сказала Принцесса.

– Евтихий Павлович не хочет меня понимать. Он всегда обобщает, – продолжила Зинаида Николаевна. – Замечательная русская черта: или ты хорош, или ты – смертельный враг! Но есть же и валёры, оттенки. По-вашему, если война мне отвратительна, – значит, я жажду поражения. Так, что ли?

– Ну не знаю, не знаю. Может, доспорим в другой раз? – сказал князь примирительно и опять обратился ко мне, почесывая кота за ухом. – А вот скажите-ка, уважаемый доктор, вы что-нибудь про выбрасыватель огня слыхали? Что это за штука такая?

– Слыхал, да не видал. И пациентов у меня после него не было. А штука, говорят, страшная. Солдат надевает ранец, там металлический баллон с нефтью и бензином, вдобавок – сжатый воздух. У солдата в руках трубка. Когда нужно, он открывает краник, поджигает смесь, и огонь из этой трубки летит на врага.

– И люди горят? – ужаснулся женский голос.

Я развел руками.

– Горя т.

– Гадость! Свинство! – выкрикнула Зинаида Николаевна.

– Ничего не поделаешь, война, – заметил князь. – Тут прогресс! Прогресс очень важен. Вот если у нас в Турецкую кампанию были бы эти, так сказать, бросатели огня и автомобили, мы бы турок за неделю кончили. Ваш «форд» в горы легко забирается?

– Турки турками, а теперешняя война – глупость и мерзость! Мерзость и глупость вроде японской! – раздался из дальнего угла бас племянника. Мощный голос совершенно не вязался с его астенической конституцией.

Племянник вскочил и, наставив указательный палец на князя, почти кричал:

– Это все – скотство, дядюшка! Зачем этот Николай… – глянул на Принцессу и поправился: – Зачем Николай Александрович в войну ввязался?! Мог бы и не ввязываться! Никто не заставлял. А теперь русские гибнут миллионами. Доктор, ведь вы с фронта! Разве я не прав?!

– Может быть, – сказал я, посмотрев краем глаза на Принцессу, ее лицо было непроницаемым. – Я в политике не очень понимаю, но что народу побита тьма – это так.

– Сергей Анатольевич у нас революционер, – сказала княгиня, опиравшаяся согнутыми в локтях руками на спинку кресла князя у него за спиной.

– Никакой я не революционер! Но есть же разум!

– Сережа, довольно! – крикнул князь так громко, что потревоженный кот спрыгнул с его колен и важно удалился.

– Нет, господа, послушайте! – племянник продолжал кипятиться. – Ведь можно было бы вовсе не начинать мобилизации, тогда ни австрийцы, ни немцы нам бы войны не объявили! Ведь так?!

– А славяне на Балканах? – возражал князь. – Они православные, как и мы! Наша обязанность защитить! Их бы австрияки раздавили.

– Где они, и где мы, русские? – настаивал Сережа. – Монарх обязан заботиться о своих, а не о чужих подданных.

– А союзники? Договоры с союзниками? Куда их деть?

– В нужник! – отрезал Сережа. – Еще раз – монарх должен заботиться о подданных своих, а не чужих!

– Сережа у нас мало что революционер, так еще поклонник графа Толстого, – сказала княгиня.

– При чем тут граф! – кипятился Сережа. – Каждому, кто видит далее собственного носа, ясно, что ввязаться в эту войну было не только глупостью, но и преступлением. Монархические дома ссорятся или дружатся между собой как дети, но зачем страдают их подданные? И чем все это кончится?

Он умолк, воцарилось всеобщее молчание.

– Прошу прощения, Мария Павловна, – вдруг обратился Сергей Анатольевич к Принцессе со всем доступным ему почтением. – А что вы думаете? Ведь вы тоже на фронте побывали. И отношение имеете, так сказать…

– Я, господа, не политик и не во всем разбираюсь, как и Антон Степанович. Может, правильная политика требовала, чтобы мы в войну вступили. Но я сужу, как женщина. И, как женщине, мне кажется, что, наверное, было бы лучше обойтись без этой войны.

– Вот видите! – вскричал Сергей. – Даже Мария Павловна на моей стороне!

– Но теперь, уважаемый Сергей Анатольевич, – добавила Принцесса, – коли в войне оказались, теперь что же делать? Нужно побеждать во что бы то ни стало.

– Темная масса идет на войну по приказанию свыше, по инерции слепой покорности, – вновь заговорила Зинаида Николаевна, прикуривая от лампы потухшую папиросу. – Но эта покорность – страшна. Она может повернуть на такую же слепую непокорность, если между исполняющими приказы и приказывающими будет вечно глухая пустота.

– Вы думаете, может повториться девятьсот пятый год? – вдруг спросила Принцесса.

– Я недавно из Петербурга, – сказала Зинаида Николаевна. – Разговоры только про дороговизну и голод. А о том, что люди гибнут, не говорят. Привыкли! Между тем люди гибнут, как трава, облетают, как одуванчики. Сами знаете. Молодые, старые, дети. Все сравнялись. Глупые и умные. Честные и воры. В столице никто не сомневается, что будет революция…

Опять настало долгое и тяжелое общее молчание. Громко сопел князь.

Более про войну и политику не говорили. Я рассказывал о последних открытиях в медицине, о витамайне, рассказал об использовании рентгена. И тут князь встрепенулся и вновь проявил необычайную осведомленность.

– А вы, доктор, не читали ли статью некоего Николя Тесла? Он пишет, что ваш любимый рентген не совсем безопасен, как для пациентов, так и для тех, кто с рентгеном работает. Вы это знаете?

Статью я эту не читал, но о некоем вреде, причиняемом рентгеном, слышал от других докторов, да и сам кое-что наблюдал, догадывался.

Беседа наша затянулась заполночь. Неожиданное в провинциальной глуши во время сухого закона тонкое французское вино не иссякало.

Потом я провожал Принцессу. В коридоре было темно, я нес свечу. Принцесса отворила дверь своей комнаты, я ожидал в коридоре, пока она зажжет у себя лампу. Зажгла, вышла ко мне, я пожелал ей спокойной ночи, поцеловал руку на прощание, повернулся и пошел к себе.

– Антон Степанович, подождите, – остановила она меня, – мне страшно.

Я обернулся, приблизился.

– Я сегодня к вам приду, – сказала она. – Мне очень страшно…

Я молчал, сердце громко колотилось, мелькнула догадка, что она его слышит. Вдруг заметил, что она ниже меня ростом. Прежде как будто не замечал. Сквозняк колыхал пламя свечи, и сумасшедшие блестки скакали в ее поднятых ко мне широко раскрытых глазах.

– Меня к вам влечет. И я вижу, что вас ко мне тоже, этого вам не скрыть, как бы вы ни старались.

И еще я вижу, что вас останавливает мой статус, мое положение. Будь я простой женщиной, вы давно бы сделали меня своей любовницей, ведь так? Отвечайте-ка!

Я мялся и пожимал плечами.

– Не хотите отвечать? Ладно. Всё равно. Я решила, догадалась, что должна сделать первый шаг сама. И вот, – она обняла меня за шею, прижалась ко мне и поцеловала в губы, поцелуй был долгим, а потом она спросила: – Так вы будете меня ждать?

– Да.