По обе стороны горизонта - Генрих Аванесов

– Ты, наверное, ожидал увидеть меня в иной обстановке. Где-нибудь на воровской малине, в окружении пьяниц и хулиганов. Не все так просто в этой жизни. Никогда нельзя судить о человеке по его внешности, одежде, да и по обстоятельствам, в которых с ним встретился впервые. Я думаю, тогда, лет десять тому назад, найдя меня на чердаке, ты принял меня за бандита, а помог мне из простого человеколюбия. Мне тогда очень нужна была твоя помощь и не только из-за ранения. Бандиты должны были принять меня за своего, и ты, сам того не понимая, прекрасно сыграл свою роль. Теперь ты понимаешь, что я не из того лагеря, а к чему был тот маскарад, я и сейчас тебе сказать не могу. Знай только, что тогда ты сделал нужное и полезное дело лучше, чем это могли многие взрослые. Напугался, конечно, не без этого, но действовал четко и самостоятельно. Короче, все эти годы я считал, что перед тобой в долгу. Может, пришла пора долг этот тебе отдать. Говорю с тобой откровенно. Надеюсь, что ты сохранил в себе способность молчать, когда надо, а то нам обоим не поздоровится. Так вот, прежде всего, надо молчать о том, что ты здесь был, со мной говорил и вообще, что когда-либо знал о моем существовании. А сказать мне сейчас ты должен, за какие такие грехи за тобой установлена слежка, и не кем-нибудь, а службой внешней разведки. Эти люди на пустяки не размениваются, а следят так грубо, когда хотят своего подопечного на что-то спровоцировать или напугать. Говори, что натворил, попробую тебя выручить.

Я был на все сто уверен, что ни в чем не провинился, но когда такой человек задал мне этот вопрос, сам усомнился в своей безгрешности. Так я и сказал Федору Ивановичу.

– Ну, если и вправду не знаешь, в чем провинился, расскажи, как жил в последние годы, что делал, с кем общался. Может быть, я сам пойму, в чем дело.

Федор Иванович очень внимательно выслушал мой рассказ, иногда переспрашивал, просил назвать имена тех, с кем я более всего контактировал в последние годы. Я рассказал все, что сам знал о себе, не упомянув ни разу Нину. Я не мог говорить о ней ни с кем и не стал бы делать это ни при каких обстоятельствах.

Мой рассказ, хоть и не внес ясности, но заставил Федора Ивановича задуматься. Он попросил меня подробнее рассказать о Сереге и нашей с ним рыбной эпопее. Я добавил ряд деталей, в том числе, рассказал про осетров, осетрину и черную икру.

– Похоже, именно в икре собака зарыта, – подумав, сказал Федор Иванович, – им всегда деньги нужны, и не рубли, а доллары. Не исключено, что они из-за этого на вас глаз положили, и деваться вам от них будет некуда. Или будете петь под их дудку, или исчезнете бесследно. Третьего не дано. Если хочешь, можешь с моей помощью исчезнуть хоть сейчас. Получишь новое имя, новую биографию и заживешь припеваючи где-нибудь в другом месте.

От такой перспективы меня всего передернуло. Я наотрез отказался. Зачем я буду ломать жизнь себе и своим родителям только потому, что кому-то нужны деньги, вырученные от продажи еще не добытой никем икры.

– Ты прав, ты прав, – несколько раз повторил, как бы про себя, Федор Иванович.

– Ну, что же, мой долг остается при мне. Бог даст, еще встретимся.

Мы тепло распрощались, и я отправился в обратный путь. На этот раз черная Волга довезла меня до большого многоэтажного дома на Садовом кольце близ Курского вокзала. Мы вошли в крайний подъезд дома, выходящий в переулок, а вышел я уже один через другой подъезд в середине здания, где меня терпеливо ждали до боли знакомые топтуны. Вся моя поездка в гости к таинственному Федору Ивановичу заняла два часа и была обставлена в лучших традициях детективного жанра.

Следующим утром я снова окунулся в работу. До защиты дипломного проекта оставалось чуть больше месяца. Работа уже была написана, но надо было ей придать законченный вид. Я решил отпечатать ее на пишущей машинке, хотя по существовавшим тогда правилам ее можно было представлять в рукописном виде. Я достал у знакомых старенький Ремингтон и начал осваивать премудрости машинописи. Дело оказалось несложным, но требующим внимания. За любой ошибкой следовала перепечатка всей страницы. Намучившись над первым десятком страниц, я наловчился и за две недели отпечатал свой труд, получившийся весьма солидным – более ста страниц. Я озаглавил его "Промышленная электроника", претендуя тем самым на всю тематику кафедры. Это было нескромно, но я считал, что имею на это право, так как действительно обобщал в нем свои собственные разработки и практически все работы кафедры последнего десятилетия. На этом основании я делал вывод о том, что будущее промышленной электроники не в решении частных текущих задач, постоянно возникающих на производстве, а в комплексной автоматизации отраслей народного хозяйства при широком использовании нарождавшейся в то время вычислительной техники. Для того времени этот вывод был нетривиальным и весьма спорным. Уже в готовом виде я показал работу своему руководителю. Тот сначала обрадовался, увидев вполне достойную работу, но, почитав, посуровел и понес ее заведующему кафедрой. Пожилой профессор хорошо знал меня. Он попытался отговорить меня от амбиционного названия, которое следовало бы дать монографии, но не дипломному проекту. Но в этой попытке он явно не стремился переубедить меня. Я чувствовал, что он на моей стороне и скорее хочет проверить мою готовность защищать написанное, чем отговорить. Я укрепился в осознании значимости своего труда и не пошел ни на какие уступки. В заключение нашей беседы заведующий кафедрой сказал:

– Ну, что же, защищайтесь, молодой человек. Споры по вашей работе могут оказаться жаркими, но отличную оценку вы, скорее всего, получите.

Его слова оказались пророческими. Когда я закончил доклад, посыпались вопросы, на которые я уверенно отвечал, испытывая удовольствие от борьбы за свое мнение. Вопросы прекратились как-то сами собой и перешли в бурную дискуссию между членами комиссии. Уважаемые люди горячились, обсуждая будущее своей науки. При этом заведующий кафедрой защищал мою точку зрения с не меньшим пылом, чем это только что делал я. Конец дискуссии положил председатель комиссии. Он предложил уважаемым профессорам вспомнить, что они находятся не на ученом совете, а на государственном экзамене, задача которого всего лишь дать оценку работы студента. Про меня-то как раз все забыли, а, вспомнив, дружно проголосовали за отличную оценку. Уже в коридоре заведующий кафедрой поздравил меня с успешной защитой дипломного проекта и сказал, что этот бой мы выиграли.

Но радоваться победе мне было некогда. Из института я сразу отправился к Сереге, который давно уже хотел со мной встретиться по какому-то важному вопросу. Я позвонил ему по телефону, и он предложил мне встретиться в сквере около его дома через полчаса, благо погода стояла замечательная. Мотоцикл быстро доставил меня к месту встречи, и я уселся на лавочке в ожидании друга. Почти тут же на противоположной стороне сквера устроились мои соглядатаи, о которых в горячке подготовки к защите дипломного проекта, я успел если и не забыть, то, во всяком случае, исключить из перечня важных мыслей. Теперь они снова напомнили о себе. Я полагал, что слежка как-нибудь рассосется сама собой или перейдет во что-то другое, но уже несколько месяцев ситуация оставалась неизменной, и это становилось тягостным. До сих пор я берег Серегу от своих проблем, у него они были более серьезными, но сегодня решил рассказать о них.