Послание из ада (Одержимая) - Кей Хупер

Теперь Мэгги ответила не сразу:

– Я уверена, что психиатр назвал бы тебе сразу несколько причин. Причины есть всегда. Иногда их можно понять. Даже чудовище в человеческом облике всегда руководствуется какими-то своими глубинными инстинктами и желаниями.

– Но настоящая причина только одна, я угадала? – спросила Холлис почти шепотом. – Одна-единственная главная причина, которая определяет все его действия и поступки!

– Да. У каждого такого хищника всегда есть одна главная причина, главный побудительный мотив.

Слегка наклонив голову, Холлис прислушивалась к этому голосу, такому обманчиво-спокойному, ровному, мягкому. На мгновение ей даже показалось, что за этим голосом она слышит, нет, не мысли, а, наверное, только эхо мыслей Мэгги.

В нем, в этом отзвуке чужих чувств, было что-то холодное, не просто холодное – ледяное. Словно где-то в полярной ночи, в штормовом море сталкивались и звенели промороженные глыбы льда.

Что это было? Может быть, страх? Знание? Понимание?

Холлис не осмелилась спросить об этом вслух. Почему? Может быть, просто потому, что слишком плохо знала Мэгги, хотя они уже почти час называли друг дружку на «ты». А может, все дело было во внезапном осознании того, что собственное воображение завлекло ее слишком далеко во мрак, царивший под плотными бинтами, закрывавшими ее глаза.

Усилием воли Холлис заставила себя сосредоточиться на главной теме их разговора – на побудительных причинах, которые превращают обычного человека в чудовище.

– Он делает это просто потому, что ему это нравится, – сказала Мэгги.

Холлис глубоко вздохнула. Она только сейчас поняла, что последние несколько секунд вообще не дышала.

– Д-да, пожалуй, – согласилась она. – Я почувствовала что-то в этом роде. То, как он прикасался ко мне. Он не лапал меня, нет – он вел себя так, словно его восхищала моя кожа, мой запах. Так мужчина любуется только что купленной дорогой машиной.

– Ему понравился твой запах?

– Мне так показалось. А может быть, он просто хотел запомнить его, чтобы вспомнить… потом. Во всяком случае, он… принюхивался. Я чувствовала его дыхание на горле, на груди, животе… везде. Я слышала, как он сопит. К этому времени я уже перестала… просить. – Холлис говорила и не узнавала своего голоса. Слова как будто сами выскакивали из нее, все быстрей и быстрей. – Он связал меня, так что я не могла двинуться. Когда я в первый раз пришла в себя, то поняла, что он ослепил меня. Я пыталась вырываться, я боролась, кажется, я даже проклинала его, но все было бесполезно. Как бы громко я ни кричала, как бы ни сопротивлялась, на него это не действовало. Он сделал что хотел. Изнасиловал меня. А потом, когда я перестала кричать и проклинать его, он избил меня. Он действовал как-то очень методично, почти спокойно, а мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не закричать. В других обстоятельствах я бы, наверное, не выдержала и завизжала от боли, но мне не хотелось доставить ему это удовольствие. Я не проронила ни звука, только прислушивалась.

– Что ты слышала, Холлис?

– Его. Как он дышит. Он все время молчал, но пару раз мне послышалось, что он что-то напевает себе под нос. Нет, слов я не расслышала, но мелодия показалась мне знакомой. И еще…

– Что?

– Было еще что-то. Как будто какой-то звук, который меня взволновал. Мне казалось, я узнала его – или должна была узнать. Но сейчас я не помню. – Холлис почувствовала, что Мэгги наклонилась вперед. Прохладная ладонь накрыла ее пальцы.

– Ты вспомнишь, когда сможешь.

– Но ведь все остальное я помню! Я подробно помню все гнусности, которые он со мной проделал, помню даже, что, когда он наклонялся надо мной, у него изо рта пахло мятной жевательной резинкой. Я помню запах мыла «Айвори», помню, какой горячей и скользкой от пота была его кожа, когда он прижимался ко мне или садился на меня верхом. Я прекрасно помню, как он… удовлетворенно покряхтывал, когда насиловал меня. Я помню все, Мэгги! Все, кроме этого. Скажи, почему?

– Значит, есть какая-то причина. У всего на свете есть причина.

– Ты хочешь сказать, мое подсознание мешает мне вспомнить? Но почему?! Я подробно помню, как он издевался и мучил меня, а какой-то звук – забыла… Ведь это просто звук, Мэгги!

– Я не знаю, – мягко ответила она. – Но мы это узнаем. Обязательно узнаем, обещаю. – Мэгги пошевелилась на стуле. Холлис показалось – она услышала, как Мэгги судорожно сглотнула, но голос, к которому она уже начинала привыкать, звучал по-прежнему спокойно, почти безмятежно.

– Давай начнем сначала, Холлис. Можешь ты по порядку рассказать мне все, что случилось с тобой с того момента, когда он тебя схватил?

– Да, – ответила Холлис. Ее пальцы пошевелились и крепко стиснули ладонь Мэгги. – Могу. Теперь могу.

Палата, в которой лежала Холлис Темплтон, находилась в конце длинного и необычно тихого коридора на третьем, самом спокойном этаже больничного здания. Врачи считали, что постоянный шум и суета, царившие в коридорах других этажей, могут повредить их пациентке. Должно быть, поэтому Джон поймал себя на том, что старается ступать как можно осторожнее.

Он дошел до угла, никого не встретив. Но стоило свернуть, как он тотчас остановился и попятился. В коридоре, привалившись спиной к стене у двери палаты Холлис, стояла Мэгги. Голова ее была низко опущена, и курчавые рыжие волосы скрывали лицо. Даже издалека Джон отчетливо видел, как плечи ее вздрагивают от рыданий.

Прежде чем она успела заметить его присутствие, Джон снова отступил за угол и вернулся по коридору к дверям комнаты ожидания. Он был глубоко потрясен, хотя из упрямства не хотел себе в этом признаться.

Колдовство? Магия? Нет, понял он, то, что делает Мэгги, – это не магия и не дешевые психологические трюки, которыми в базарный день развлекают толпу угадыватели мыслей, гипнотизеры и прочие мошенники. Не важно, действительно ли ее способности относились к области паранормального, как утверждал Квентин, или же она была наделена природной наблюдательностью и интуицией, которые помогали ей угадывать подлинные чувства других людей. Главным – и бесспорным – было то, что Мэгги по-настоящему страдала вместе с теми, кому пыталась помочь, и Джон впервые задался вопросом, имеет ли он право требовать от нее подобной самоотверженности.

Потом Джон задумался, почему Мэгги все-таки делает это, почему она выбрала путь нечеловеческих страданий – пусть и ради благородной цели. Он, разумеется, мог нанять лучших частных детективов, которые раскопали бы для него все прошлое Мэгги и в конце концов отыскали бы причины столь нерационального поведения, но собирать информацию подобным образом было не в его правилах. Рыться в чужом грязном белье, считал он, далеко не самый лучший способ установить отношения взаимного доверия и сотрудничества.