Тяжелые тени - Владимир Заяц

- Желаю вам здравствовать, - сказал голубоглазый гигант, стоящий на пороге. - Вы хозяин этой квартиры?

А-Линь-доду, словно каменный, уставился на незваного гостя и молчал. Так глядит на виселицу приговоренный к смерти.

Землянин повторил вопрос. По некоторой напыщенности слога можно было догадаться, что он изучал фирболгский по образцам двадцатилетней давности.

А-Линь наконец нашел в себе силы кивнуть, но по-прежнему стоял неподвижно и заходить гостю не предлагал. Владимир переступил с ноги на ногу и с некоторым недоумение спросил:

- Могу ли я войти?

- Разумеется, - заставил себя заговорить А-Линь. - Входите. Будем с женой очень рады. Особенно жена.

Он посторонился. Гость вошел. Пуговицы на его рубахе были вырваны с мясом, брюки измазаны зеленью. Щеку пересекала свежая царапина.

В глубине квартиры снова заплакал ребенок.

- А-Линь! - раздался недовольный окрик жены. - Кто это к нам? Ты слышишь? Или оглох?

- Милая, - медово пропел А-Линь. - К нам гость дорогой пришел землянин.

Он, не приглашая гостя в комнату, стоял вместе с ним в прихожей и ждал. В этом был свой расчет. Жена тоже должна взять часть ответственности на себя.

Дверь отворилась, и в прихожую вышла Миль-са, на ходу запахивая халат. Она в одно мгновение все увидела и все оценила. Злоба нахлынула на нее неудержимой волной. Снова этот идиот втянул ее в очередную неприятность. Теперь она должна на что-то решиться. Выгнать пришельца невозможно. Но и в дом пригласить - чистейшее безумие, по сути - самоубийство. Однако... Кто впустил землянина в квартиру? А-Линь! Значит, он несет ответственность и за все остальное! Она со значением посмотрела на мужа и как можно приветливее произнесла:

- Проходите. Отдохните. Нет, нет. Не туда. В ту дверь. Там есть книги, журналы. Может быть, вам надо помыться? Ванная вон там. Извините, мы с мужем должны кое-что обсудить.

Володя сидел в мелковатом кресле и рассеянно листал щедро иллюстрированный литературно-политический журнал. Каждая страница начиналась с эпиграфа из какого-нибудь произведения Непостижимого. Связь между текстом и эпиграфом была довольно отдаленной.

На первой странице красовался портрет Первого Доверенного Лица. Он был изображен в белом парадном мундире, украшенном многочисленными орденами с бриллиантовыми лучами. Незапятнанную белизну груди пересекало несколько рядов витых золотых шнуров. Вид у Первого был торжественный и неприступный. Склеротические сосудики на щеках тщательно заретушировали, исчезли мешочки под глазами. С портрета на Владимира смотрел не человек, а олицетворение нации, ее гордость и надежда. Даже намек на предположение, что этот кумир, как и все простые смертные, ходит, дышит, ест, а также делает нечто, противоположное питанию, было бы кощунством, граничащим с государственным преступлением.

Информация занимала несколько строчек. Всю остальную часть страницы заполняли комментарии к событию, которые беспардонно подталкивали читателя к выводу, прямо противоположному тому, который можно было сделать из самой информации.

Усталость взяла свое: откинувшись на спинку кресла и уронив голову на плечо, Володя задремал. Журнал, растопырившись, выскользнул из его рук на ковер.

Миль-са приоткрыла дверь, заглянула в комнату.

- Спит, - сообщила она шепотом.

- Спит, - подобострастно согласился стоящий за ней А-Линь-доду и зачем-то коротко потер руки.

- Что будем с ним делать?

- Очень своевременный вопрос, - с энтузиазмом закивал А-Линь. - И очень важный. Что называется, в самую точку!

Миль-са со снайперским прицелом вонзила взгляд в бегающие глазки мужа.

- Я тебя спрашиваю, делать с ним что?

А-Линь-доду радостно закивал и тоненько хихикнул.

- Конечно! Конечно! Делать что-то надо. Ведь если ничего не делать, то ничего и не сделается.

Миль-са подбоченилась и, казалось, стала выше ростом. Глаза ее метнули молнию. Пола халата, всколыхнувшаяся от резкого движения, почудилось, взметнулась от порыва грозового ветра.

- Я тебя спрашиваю! Говори, ничтожество! Конкретно говори!!!

- И тут ты права! - отчаянно труся, подхватил А-Линь. - Везде и во всем нужна конкретность и личная ответственность каждого за порученное дело. Поистине, ты мудрейшая из женщин!

- Ты... - процедила она с презрением. - Пошел... куда собрался!

- Спасибо, милая, - с неизменной улыбкой поблагодарил А-Линь-доду, подтягивая узел галстука. - Иду немедленно. Спасибо, что ты беспокоишься обо мне, чтобы я не опоздал на службу.

Помахивая папкой с документами, он вышел.

- Недоедок, - прошипела ему в спину Миль-са и принялась просчитывать варианты. Нужно было срочно решить, что же делать с землянином.

Выбирать, по сути, можно было только из двух вариантов: заниматься укрывательством преступника или выдать его властям. Проблема выбора обострялась тем, что о землянине знал А-Линь. Миль-са после Ужасного Случая перестала доверять мужу. Как можно доверять человеку, который докатился до того, что его решили съесть!

Пустой и ничего не стоящий человек А-Линь. Она это поняла много лет назад. И отчаянно сражалась за его жизнь не ради него самого. Пусть не мнит, что все вершилось ею для спасения "драгоценной" жизни какого-то ничтожества, именуемого "А-Линь-доду"! О Логос! Она так поступала из-за очень высокой личной сознательности. Она, Миль-са, - ЧЕЛОВЕК! И пусть об этом знают все!

Теперь по милости А-Линя явился сюда незваный гость и принес беду. О негодяй! Лучше бы его все-таки съели!

В том, что виновник появления землянина А-Линь, она не сомневалась.

Уже давно Миль-са привыкла считать виновником всех мелких, а в особенности крупных неприятностей - мужа. В начале супружеской жизни она почему-то решила, что у кого-кого, а у нее самой жизненная дорога должна быть идеально гладкой. Рано или поздно все возможные блага должны быть у нее.

Она не задавалась вопросом, почему именно у нее. Ни особых дарований, ни высоких моральных качеств, ни исключительных внешних данных у Миль-сы не было. И если бы вопрос "почему?" по простоте душевной кем-нибудь был задан, Миль-са, дивясь тупости вопрошающего, только пожала бы плечами. Ответ был до чрезвычайности прост: особые претензии на особые привилегии она выдвигала на одном-единственном, но чрезвычайно существенном основании: она - это Она. И все! Мир делился на нее, Миль-су, и все прочее. Это прочее существовало для того, чтобы обеспечить ее.

И вот замужество. С самого начала Миль-са рассматривала мужа как полуодушевленное орудие, которое сама жизнь предоставляет в ее распоряжение. А-Линь-доду не справился с возложенными на него почетными обязанностями, не оправдал высокое доверие. Денежные и прочие трудности начались с первых дней супружеской жизни. И, естественно, виновником был А-Линь-доду - говорящее и не очень совершенное орудие создания жизненных благ.