Танец с жизнью. Трактат о простых вещах - Олеся Градова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта вечная тоска — держать на руках маленького прошла нитью через всю мою жизнь. Я не могла насладиться материнством в полной мере. Слишком много работы, слишком много всего надо было успеть сделать. Я — сделала, я — директор, а где тот мальчик с белокурыми кудряшками? Инстинкт, более сильный, чем инстинкт самосохранения, заставлял меня много лет искать того мужчину, который даст мне ребенка. Но каждый новый выбраковывался быстрее, чем мы решались отказаться от презервативов. Я больше ничего не сказала, не ответила, но и он уже давно привык читать мои мысли.
Эпизод 19. ПаразитИван позвонил днем, словно уже привык, что я не отвечаю вечером на звонки. Его, конечно, удивляло, что мои совещания с новым боссом Вероникой, а также встречи с клиентами были перенесены на время ближе к полуночи. Я старалась говорить радостным голосом, добавив участия и теплоты, а также немного хриплой усталости. Такой микс казался мне наиболее убедительным.
— Я сегодня плохо себя чувствую, милый. Сегодня я не смогу с тобой встретиться.
— У тебя даже голос изменился.
— Тебе кажется, я просто устала.
— Знаешь, я перестаю узнавать тебя. Ты стала чужая, хотя внешне все будто бы по-прежнему. Но какая-то отстраненная. Мне кажется, что в тебе завелся какой-то паразит, который управляет тобой изнутри… Я скучаю по тебе. Мы не виделись уже несколько недель.
— Иван, сейчас такая ситуация на работе, надо разобраться с новым начальством, проявить себя. Поэтому я так много работаю. И при этом в больнице мне до сих пор не могут установить диагноз — типа хроническая усталость и депрессия. — Я играла с листа, и не очень удачно.
— Я был сегодня в Елоховской церкви. Опять поставил свечку за тебя. Я буду молиться, чтобы ты скорее выздоровела. Иногда мне кажется, что ты разлюбила меня совсем и просто боишься об этом сказать. Может, у тебя есть другой мужчина?
Я замолчала, потом поняла, что опять не смогу признаться.
— Нет, Иван, есть только ты. Правда…Может статься, я не лгала ему?
Эпизод б/н. Встреча на ПатриаршихЯ припарковала машину в Малом Козихинском переулке, между помойкой и розовым «Бентли», и набрала ему эсэмэску: «Я на месте. А ты где — в Ершалаиме или за завтраком у Канта?».
— У Крылова.
Эпизод 20. Мелочь— Сегодня ко мне на улице подошла женщина и просила денег на операцию для ребенка, который смертельно болен. Я никогда ранее не задавалась вопросом — обманывают меня или действительно нуждаются, отдавая это на суд Божий. Если деньги, которые я отдаю, помогут спасти кого-то, — прекрасно. Если их потратят на водку — пусть это останется на их совести.
Я часто подавала на улицах — музыкантам, матерям с детскими «свертками» в руках, инвалидам, толкающим коляски между рядами сидений в метро… Передавая им мелочь, я как будто откупалась за то, что я здорова, успешна и сильна. Я даже помню это чувство вины за собственную полноценность и еще — желание избавить от страданий весь мир: подарить протезы безногим, накормить голодных, дать приют бездомным. Кто из них реально нуждался, а кто превратил в прибыльный бизнес — я не думала, считала лишним для себя решать — кто достоин помощи, а кто нет.
Но сегодня я отказала этой попрошайке. Я видела ее глаза — она чуточку моложе меня, в ее глазах СТРАХ, боль за ребенка, которого, наверное, не спасти. Может быть, это игра… А если это правда? Но ты запретил мне давать милостыню. Я сама очень боюсь за судьбу и здоровье своего ребенка. Ты предупреждал меня, что я могу взять их карму, а значит, подставить под удар единственного сына. Я отказала ей — из собственного СТРАХА. Но меня точит вопрос — если никто никому не будет помогать, во что превратится этот мир?
— В нем будут только сильные и жизнеспособные.
— Попахивает нацизмом. Я помню у Ницше: «Пусть погибнут слабые и уродливые — первая заповедь нашего человеколюбия. Надо еще помогать им гибнуть… Сострадание парализует закон развития — закон селекции…» И что, ты разделяешь это?
— Конечно, словами твоего же Ницше: «Христианство — это религия, которая убедила себя в том, что «совершенная душа» может разгуливать в полусгнившем теле». Ваш бог избрал немудрое мира… и немощное мира избрал бог… и незнатное мира и уничиженное… Подумай над этими словами…
— И что же, слабых надо уничтожать при рождении? Определять с помощью какого-нибудь аппарата — жизнеспособен ли он или это, как говорят мексиканки про неудачного младенца —«мертвый помет»… Вот ты собираешь мелочь, — я показала на жестяную банку, стоявшую возле плиты. — Куда ты потом ее денешь? Поставишь возле церкви?
— Я сделаю наговор и выставлю у подъезда. И тот, кто возьмет, заберет мои грехи, беды и болезни. Однажды я поставил жестянку на детской площадке, где гуляют матери со своими детьми. Она простояла три дня, прежде чем исчезла. Видимо, у тех, кто ее видел, срабатывала защита.
— Дамир, я многого еще не могу принять в тебе. Но не могу забыть твоих слов, которые пробуждают первобытный страх в моей душе за мою жизнь и жизнь моего ребенка. Я больше не подаю нищим. Но мне кажется, я никогда не смогу «подставить» невинного, заставив его взять мои беды и болезни.
— Потому что ты еще не научилась думать о себе. И если говоришь, что беспокоишься за своего сына, ты должна быть волчицей — загрызть любого, кто угрожает его жизни. И сделать все, чтобы ты и твоя семья были в безопасности. Кроме тебя, этого НИКТО НЕ СДЕЛАЕТ.
Эпизод 21. Димка— Мой друг очень болен. Его лечат самые лучшие врачи. Но никто не может ему помочь. Он был блестящим пиарщиком, на его проектах до сих пор пишут учебники по политическим технологиям. И сейчас он в полном раздрае, несколько месяцев на больничном. А ведь ему едва исполнилось сорок.
Дамир опять знал ответ на вопрос. Иногда на него «снисходило» без всякого маятника.
— Считай, что его больше нет — он никогда больше не поднимется на те высоты, которых достиг.
— Но я хочу помочь ему.
— Зачем? Почему ты все время хочешь кому-то помогать? Зачем тебе эта благотворительность?
— Потому что я привыкла возвращать долги.
— Ты ему должна?
— Да, он очень многое сделал для меня. Он не только научил меня профессии — он научил меня быть виртуозом игры.
— Ты ему уже все вернула — работала на него, а он получал деньги. И тебе он платил сущие копейки, в отличие от того, что получал сам.
— Это неважно, он зарабатывал тем, что он стратег, а я — тактик. А тактики всегда получают крохи…. — Я защищала своего «значимого» человека.
— Он ездил в Тибет, искал спасение в местах и среди людей, которые, как ему казалось, ближе к Богу, но… он не знает своего Бога, и поэтому те, чужие «небесные цари», не смогут помочь ему.
Я подумала, что ничего не говорила ему про Димкины «вояжи» к ламам. Но эту тему про небесных царей я хорошо помнила из его альбома: «Я молился богам, что не стоили свеч, я молился богам, приносящим беду…».
И между тем во мне созревал протест. Если я вытащу Димку, пусть даже за счет собственной энергии и знаний, я смогу побороть «проклятье», которое на нем висит. Постоянное желание что-то и кому-то доказать, опровергнуть аксиомы, обосновать несостоятельность прогнозов… Почему я все время готова биться? Я знаю, что Димка не просто так ездил в свои Тибеты. Он хотел найти себя и свое место в мире. Да, этот поиск начался в тот момент, когда его вышибло из привычных для него обстоятельств — встреч с большими клиентами, креативных штурмов, акций по разгону «офисного планктона». Он заболел. Обращался к врачевателям — иголки, пиявки, волшебные китайские порошки. Ничего не помогало. Он опять начал писать музыку, пытался записываться в студии. Вернуться к себе и получить индульгенцию. Но ничего лучше его «Следов на песке» не получалось. «Никогда больше не поднимется…» Я тайно от всех буду ему помогать, и я чувствовала, что смогу это сделать. Только пока не знала, как? У меня есть желание решать проблемы, но пока нет возможности.
Эпизод 22. Трудный выбор— Я звонил тебе, но ты не брала трубку. Я уже начал волноваться.
— Прости, я всю дорогу разговаривала по мобильнику с Леркой. У нее проблемы.
— Что случилось, я могу помочь?
— Да ничего особенного. Трагедия районного масштаба. Ее парень наконец-то признался, что у него есть другая, «параллельная» жизнь. Конечно, обещает найти подходящий момент и расстаться с той, другой девушкой… Но само это откровение — лишнее, не нужное. Что он хотел этим сказать? Получить санкцию на двойную жизнь? Или совет «сочувствующего человека»? Что за мужики пошли… Она плачет которую ночь… Я всегда боялась любить именно поэтому, что со мной могут поступить вот так или даже хуже.
— Боишься, поэтому и получаешь…
Он взял в руку маятник — я пыталась остановить его. Нет ничего хуже, чем знать правду.