Тяжелое сердцебиение (ЛП) - Биар Джанесса

То, как Давид держит мою маму, напоминает мне о Скае. О том, каким горячим он был, когда целовал меня.

Я взглядом пытаюсь установить зрительный контакт с Серджу, потому что ожидаю увидеть на его лице печаль, похожую на ту, что ношу в своём сердце с того вечера. Но тут я обнаруживаю совершенно восторженный блеск.

Серджу светится, и это окончательно выбивает меня из колеи.

Он такой хороший актер?

Или поцелуй в клубе для него не значит так много, как для меня?

Всё было ложью и обманом?

Возможно, я вообразила, что он испытывает тоже чувство, что и я?

— Как … что … давай сначала… — бормочет Давид и забирает у моей мамы сумку. Этим он стряхивает моё оцепенение, после чего я украдкой вытираю слезы и иду на кухню.

Мои движения, когда я готовлю чай и кофе напоминают моторику недоделанного робота. Тут тоже никакого хорошего утешения, потому что я впервые чувствую, что опозорилась.

Предательские слезы.

Очевидно, моё представление меня подвело.

В конечном счете подтверждается распространенное мнение, что я слепа.

Кто сказал, что я не наивна? Это воплощение безграничной наивности!

— Всё равно! — шепчу я, оттирая чистую чашку щёткой. — Если план работает, то это однозначно того стоит.

Как говорит народная мудрость? Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Мне очень трудно сопротивляться потребности поднять голову и проклясть небеса, потому что ничего не идёт так, как должно! Тем не менее, я намеренно воздерживаюсь от того, чтобы оскорбить подчас реально саркастичного дедулю. Все старания вылетают в трубу. Мне непонятно, почему это превращается в какую-то катастрофу.

Мы уже два часа сидим на кухне и разговариваем о школе и работе. Я чувствую себя как на бизнес-ланче!

На самом деле шок Давида от этой неожиданной встречи давно преодолен, а вот его юмор остается где-то на обочине. Не хватает только, чтобы он к маме обращался на Вы, а в остальном всё присутствует.

Всё по существу, по возможности безличные комплименты.

Прямая осанка.

Умеренный зрительный контакт.

Нулевой контакт кожей.

Серджу тоже выглядит подавленным, потому что у меня, очевидно, на лице написано, что я думаю об этой встрече.

Совершенно ничего!

Я радуюсь, когда вспоминается наша любимая игра, и Давид просит достать карты для нее. Теперь я, наконец, впервые слышу искренний смех, мама признается, что она не играла в Мау-Мау ещё со школьной скамьи.

— Не проблема! — говорит Давид. — Я напомню тебе о том, как мне проигрывать.

— Я никогда не проигрывала. Скорее была жертвой твоих трюков! — восклицает она и решает забрать карты.

Давид строит невинную мину и пожимает плечами.

— Что могу я поделать, если ты постоянно была такой растяпой? Я мог скинуть пол колоды, и ты этого не замечала!

— Ха — ха! — говорит она, пальцем указывая на него и сузив глаза. — Наконец ты признался, что жулик!!!

— Но только тогда, когда играю против тебя, — отвечает он, ухмыляясь и чуть было не показывает ей язык. — Остальные просто лучше следят, вместо того чтобы прямо-таки приглашать меня отправить их на скамейку проигравших!

— Что? Скамейку проигравших, значит? — говорит она и между тем тасует карты. — Давай посмотрим, где ты окажешься совсем скоро.

Этого вполне достаточно, чтобы пробудить амбиции Давида, и мы становимся свидетелями коварной тактики, с помощью которой он одерживает победу.

Давид на самом деле жульничает, но совсем не так, как я подумала в начале.

Каждый раз, прежде чем сбросить карты, он фиксирует на маме взгляд, а она между тем избегает этого интенсивного зрительного контакта, и Давид сбрасывает больше одной карты, которые ему не подходят.

А я слишком увлечена тем, что один мужчина может так сбить с толку мою маму, что ничего не говорила.

Точно так же увлекаеся и Серджу, который долго следит за игрой с подозрением, пока не раздается звонок в дверь.

Мы все застываем и обмениваемся такими взглядами, будто только что обговорили план убийства и теперь боимся ареста.

— Райс? — приподнимается Давид, но задерживается на месте, чтобы увидеть отрицательное качание головой. — Тогда я пойду посмотрю, кто хочет удостоить нас чести в такой поздний час.

При мысли о том, что это может оказаться одна из граций, что обычно посещают Давида в пятницу вечером, у меня во рту пересыхает. Чтобы исправить подобное обстоятельство, я хочу просто сделать глоток своего чая, но это оказывается не очень хорошей идеей, потому что как раз в это мгновение на кухню возвращается Давид, на буксире у которого наш неожиданный посетитель. Это тот самый момент, в который я делаю глоток, давлюсь и падаю замертво.

Нет, конечно, я не совсем мертва, но близка к этому! Моё сердце действительно должно было пропустить несколько ударов, после того как Люк напрямую поражает меня своим взглядом. Чтобы избавиться от неприятного чувства, я должна громко прокашляться, но вместо этого соскальзываю со стула и даже приседаю. Кашель никак не проходит, но никто не спешит похлопать меня по спине, пока…

— Вы будете просто смотреть? — слышу я ругань Люка и, наконец, чувствую так необходимый мне удар между лопатками, который является гарантией того, что я снова могу дышать. — Ты опять? — спрашивает он. Тихо, ласково и, тем не менее, как-то прохладно.

— Хм, — мямлю я и хватаюсь за свою шею, которая теперь горит.

— Вот, ты должна что-то попить. — Серджу протягивает мне свой стакан с водой. Я таращусь на него с тем же скептицизмом, как если бы его содержимое могло быть токсичным, и качаю головой.

— В этом вопросе твой своенравный друг прав! — соглашается с ним Люк, забирает у него стакан и держит его прямо перед моими губами. Не хватает ещё только, чтобы он схватил меня за шею, и это внушает мне …

— Парень, а ты властный! — каркаю я, но всё же делаю глоток и пытаюсь проглотить, прежде чем позволяю себе следующий вздох.

Это уже и так достаточно неловко!

— Что мне поделать с тем, что ты постоянно попадаешь в истории? — спрашивает он, и все, за исключением моей мамы как будто по команде смеются. То есть Давид и, следовательно, Серджу.

Люк в растерянности, поэтому я даже не могу винить его за этот хаос, но злость накрывает меня. Жуткая злость, если быть точной.

Я прекрасно понимаю, почему они смеются, но черта с два присоединюсь к этому «Сравним-ка-мы-пары-Давид-Ирен-и-Люк-Капрайс-а-решит-кто-смешнее-наше-жюри».

Поэтому развернуться и сердито топнуть подходит мне сейчас намного лучше, чем бороться с кем-то. Никогда раньше не была стервозной, но думаю, что иногда мои нервы сбережет то, что я понервирую других.

Непосредственно перед своей комнатой я оказываюсь в ловушке. Думаю, что позади меня Серджу, и в мыслях готовлю фразу, что не считаю его так называемую поддержку дружественной, примеряю подходящее выражение лица и набираю достаточное количество воздуха, чтобы отбарабанить всю тираду до конца. Однако, когда поворачиваюсь, меня парализуют зеленые глаза Люка.

И замолкаю, когда…

— Ты точно знаешь, что я чувствую, когда его вижу… — и теряю нить.

— Я знаю это? — спрашивает парень тихо и с хорошей дозой любопытства в голосе.

«Черт! Молодец, Прайс! Как на счет того, чтобы в следующий раз сначала смотреть, кто за тобой стоит, а уж потом говорить?»

— Даже если нет, меня это нисколько не интересует! — вывожу я сквозь стиснутые зубы и пытаюсь вытащить свою руку из его хватки.

— Но меня интересует!

— Почему? Ты хочешь постоянно попрекать меня этим, как твой дружок Ёж? Или просто шепнуть Мии, и тем самым разместить это на таблоидах для общественности? Ты достал меня уже со своей сраной техникой кнута и пряника. И знаешь, что? Меня больше не привлекает…

— Не привлекает? — перебивает он, и я однозначно вижу озорство в его глазах.