Конформист - Альберто Моравиа

Он уже собирался выйти в коридор, когда дверь отворилась и вошла Джулия. На ней были только юбка с блузкой, пиджак она сняла и несла на руке. Цветущая, пышная грудь оттопыривала белый лен блузки, окрашивая его в розовый цвет наготы. Лицо было освещено радостным удовлетворением, и только глаза, усталые, томные, казавшиеся больше, чем обычно, выдавали трепет желания, смятение, почти испуг. Марчелло с удовлетворением отметил все эти детали: Джулия действительно была супругой, готовящейся отдаться в первый раз. Она повернулась немного неуклюже (он подумал, что она всегда двигалась неуклюже, но это была милая неповоротливость здорового и невинного животного), чтобы закрыть дверь и задернуть занавески, а затем, стоя прямо перед Марчелло, попыталась повесить пиджак на крючок багажной сетки. Но поезд мчался с большой скоростью, при переезде одной из стрелок вагон неудержимо качнуло, и Джулия упала на Марчелло. Она весьма ловко воспользовалась падением, усевшись ему на колени и обвив его шею руками. Марчелло ощутил на своих худых ногах всю тяжесть ее тела и машинально обнял жену за талию. Она спросила тихо:

— Ты любишь меня? — и склонилась к нему, ища ртом его губы.

Они целовались долго, а поезд продолжал мчаться вперед, и скорость была, если можно так выразиться, сообщницей их поцелуев, ибо при каждом толчке они ударялись зубами, а нос Джулии прямо-таки впивался в лицо Марчелло. Наконец они оторвались друг от друга, и добросовестная Джулия, не сходя с колен мужа, достала из сумки носовой платок и вытерла ему рот, приговаривая:

— У тебя на губах по меньшей мере килограмм помады.

Марчелло, у которого все онемело, воспользовался очередным толчком поезда и тихонько спихнул тяжелое тело Джулии на сиденье. Она сказала:

— Противный, ты меня не хочешь?

— Они должны еще прийти приготовить постели, — сказал слегка смущенный Марчелло.

— Представляешь, — сказала она без всякого перехода, оглядевшись вокруг, — я в первый раз путешествую в спальном вагоне.

Марчелло, не удержавшись, улыбнулся ее наивности и спросил:

— Ну и как? Тебе нравится?

— Да, очень. — Она снова огляделась вокруг. — А когда они придут застилать кровать?

— Скоро.

Они замолчали. Потом Марчелло взглянул на жену и увидел, что она тоже смотрит на него, но теперь уже по-иному, почти с робостью и опаской, хотя лицо ее по-прежнему хранило недавнее пылкое и счастливое выражение. Она заметила, что он смотрит на нее, и улыбнулась ему, словно извиняясь, и, не произнеся ни слова, сжала его руку. Затем из нее нежных влажных глаз закапали слезы, потом еще и еще. Джулия плакала, продолжая смотреть на Марчелло, и жалко пыталась улыбнуться ему сквозь слезы. Наконец во внезапном порыве она склонила голову и принялась неистово целовать его руку. Слезы Джулии сбили Марчелло с толку: она отличалась веселым характером, вовсе не была сентиментальна, он впервые видел ее плачущей. Джулия, однако, не дала ему времени выдвинуть какое-нибудь предположение, потому что, выпрямившись, сказала торопливо:

Прости, что я плачу… но я подумала, что ты настолько лучше меня, и я тебя недостойна.

Ну вот, ты начинаешь говорить, как твоя мать, — улыбнулся Марчелло.

Она высморкалась и спокойно ответила:

Нет, мама говорит это просто так, сама не зная почему… у меня же есть на то причина.

— Какая?

Она долго смотрела на него, потом решилась:

Я должна сказать тебе одну вещь, после чего, возможно, ты больше не будешь любить меня, но сказать ее я должна.

— Что именно?

Она ответила медленно, внимательно глядя на него, словно хотела сразу же уловить выражение презрения, которого боялась:

— Я не такая, как ты думаешь.

— То есть?

— Я не… словом, я не девушка.

Марчелло посмотрел на нее и вдруг понял, что нормальности, которую он до сих пор приписывал жене, на самом деле не существовало. Он не знал, что скрывается за началом ее исповеди, но теперь был уверен, что Джулия, как она сама сказала, не такая, как он думал. Он почувствовал, что ему заранее неприятно то, что предстоит услышать, и у него едва не возникло желание отказаться от ее признаний. Но прежде всего следовало ее успокоить, ему это было легко, потому что пресловутая девственность не имела для него никакого значения. Он ответил ласково:

Не беспокойся… я женился на тебе, потому что люблю тебя… а не потому, что ты была девственницей.

Джулия сказала, тряхнув головой:

Я знала, что у тебя современные взгляды… и что ты не станешь придавать этому значения… но все равно я должна была тебе об этом сказать.

"Современные взгляды", — почти забавляясь, подумал Марчелло. Фраза была похожа на Джулию и возмещала недостающую девственность. Фраза была невинна, но невинность была иной, нежели он себе представлял. Взяв жену за руку, он сказал:

Давай не будем больше об этом думать, — и улыбнулся ей. Джулия улыбнулась ему в ответ. Но одновременно глаза ее снова наполнились слезами, которые потекли по щекам. Марчелло запротестовал: — Ну же… что с тобой такое? Ведь я же сказал тебе, что для меня это не имеет значения!

Джулия повела себя необычно. Она обняла его за шею, но, спрятав лицо у него на груди, нагнулась так, что Марчелло не мог ее видеть.

— Я должна сказать тебе все?

— Что «все»?

— Все, что со мной случилось.

— Но это неважно.

Прошу тебя… это будет проявлением слабости… если я не скажу тебе, мне будет казаться, что я что-то от тебя скрываю…

Да зачем же? — спросил Марчелло, гладя ее по волосам. — У тебя был любовник, кто-то, кого, как тебе казалось, ты любила или кого действительно любила. Зачем мне это знать?

Нет, я его не любила, — вдруг ответила она почти возмущенно, — я никогда не считала, что люблю… мы были любовниками почти до дня нашей с тобой помолвки… но это был не молодой человек, как ты… это был шестидесятилетний старик: отвратительный, жестокий, злой, требовательный… друг семьи, ты его знаешь.

— Кто это?

— Адвокат Феницио, — коротко сказала она.

Марчелло подскочил:

— Но он был одним из свидетелей!

Он силой настоял на этом… я не хотела, но не могла отказать… хорошо еще, что он позволил мне выйти замуж…

Марчелло вспомнил, что адвокат Феницио, которого он часто встречал в доме Джулии, всегда был ему несимпатичен: маленький блондинчик, лысый, в золотых очках, с безгубым ртом и остроконечным носом, который морщился, когда адвокат смеялся. Как помнилось Марчелло, это был человек спокойный и холодный, но за спокойствием и холодностью скрывались агрессивность и неприятная наглость. Феницио был физически крепок, в жаркий день он как-то снял пиджак и закатал рукава рубашки, обнажив белые сильные мускулистые руки.

— Но что ты в нем нашла? — невольно воскликнул Марчелло.

— Это он что-то нашел во мне… и очень рано… я была его любовницей не месяц, не год, а шесть лет.

Марчелло быстро посчитал в уме: Джулии был сейчас двадцать один год или чуть больше, значит… Он повторил изумленно:

— Шесть лет?

— Да, шесть лет… мне было пятнадцать, когда… ты понимаешь?

Марчелло заметил, что, хотя Джулия и говорила о вещах, по всей видимости, причинявших ей душевную боль, она сохранила свою обычную тягучую, добродушную манеру, словно речь шла о ничего не значащих сплетнях.

— Он воспользовался мною, можно сказать, прямо в день смерти бедного папы… если не в тот самый день, то очень скоро. Кстати, я могу назвать тебе точную дату: едва прошла неделя после похорон отца… заметь, он был папиным близким другом и доверенным лицом. — Она помолчала, словно для того, чтобы молчанием подчеркнуть подлость адвоката, а затем продолжала: — Мама только и делала, что плакала и, разумеется, часто ходила в церковь. Он пришел как-то вечером, я была дома одна, мама куда-то ушла, а прислуга была в кухне… я сидела в своей комнате за столом и делала уроки… я была в пятом классе гимназии и готовилась к аттестату. Он вошел на цыпочках, подошел ко мне сзади, склонился над заданием и спросил, что я делаю… я ответила ему, не обернувшись… у меня не возникло ни малейших подозрений, во-первых, потому, что я была невинна — тут ты можешь мне поверить, — как двухлетняя девочка. Во-вторых, потому, что для меня он был почти как родственник… я звала его дядей, представь себе… итак, я сказала ему, что готовлю задание по латыни, а он знаешь, что сделал? Взял меня за волосы, одной рукой, но крепко… он часто делал так, в шутку, потому что у меня были великолепные волосы, длинные, вьющиеся, он говорил, что у него руки так и чешутся… Почувствовав, как он тянет меня за волосы, я и тогда подумала, что это шутка, и сказала: "Пусти меня, ты мне делаешь больно…" — но он заставил меня встать и, продолжая держать за волосы, повел к кровати, стоявшей, вот как сейчас, в углу у двери. Я, представляешь, была так невинна, что все еще не понимала, и, помню, сказала ему: "Оставь меня… я должна делать уроки". В этот момент он выпустил мои волосы… нет, не могу тебе сказать.