Переводчик - Александр Шувалов

Еще раз повторив все это для особо непонятливых, он выслушал их «спасибо», буркнул в ответ «на здоровье» и начал готовиться к своему последнему бою. Сбывалась заветная Санина мечта – красиво погибнуть, как триста спартанцев или там крейсер «Варяг» в неравном бою. Для полного счастья не хватало греческой туники или бескозырки, окровавленной тельняшки и пробитого вражескими осколками Андреевского флага. Впрочем, Саня Котов не был бы Котовым Саней, если бы не удумал какую-нибудь пакость. Даже напоследок.

Говорят, в жизни всегда есть место подвигу... Не знаю, не пробовал, но искренне уверен в том, что чудес на свете не бывает. Более того, как говорят на флоте, все, что в жизни ни делается, делается херово. Однако...

Возвращающейся с задания группе гэрэушного спецназа встретиться с Саней и его новыми друзьями из числа местного бомонда и вмешаться в их междусобойчик вряд ли было определено судьбой. Но сначала они немного задержались, потом сделали ненужный крюк, а потом решили сократить путь, чтобы выйти к ожидающему их вертолету вовремя.

На подходе к лощине они сначала услышали выстрелы, затем безграмотные вопли на языке страны пребывания с чудовищным мухосранским акцентом, смысл которых можно было перевести как «Идите сюда, я вас всех... мне даже оружия не нужно, я вам голыми руками все оборву и туда нассу...», и далее на чистом русском: «Бля-ядь!» А далее... А далее кто-то, чудовищно перевирая мелодию, затянул «Орленка»!

Почему-то считается, что «Орленок» – песня Отечественной войны. А вот и нет! Исполнитель горланил ее в одном из довоенных вариантов, со словами типа «бурятские степи в огне» и «гремучей гранатой от сопки врагов отмело».

Неслышно подойдя к концертирующему, спецура обнаружила шестерых живых и одного неподвижного аборигена, валяющегося у входа в лощину. Кусты, прикрывающие его, ходили ходуном, как будто стая мамонтов затеяла там групповуху. По-прежнему звучал «Орленок» – то ли певца заклинило, то ли в его репертуаре ничего более подходящего случаю не было. Действительно, не «Путану» же исполнять в столь судьбоносный момент!

Когда охреневших от искусства слушателей покончали из бесшумок, командир группы Бацунин (тогда еще майор) велел Бегемоту с Боксером выяснить в чем дело и заткнуть, бога ради, того Паваротти, а то уже задолбал вконец своим вокалом!

Проскользнув ужом между камнями, Сергей углубился в кусты и увидел... Совсем не то, что ожидал, увидел. Какой-то мужик, удобно и со вкусом расположившись за поваленным деревом, одной рукой дергал за веревку, создавая шевеление в кустах метрах в десяти от себя. Ладонь второй он приставлял ко рту, направляя волшебные звуки песни в сторону тех же кустов. Под боком у исполнителя лежали автомат, магазины к нему и несколько гранат.

Допев очередного «Орленка», изрядно охрипший Котов не успел завести песнь по новой на бис, как услышал справа от себя вопрос на чистом русском: «А Мурку слабо?»

Повернувшись на голос, он увидел улыбающуюся раскрашенную черно-зелеными полосами физиономию какого-то мужика в камуфляже. Дуло его автомата с глушаком было направлено прямиком Сане в голову.

– Я слов не знаю, – честно ответил он.

– Тогда кончай концерт.

– С удовольствием.

Сане сделали укол, по новой перевязали и понесли к вертолету. По дороге он выслушал много для себя приятного, причем самым ласковым из ему сказанного было «кабан хренов».

А через пару километров встретили двух оставшихся героев. Они скорбно сидели на камушке, обнявшись, аки родные братья.

Далее началось все самое интересное. Добравшись до посольства, герой-разведчик Карповцев, даже не сменив подштанников, отбил в центр шифровку, в которой честно и непредвзято описал случившееся: так, мол, и так, по вине заснувшего на посту капитана Котова группа была захвачена неизвестными. Он, полковник Карповцев, голыми руками уничтожил часть из них (кийя!) и скрылся, о чем, как говорится, и докладывал.

Только вот незадача, спецназ доложил по своим каналам раньше и описал ситуацию несколько иначе. Подписанная Бацуниным и сильно обидевшимися на героя-начальника офицерами резидентуры, шифровка совсем по-другому описывала роль Олега Валентиновича, как личности, в этой похабной истории.

Тут уж стало совсем не до орденов. Могущественный тесть, обматерив в душе мудака-зятя, подключил друганов и сделал все, чтобы это ЧП замять. И замял-таки!

Официальная версия была проста и незатейлива: выход группы на задание, внезапное боестолкновение, массовый героизм и взаимовыручка советских офицеров-разведчиков, умелое и грамотное руководство группой ее командиром.

Спустя неделю Карповцев заглянул к Сане в госпиталь, чтобы рассказать ему, что же на самом деле произошло, и по-дружески посоветовать держать язык на привязи. В знак заботы о раненом подчиненном он взял с собой банан.

Увидев дорогого начальника, благоденствующий в отдельной палате Саня весь как-то ослабел, растекся по койке и знаками попросил того приблизиться поближе, чтобы сообщить ему на ушко что-то особо важное. Тот, дурак, и купился. Когда голова товарища полковника (вместе с туловищем) оказалась в пределах досягаемости, Саня схватил обожаемого руководителя ручищей за шею и что было сил приложил его мордой о прикроватную тумбочку, напрочь ее (тумбочку) при этом сломав. Правда, и голове тоже досталось. Прибежавший на шум и треск медперсонал обнаружил тушку товарища полковника, лежащую среди обломков больничной мебели, и достаточно бодрого Котова в своей кроватке. На вопрос, что тут произошло, он с лаконизмом истинного спартанца ответил: «Упал».

В результате этой героической эпопеи:

– тесть Карповцева звездочки Героя не получил;

– сам Карповцев в Москву переведен не был. После реанимации его перевели в отделение лицевой хирургии, где ему по возможности исправили личико;

– через три недели Котов выписался из госпиталя, а еще через десять дней вполне легально съездил и привез те самые документы. За это к 7 ноября с него было снято ранее наложенное за какую-то ерунду взыскание;

– с подачи мстительных спецназовцев, замучившихся таскать тушу Котова по лесам и горам, пошла гулять где надо легенда о страшном человеке Сане, валящем деревья резинкой от трусов и разгоняющем вокалом орды врагов.

Единственным наварившим на всей этой истории оказался, как то ни странно, дядюшка Лэ. Благодарный Саня перед отъездом на родину свел его кое с кем из лидеров оппозиции. И когда правящий клан, к своему удивлению, с треском проиграл очередные выборы, дядюшку Лэ кооптировали в правительство, и он долго еще украшал его своей персоной на посту министра печати и информации...

Да, едва не забыл. Вскоре Саню отправили в отпуск, по окончании которого за рубеж он не вернулся. Наверху, видимо, решили, что служить за рубежами любимой отчизны капитан Котов не достоин.

А потом заполыхала вся страна. Саня прошел краткую переподготовку по программе спецназа и еще некоторое время мотался по национальным окраинам некогда великой империи, где насмотрелся такого, что свою вокально-азиатскую эпопею вспоминал с доброй улыбкой на устах.

Глава 28. Совет в Филях LTD

Засиделись до глубокой ночи, вернее – до раннего утра. При предварительном прогоне плана действий Котову едва всем колхозом не наваляли звездюлей – с его подачи благородное дело мести и наказания супостатов стало выглядеть чуть ли не комедией абсурда.

– А ассенизационная машина тебе зачем? – с ненавистью глядя на толстую ряшку пошляка, орал Волков.

Саня в ответ изготовил себе здоровенный бутерброд из остатков хозяйской ветчины и нагло заявил, что противника надо не просто победить, а желательно еще и обосрать, а лучшего материала для обсирания, нежели дерьмо, природа не знает, и быстренько засобирался подкрепиться.

Услышав это, Бацунин попросил того повторить ранее сказанное для непонятливых. Котов снисходительно вздохнул, открыл рот, и... неуловимым движением единственной здоровой руки Гера вырвал у оратора бутерброд, в два счета его сжевал, запил чайком, закурил и молвил: «А пожалуй, именно такая дурь и проканает. Ладно, Саня, живи» – и, повернувшись к Лопатину, распорядился: «Уволь его, Боксер».

Котов безропотно написал своему непосредственному начальнику Володе заявление об увольнении. Володя написал аналогичное заявление своему непосредственному начальнику Гере. Тот же Саня распечатал на принтере пять заявлений от бойцов руководимой им команды, почему-то именуемой информационно-аналитическим отделом, и очень похоже за всех их расписался.

Все заявления от желающих уволиться были тут же завизированы их непосредственными начальниками. Задним числом, естественно. Пятерым уволенным предстояло узнать эту приятную новость через несколько часов.