Мстислав Великий. Последний князь Единой Руси - Василий Седугин

Росава тотчас догадалась, чьих это рук дело, но не подала вида и сказала спокойно:

– Собирайся в путь, воевода, раз князь приказал. Но поедешь только после вторичного извещения.

Сама направилась к Михаилу. Он сидел за столом, обедал. Увидев Росаву, радостно воскликнул:

– Присаживайся рядом. Отобедаем месте. У меня только что был князь Давыд, я его тоже оставлял на обед, но он куда-то торопился...

– И что нового сказал тебе твой дядя?

– Да вот попросил не посылать его в Усвят.

– А ты что?

– Направил вместо него воеводу Велигора.

– Нельзя было этого делать, князь.

– Почему? Разве я не имею права менять решение Боярской думы? За князем всегда было последнее слово.

– Все верно. Но ты нарушил завет своей матери.

– Какой завет? Она мне ничего не говорила относительно моего дяди.

– Зато со мной беседовала.

– Почему же ты мне ничего не сказала?

– Некогда. То свадьба, то похороны. Но об укреплении границ княжества она говорила со мной неоднократно.

– И велела направить в Усвят Давыда?

– Только его. У него настойчивый, упорный характер, только он сможет навести там порядок.

– Раз ты так считаешь...

– Не я, а покойная княгиня распорядилась в свое время.

– Что же мне делать? Разве я могу пойти против воли усопшей матери?

– Никак нельзя, князь.

– Тогда вот что... Ты уж сама... сама как-нибудь объяви о моем новом решении... А то мне как-то неудобно...

– Мне он не поверит. Надо, чтобы приказ он услышал из твоих уст.

– Вот ведь какая неприятность... Но ладно, зови.

Явился Давыд. Набычившись, встал у порога, перевел взгляд с князя на княгиню. Михаил барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Все трое молчали.

Наконец Давыд не выдержал, с трудом выжал из себя:

– Звали?

– Видишь ли, какое дело, дядя, – неуверенно начал Михаил, пряча от него глаза. – Мы вот тут посовещались...

– И что надумали?

– Надо тебе ехать в Усвят...

– Но ведь ты только что мне приказал остаться в Полоцке! – выкрикнул Давыд.

– Ну ты понимаешь, все как-то особым образом изменилось, и я ничего не могу поделать...

– Но ты князь или не князь?

– Князь, князь, я знаю это!

– Тогда почему позволяешь решать за себя другим людям?

– Нет, нет, на этот раз решал я сам. Самолично.

– Не верю! Потому что мы только что с тобой беседовали, ты говорил одно, а теперь совершенно другое. Почему?

– Да, почему? – обратился Михаил к Росаве.

– Так завещала покойная княгиня.

– Да, дядя, так повелела в свое время моя мама. А я не могу ослушаться ее, даже если она уже не пребывает с нами.

– Но почему ты мне раньше ничего не говорил о завете твоей матери?

– Я не знал...

– Она через меня передала свое повеление, – поспешила вмешаться Росава, видя, как все больше теряется и слабеет волей ее муж. – Так что, князь, собирайся в путь, и ничего другого тебе не остается делать.

Давыда всего передернуло, он метнул злобный взгляд на Росаву и молча вышел из горницы.

– Не понимаю, чем плохо жить в Усвяте? – недоумевал Михаил после его ухода. – Был я там. Приличный городишко, хорошие, приятные люди. А леса на редкость богаты дичью и зверями, охотиться одно удовольствие. Я ведь знаю, дядя заядлый охотник. Так что быстро привыкнет и освоится. И не надо слишком беспокоиться, не правда ли, Росава?

XV

Возвращения Мстислава в Новгород никто не ждал, он появился со своей дружиной неожиданно. Так ему захотелось. Чтобы без толп народа, выбегающих в поле родственников, криков, плача. Потихоньку проехать во дворец, увидеть жену, близких, а потом в баньку попариться с дороги и в чистую постель, о которой забываешь во время походов...

Так оно и случилось. Суета началась только после прохождения воинов через главные ворота города. Не успели разнести весть по улицам, как он уже подъезжал к крыльцу дворца. Навстречу выскочила Кристина, только косы разлетались на ходу. Он слез с коня, обнял ее, нежную, трепещущую, чмокнул в губки. Вот ведь как получается! Подарила ему судьба существо искреннее, бесхитростное, любящее, только бы миловаться и радоваться. А нет у него к ней глубокого чувства. Так, пару раз вспомнил во время разлуки, да и то по какому-то житейскому поводу: вот платок на дорогу вышила, вот полотенце с каймой сунула в походную сумку...

Обняв и прижав к себе, Мстислав повел ее во дворец, по пути выспрашивая:

– Ну как без меня жила? Никаких происшествий?

Она, преданно заглядывая ему снизу радостно блестевшими глазами, на которые навертывались слезы счастья, отвечала односложно:

– Все хорошо. Я здорова. Во дворце спокойно. Я счастлива. Очень.

Она хорошо говорила по-русски, но, видно, боялась ошибиться и поэтому говорила короткими фразами.

– Как дядя Вячеслав? – Для него он был вторым отцом, поэтому про него он никогда не забывал.

– Болеет. Но держится. Я ему сказала, выйдет встречать.

– Воимир все грамоты пишет?

– Пишет.

Воимир в последние годы увлекся книгами, много читал, стал сочинять летопись, поэтому Мстислав в поход его не взял, а поставил во главе государева двора, чтобы он вел все хозяйственные дела и записывал расходы и приходы в казну; Воимир был не только грамотным, но и старательным, точным до мелочей человеком и очень подходил для такой должности.

– Значит, во дворце все в порядке? – спрашивал Мстислав.

– Да. И еще вот что, – произнесла она таинственно, гладя его по груди свободной рукой. – У нас будет ребенок.

– Ты беременна? – наклоняясь к ней, спросил он.

– Да, – прижимаясь к нему, затаенным голосом ответила она. – Ты доволен?

– Конечно! – ответил он, хотя в душе от этого известия не пережил ничего – ни радости, ни огорчения.

Тут Мстислав увидел Вячеслава. За последние два года тот сильно сдал и постарел: появилась обширная лысина, морщины прорезали лицо, глаза стали слезиться. Но все та же ласковая улыбка, те же добрые, любящие глаза. Вот человек, который всех устраивал, никогда не имел недругов, всем старался помочь, каждому стремился чем-то посодействовать!

Мстислав шагнул к нему навстречу, но его обогнал Ярий, кинувшийся на шею отца...

Мстиславу очень хотелось чем-то порадовать своего дядьку, и он сказал, когда они направились во дворец:

– Скучаешь, наверно, по родным черниговским краям?

– На крыльях бы полетел! Как вспомню, какие там денечки стоят хоть летом, хоть зимой, аж душа разрывается от тоски! Гнетут меня здесь и дожди бесконечные, и туманы холодные и сырые...

– Скоро поедете с Ярием на юг. Только не в черниговские, а в переяславские земли. Исхлопотал я для него имение на берегу Псёла. Сам Мономах награждает его за храбрость и отвагу в бою, а также за верную службу. Готовься, дядька, старость проведешь в собственном боярском тереме и в окружении внуков!

– Неужто правда? – по лицу чувствительного Вячеслава потекли слезы. – Мне такое даже во сне не грезилось...

– Правда, правда, отец, – подтвердил Ярий. – Мне сам Мономах выделил земли на Псёле. Беспокойное место, половцы рядом, но ничего, обживемся, привыкнем. Не мы одни в тех краях жить будем!

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – бормотал растроганный старик.

Не прошло и месяца, как из Киева пришли плохие вести. Половецкая орда совершила набег на русские земли и с добычей направилась в места своего кочевья. Войско Святополка и Мономаха рассыпалось по степи, стремясь отбить у нее полон. Их уходом воспользовался Боняк и напал на Киев. 20 июля 1096 года вечевой колокол разбудил горожан. Хотя Боняк застал киевлян врасплох, но пойти на приступ не решился: слишком велика и многолюдна была столица Руси. Но он огнем и мечом прошелся по пригородам и окрестным деревням. Дым пожарищ высоко поднимался к небу, заслоняя Заднепровские дали.

Одновременно половцы нанесли удар по Печерскому монастырю. Монахи в это время мирно почивали в своих кельях, не ведая о беде. Половцы выбили монастырские ворота и ворвались вовнутрь. Начался повальный грабеж. Рассыпавшись по кельям, они выносили все, что попадало на глаза, выжгли дом Святой Владычицы, в церкви хватали иконные оклады, всякие ценные вещи: серебряные кресты, одежду, разный скарб. Кое-где монахи пытались организовать сопротивление, но были рассеяны, половцы нападали большими конными массами, действовали стремительно и беспощадно. Они дошли до гроба Феодосия, встали рядом и начали насмехаться и над мощами преподобного, и над христианским богом. «Где ваш бог? – кричали они. – Пусть же он поможет и спасет вас!»

От Печерского монастыря половцы двинулись к Выдубицкому Всеволожскому монастырю и овладели им, пожгли его постройки и церкви, разгромили и в пепел превратили княжеский двор.

Когда Святополк и Мономах примчались под Киев, Боняк, отяжеленный награбленным добром и полоном, уже ушел в степь. Их взору предстали лишь сожженные деревни и монастыри, перепуганные жители, вылезавшие из своих укрытий, да изрытая колесами телег и копытами лошадей степь...