Николай Гумилев глазами сына - Орест Высотский

К вечеру ошеломляющую новость знали в редакции все, а после телефонного разговора с загадочной Черубиной узнал правду сам Маковский, подготовленный Кузминым, которому Гюнтер поведал о своем открытии.

Однако на этом история Черубины не кончилась.

Гумилев, гордый, самолюбивый, остро переживал то, что случилось в Коктебеле. Встречаясь с ним на «башне» или в «Аполлоне», Дмитриева точно умышленно его дразнила. Позднее она писала в своей «Исповеди»: «Я вернулась (из Коктебеля) совсем закрытая для Н. С., мучила его, смеялась над ним, а он терпел и все просил меня выйти за него замуж. А я собиралась выходить замуж за Максимилиана Александровича. Почему я так мучила его? Почему не отпускала его от себя? Это не жадность была, это была тоже любовь. Во мне есть две души, и одна из них, верно, любила одного, а другая другого?»

Эта ситуация получает драматическое разрешение. В очередной раз посватавшись к Дмитриевой и снова получив отказ, Гумилев «плохо говорит о ней» в присутствии Гюнтера, тут же обо всем этом сообщившего Елизавете Ивановне.

Через два дня в Мариинском театре, в огромной мастерской художника Головина, где на полу были разложены декорации, собираются «аполлоновцы», чтобы договориться о своем коллективном портрете, и в половине одиннадцатого Волошин, подойдя к Гумилеву, дает ему пощечину. Присутствовавший при этой сцене Толстой вспоминает: «К ним подбежали Анненский, Головин, В. Иванов. Но Гумилев, прямой, весь напряженный, заложив руки за спину и стиснув их, уже овладел собой. Здесь же он вызвал Волошина на дуэль».

Секретарь «Аполлона» Зноско-Боровский согласился быть секундантом Гумилева. Вторым секундантом Гумилева стал Михаил Кузмин. Секундантами Волошина были граф Толстой и князь Шервашидзе.

Совещаясь, секунданты выбрали, несмотря на протесты Гумилева, требовавшего стреляться в пяти шагах до смерти одного из противников, самые легкие условия: по одному выстрелу с места, на пятнадцати шагах, одновременно, по команде. Местом дуэли, разумеется, была выбрана Черная речка. Нелегко было найти дуэльные пистолеты. Их достали у Бориса Суворина, пистолеты были «с историей», с гравированными на них фамилиями прежних дуэлянтов.

На рассвете 22 ноября в сторону Новой деревни выехало два автомобиля: впереди Гумилев с секундантами, следом — противники и доктор. На дороге автомобиль Гумилева застрял в мокром снегу, пришлось тащить машину из сугроба. Гумилев, спокойный и серьезный, стоял в стороне, засунув руки в карманы пальто. «Для него, — пишет Толстой, — конечно, изо всей этой путаницы, мистификации и лжи не было иного выхода, кроме смерти».

Дул мокрый морской ветер, вдоль дороги свистели и мотались голые вербы. Выехав за город, оставили автомобили на дороге, и все пошли на голое поле, где были сваи, занесенные снегом.

Противники стояли поодаль, а секунданты начали совещаться. Никто из них не знал ни только правил дуэли, но и не умел заряжать старинные пистолеты. Старшим распорядителем выбрали Толстого, который пошел отмерять шаги. Гумилев заметил Зноско-Боровскому, что граф шагает слишком широко.

Пришлось еще раз отмерять шаги, и, поставив противников на их места, Толстой начал заряжать пистолеты. Засыпав порох «на глазок», он разорвал для пыжей носовой платок и забил его в ствол. Гумилев, вспоминает он, «стоял на кочке, длинным черным силуэтом различимый во мгле рассвета. На нем был цилиндр и сюртук, шубу он сбросил в снег. Подбегая к нему, я провалился по пояс в яму с талой водой. Он спокойно выжидал, когда выберусь, — взял пистолет, и тогда только я заметил, что он, не отрываясь, с ледяной ненавистью глядит на Волошина, стоявшего, расставив ноги, без шапки».

Толстой по правилам в последний раз предложил противникам мириться. Гумилев, не дослушав, сказал глухо и недовольно:

— Я приехал драться, а не мириться.

Отойдя в сторону, Толстой попросил приготовиться и начал громко считать: «Раз! Два!..» Кузмин, не в силах стоять, сел в снег и заслонился цинковым хирургическим ящиком, чтобы не видеть ужасов.

— Три!.. — У Гумилева блеснул красный свет, раздался выстрел. Прошло несколько секунд. Ответного выстрела не последовало.

— Я требую, чтобы этот господин стрелял! — в бешенстве крикнул Гумилев.

— У меня была осечка, — пробормотал в волнении Волошин, глядя на пистолет, который держал стволом вниз на вытянутой руке.

— Пускай он стреляет во второй раз, — опять крикнул Гумилев, — я требую этого!..

Волошин поднял пистолет, щелкнул курок, но выстрела не было. Толстой подбежал к нему, выдернул у него из дрожащей руки пистолет и, целя в снег, выстрелил. Гашеткой ему ободрало палец. Гумилев продолжал неподвижно стоять.

— Я требую второго выстрела! — упрямо проговорил он. Секунданты посовещались и отказали. Гумилев поднял шубу, перекинул ее через руку и пошел к автомобилям.

Максимилиан Волошин описывает дуэль несколько иначе: «Рано утром мы стрелялись за Новой деревней возле Черной речки, если не той самой парой пистолетов, которой стрелялся Пушкин, то, во всяком случае, современной ему. Была мокрая, грязная весна[5], и моему секунданту Шервашидзе, который отмеривал нам 15 шагов по кочкам, пришлось очень плохо. Гумилев промахнулся, у меня пистолет дал осечку. Он предложил мне стрелять еще раз. Я выстрелил, боясь, по неуменью своему стрелять, попасть в него. Не попал, и на этом дуэль закончилась. Секунданты предложили нам подать друг другу руки, но мы отказались».

Репортеры много зубоскалили о поединке «декадентов», рассказывали в фельетонах, как Волошин потерял в снегу калошу, и все вместе, даже Гумилев, искали ее. Эта выдумка отозвалась в шуточных стихах Саши Черного:

Боже, что будет с моей популярностью.Боже, что будет с моим кошельком?Назовет меня Бильский дикой бездарностью,А Вакс Калошин — разбитым горшком…

Через три дня Гумилев в самом отвратительном настроении уехал в Киев, где с сотрудниками журнала «Остров» и «Аполлон» организовал вечер поэтов. Его первоначально предполагалось провести в престижном Купеческом собрании, но это не вышло. 29 ноября «Киевские новости» сообщали, что сегодня публика приглашается на «Остров искусств» — «вечер современной поэзии сотрудников журналов „Аполлон“, „Остров“ и др. Михаила Кузмина, графа Ал. Н. Толстого, П. Потемкина и Н. Гумилева и др. Гг. Яновские и г. Аргамаков от участия в вечере в последний день отказались и устроители долгом считают о том уведомить, прося желающих получить обратно деньги в кассе театра. Начало ровно в 8 ½ ч. вечера».