Хроника великого джута - Валерий Михайлов

Словом, подобные организационные неувязки сильно мешали и Филиппу Исаевичу Голощекину, и вместо радикального решения вопроса он вынужден был вести долгую «парламентскую» борьбу.

А хотелось, хотелось ему разом покончить со строптивыми «националами»! Недаром в одном из выступлений он косвенно проговорился о своих желаниях.

То было на собрании кзыл-ординского партактива, проходившем 16 октября 1928 года. Разгоряченный длинной речью, Голощекин заявил:

«…Вообще, когда я говорю о группировках, я имею в виду национализм… Когда я упоминаю садвокасовщину, я имею в виду и ходжановщину, и рыскуловщину, и мендешевщину, и всех тех, кто был с ними. Одним миром они помазаны.

Объективные условия для группировщиков у нас еще полностью не изжиты, старые вожди живы, их носит еще земля (выделено мной. – В.М.), правда, не казахстанская…» .[188]

С каким сожалением, даже скорбью это выговорено!..

Начинал Филипп Исаевич помягче… На Втором пленуме Казкрайкома в разделе «Об идеологических уклонах» политического отчета, выпустив сначала ритуальный словесный залп по шовинизму, который «у русских имеется… в большей или меньшей степени», он отмечал, что «у казахов происходит рост национального самосознания», и «руководителем этого национального сознания» уверенно назвал бая.

«Что у нас сейчас опасного в ауле? – вопрошал Голощекин далее. – Перебеднячить или перебайствовать?.. От перебеднячивания большой опасности нет… Я, товарищи, повторяю, на этом можно было бы даже не останавливаться и тем паче делать из этого большой шум, но поскольку об этом нет-нет да и говорят, надо несколько обратить на это внимание… Тут, если мы начнем бить стекла на почве уклонов, холодно будет. Так нельзя. Нужно учесть особые условия казахского коммуниста.

…Терпение, терпеливость, воспитание, самообразование и величайшее доверие тем, которые уклоняются».[189]

Терпеливым и заботливым воспитателем представлял он себя публике вначале.

Потом началась беспощадная борьба. «III пленум Казкрайкома ВКП(б) единодушно осудил все эти группировки (С. Садвокасова, С. Ходжанова, Т. Рыскулова. – В.M.) дал решительный отпор их попыткам сбить партийную организацию Казахстана с ленинского пути. Пленум… призвал партийные организации, всех коммунистов «вести решительную борьбу с идеологическими и организационными извращениями партийной линии в казахской организации… усилить идейную борьбу с идеологией Алаш-Орды, националистическим (правым) и «левым» уклонами среди казахских коммунистов».[190]

Голощекин поставил задачу расслоить аул, вызвать в нем классовую борьбу, что не могло не встретить сопротивления.

Это была не первая попытка приезжих большевиков стравить людей в казахском ауле. Еще в январе 1923 года на 3-й казахстанской конференции в докладе председателя Казсовпрофа Вайнштейна зазвучал «боевой призыв оставаться непримиримым к угнетателям… усилить наступление на класс эксплуататоров – баев и беков».[191]

Тогда еще, как вспоминал впоследствии писатель Сабит Муканов, Садвокасов и его единомышленники «выступили открыто. Они откровенно заявляли, что в казахских аулах никогда не было угнетателей и угнетенных, а значит, не могло быть и никакой классовой борьбы… Свою, на сей раз пространную, речь Садвокасов так и закончил:

– Прочтите наоборот слово «база». Получится «азаб». («Азап» по-казахски – беда, мука, мученье). Буква «п» звучит в разговоре почти как «б». Классовая борьба, кроме беды и мук, ничего не принесет казахскому аулу».[192]

Но в 1923 году все осталось на уровне теоретических споров. С прибытием Голощекина дело изменилось: тот же С. Муканов, воссоздавая в своих мемуарах июль 1926 года, пишет:

«Не без удовлетворения я узнал, что владычеству «правых националистов», объединившихся в Оренбурге, приходит конец. Филипп Исаевич Голощекин, первый секретарь Казкрайкома, оказался не только необычайно работоспособным человеком, но и дальновидным – не без хитрости – политиком. Он, опираясь на краевую партийную организацию, разбил ходжановскую группировку и устранил Ходжанова от руководства. Крепко досталось и Садвокасову. Он стал робким, осторожным и перестал открыто высказывать свои националистические взгляды. Но скрытно он пытался по-прежнему проводить свою политику. Однако не так-то легко было провести Голощекина, старого коммуниста, прошедшего до революции школу большевистского подполья. Садвокасов напоминал сейчас лодочку на море в бурю. Вот-вот набежит та волна, которая ее опрокинет».[193]

Внедрение классовой борьбы в казахский аул широко началось в 1927 году. 14 февраля «Советская степь» напечатала статью Александрова «К вопросу об Октябре в ауле».

«…Деревня пережила свой Октябрь, – писал автор, явно имея в виду благотворную деятельность комбедов, – а в ауле же мы сейчас не разрешили вопроса Октября, а только поставили его в повестку дня… Мы имеем диктатуру пролетариата в центре и господство бая в ауле».

Крайком командировал журналиста Габбаса Тогжанова на три месяца в один из аулов Джетысу, и вскоре, 4 июля, в газете появилась первая его статья «Аул как он есть». Иллюстрация к теоретическим положениям пленума вышла красочная. Как выяснил автор, все шесть коммунистов селения ходят в мечеть и молятся Аллаху. Секретарь ячейки признался, что всеми делами заправляют баи, аткаминеры и муллы.

«В протоколах пишем, что перевыборная кампания прошла хорошо, но это все вранье…» Шестидесятилетний член партии простодушно и серьезно пояснил, почему он посещает мечеть: «Осталось жить немного. На старости лет как я могу забыть Бога. Если меня исключат за это, то ничего против не имею».

28 августа появилась вторая статья Тогжанова «Как не надо советизировать». Он пишет, что лозунг о советизации аула «ни в коей мере не проведен в жизнь». Один из аткаминеров, торговец, имеющий четырех жен, решает все споры между жителями. А во главе аула стоит настоящий «аксакал», крупный бай, у которого 800 баранов, более сотни лошадей, несколько верблюдов и коров и три жены (было пять).

«Мы имели «счастье» побеседовать с этим Шалтабаем-аксакалом лично… Он долго убеждал, что «хотя он и бай, но он настоящий советский человек». Он всегда помогал и помогает беднякам, он «за коммунистов», ибо «сам с николаевских времен коммунист»… Он хвастался и тем, что в его роде (сат) нет «непослушных», что все бедняки и середняки его слушаются».

Удар послушанию нанесли осенью на выборах в Советы, когда десятки опытных работников были посланы на места. «Впервые партия провела классовую борозду в ауле, – писал Голощекин 1 ноября 1927 года в «Советской степи», – и помогла казахскому степняку-бедняку и середняку овладеть Советом не в качестве подставного лица или представителя рода, а в качестве выразителя своих трудовых интересов».

Так начала формироваться армия тех людей, которые впоследствии печально прославились под именем «лжебельсенды» – «лжеактивистов». Комбеды на казахский манер нисколько не уступили в своем ретивом головотяпстве и разбое российским комбедам. Иначе и не могло быть: туда в первую очередь стремились крикливые бездельники, прельщенные поначальствовать и чего-нибудь урвать для себя. Разврат властью вошел в «гущу аульных масс»…

В ноябре 1927 года в Кзыл-Орде состоялась Шестая Всеказахстанская партконференция, где Голощекин дал решительный бой тем «национал-уклонистам», которые еще смели ему перечить.

В полемике с ними он впервые использовал тяжелую артиллерию.

«Для того, чтобы лучше ввести вас в курс всей линии крайкома, – начал он доклад, – я позволю себе маленькую нескромность». Филипп Исаевич напомнил, как после Третьего пленума жаловались на него в Центральный Комитет «обиженные». «У меня возникла мысль попросить ЦК, по крайней мере его секретарей, дать нам оценку». Из всех секретарей он выбрал – генерального. И зачитал свои «Пять вопросов т. Сталину».

«Мы поставили вопрос не об оживлении Советов», а об организации действительных Советов. На этой точке зрения стоит 9/10 нашей организации, и лишь крайнее меньшинство (с одной стороны – Садвокасов) кричит, что это, и в особенности постановка вопроса о классовой борьбе, об «Октябре» в ауле, есть «гражданская война», что это противоречит постановлениям XIV съезда, и (с другой – Джандосов) видит в этих мероприятиях паллиатив и предлагает идти на экспроприацию.

Вот об основной линии крайкома нам нужен ответ».

Далее шли вопросы, касающиеся партийного строительства, межнациональных отношений, коренизации аппарата и, наконец, о «всем направлении политики» в Казахстане.

«В самом  деле, – недоумевал Голощекин, – Казахстан оформился как национальное казахское советское государство – а действительных Советов трудящихся в ауле нет…»