Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Черт бы побрал любознательного дедулю, чего, спрашивается, привязался! Нет у меня учеников, не было и теперь уже не будет. И учения, пережив на десяток лет Христа, я не создал. И это хорошо, поскольку учить людей мне нечему.

— Впрочем, кому они нынче нужны, ученики-то?.. — заметил Карл, как бы соглашаясь с моими мыслями, — одна обуза! Вкладывать душу в инфантильных недоумков себе дороже, да и человек теперь созревает как личность годам к шестидесяти… — не закончив фразы, он принялся извиняться: — Вы уж меня простите, Глеб Аверьянович, я, вроде как при исполнении, а все о своем, да о своем! Накопилось, знаете ли. Люди последнее время забредают к нам редко, не до того им в жизни, а большинство и не подозревает о существовании лабиринта. Живут себе божьи твари: день прошел и ладно. Впрочем, возможно так, по большому счету, быть и должно! Древние греки утверждали, что счастье в незнании, а я бы еще добавил, в неразвитости и простоте, пусть она и хуже воровства. Да и зачем человеку трудиться, выстраивать собственный внутренний мир, когда есть телевизор?.. — хихикнул он едва слышно, но смех тут же оборвал: — Как только сочтете нужным, дайте знать, мы тут же и начнем…

Что начнем?.. Зачем?.. Не хочу я ничего начинать! Но, видно, придется, иначе старикан не отвяжется. В таком случае к чему тянуть! Хотелось бы, конечно, знать, о чем идет речь, ну да это скоро выяснится:

— Ладно, валяйте!

— Вот и славненько! — отозвался Карл из темноты и я тут же увидел на его губах улыбку.

Увидел не потому, что обладаю богатой фантазией, просто в воздухе появилось голубоватое сияние. В его набиравшем силу свете за спиной старичка выступил из темноты кусок стены и тут же начал обретать зыбкую прозрачность. Растворившись на глазах, он открыл взгляду знакомую до боли картину маленькой кухоньки той самой старой квартиры, в которой мы начинали с Сашкой жить. За столом с недопитой бутылкой водки и нехитрой закуской сидел мой друг Серега Воробьев и… я сам, каким был лет двадцать назад. Под потолком, хоть топор вешай, плавали слои сизого сигаретного дыма. Дверь в комнату, где спала Сашка, была плотно прикрыта.

Наблюдавший за мной Карл поправил пальцем очки на переносице и заглянул сбоку мне в лицо. Что он хотел узнать?.. Помню ли я тот поздний сентябрьский вечер?.. Да, помню! Помню как, выпив еще по рюмке, мы с Серегой вышли на балкон, как стучал по железу дождь, как он обнял меня рукой за плечи и сказал:

— Хватит, Глебаня, нищенствовать, пора начинать новую жизнь! Деньги валяются под ногами, надо не лениться их подбирать. Нас двое, плечом к плечу мы пробьемся. Ну а если игра пойдет в кость, времена на дворе лихие, ты позаботишься о моих, а я Сашку не оставлю…

Мы тогда долго еще стояли, вглядываясь сквозь пелену дождя в смутное и беспокойное будущее. Молодые были, азартные, хотелось всего и сразу. Начинали с какой-то дури, Сергею удалось прихватить вагон с левым машинным маслом, расплатились за него, назанимав кучу денег, но удачно, продали втридорога. Стали приглядываться к торговле подержанными иномарками, но, поразмыслив, от идеи отказались, там все было схвачено бандитами. Занялись, как и многие, компьютерами. Сначала привозили целиком, потом стали собирать на месте, но все это были мелочи, пока, наконец, не подвернулось крупное дело. За хорошую взятку нам пообещали продать на аукционе вышедший в тираж завод. Охотников, впрочем, на него было мало, но мы с Серегой все просчитали до копейки и решили, что дело стоящее. Деньги, как всегда, пополам. Опять скребли по сусекам и залезали в долги, только на этот раз действительно по крупному…

Картинка между тем пошла рябью, а когда снова разгладилась, я увидел светлые стены кабинетика и письменный стол с документами для аукциона. Сергей убирал их в железный ящик, а я стоял у окна и курил. На мне был любимый серый костюм и широкий, модный в ту пору цветастый галстук.

— Через пару дней, — говорил Воробей с улыбкой, — завод будет наш. Всем, кто в деле, отстегнуто по полной, остается внести бабки на счет и можно заказывать банкет. Завтра отвезем деньги в банк, — он поставил заветный чемоданчик в сейф, — и дело в шляпе! Лови!

Бросил мне ключи. Я поймал. Ему надо было отъехать за город, а мне предстояло стеречь всю ночь наши капиталы. Смешно теперь об этом вспоминать. Если бы нами заинтересовались серьезные люди, толку от меня было бы, как от козла молока, но тогда все воспринималось всерьез. За полгода до этого я купил по случаю новенький, в масле, «ТТ» и теперь он оттягивал задний карман моих брюк.

— Ладно, Глебаня, поскакал! Аллюр три креста! — хлопнул меня по плечу Серега. Была у него такая присказка. — Если быстро обернусь, подъеду составить тебе компанию!

Но он не обернулся. Поздним вечером того же дня…

Я перевел взгляд на Карла. Он молча кивнул, видно знал о том, что случилось, в подробностях. Смотрел на меня с прищуром, будто ждал, что я что-то скажу. Только сказать мне было нечего!.. Как все произошло я прочел в милицейском протоколе. Зима была, шоссе не чистили. Старенький джип Сереги, которым он так гордился, свезли в металлолом, а у грузовика оторвало бампер и снесло пол кабины. В те дни и еще долго после того мне снился один и тот же сон. Стоило закрыть глаза и я видел, как по заснеженной дороге катится одинокое колесо. Катится и катится, и даже тогда, когда по всем законам должно остановиться, оно все равно продолжает катиться…

На кладбище рвал душу оркестр. На поминках говорили, как могла бы сложиться Серегина жизнь в том будущем, которого у него уже не было. И я говорил, и я плакал, и я обещал…

Карл не спускал с меня глаз. За блесткими стеклышками очков они смотрели холодно и отстраненно, как если бы держали на расстоянии. Щеточка усов топорщилась, в чертах лица появилось что-то брезгливое.

— Не мог я ввести Серегину вдову в совладельцы завода, тогда бы сорвалась сделка!

— А я разве что-то говорю? — скривил в улыбочке губы старикан. — Я, господин Дорофеев, очень вас понимаю. Экономическая целесообразность — великая вещь, важнее может быть только целесообразность политическая, но тогда уже стреляют… — он едва заметно подмигнул, или мне это показалось, — в затылок!

Не знаю, что Карл имел в виду и не хочу знать. Долги Сергея пришлось отдавать его семье, но ведь как-то же выкрутились! Я в то время сам задолжал по горло. Вложенные им в дело деньги вернул сполна… Потом. Постепенно. Со временем. Когда с завода пошла прибыль. Жена Сереги… его вдова… меня благодарила.

Выражение гадливости на лице моего провожатого усилилось.

— По вашему, я должен был сделать ее совладелицей? — уже едва ли не орал я. — Так, да?

С каким удовольствием я въехал бы сейчас по его ухмылявшейся, ехидной физиономии, но Карл не испугался. Пожал безразлично плечами, отвернулся и принялся наблюдать как в угасающем свете зимнего дня к могиле подходят люди, как бросают на крышку гроба смерзшиеся комья земли.

— Какое мне дело, это ваше бессознательное и ваше прошлое! Не я же, а вы не можете его забыть. Подсознание такая вещь… — сделал он неопределенный жест рукой, — здесь юмором и не пахнет, здесь все всерьез. К тому же вы сами выбрали в какой из его уголков заглянуть… — помолчал немного и неожиданно спросил: — Помните какое тяжелое, давящее небо было над кладбищем? А потом крупными хлопьями повалил снег…

Я помнил. Достал из кармана сигареты, закурил. На глинистый холмик уже ставили венки. Могильщик, чтобы не украли, перерубил лопатой стебли цветов и воткнул их, изуродованные, в землю. Странно устроена психика, мне вдруг почудился запах Серегиного одеколона. Горьковатый такой, терпкий. Со временем я и сам стал им пользоваться… А ведь в тайне от себя надеялся, что проехали, что все забыто и похоронено.

— Вам, если не ошибаюсь, удавались пейзажи акварелью? Тонкие такие, воздушные. Стихи писали, неплохо пели под гитару… — повернулся ко мне Карл и перешел на речитатив: — Белой акации гроздья душистые, как же мы молоды были тогда!..

Я схватил его за грудки. Я тряс его, как липку. Шипел, приблизив к его лицу свое:

— Слушай, ты!.. Кто дал тебе право копаться в моей жизни?..

Он не сопротивлялся, смотрел на меня удивленно. Если и было еще что-то в его взгляде, то не страх, а любопытство или, скорее, любознательность, с которой энтомолог рассматривает неизвестную науке букашку. Легко освободившись, провел ладонью по лацканам пиджака, поправил на морщинистой шее съехавший на сторону галстук:

— Ну-с, идем дальше?..

— Да кто вы такой, чтобы надо мной издеваться? — продолжал я петушиться, хотя запал злости уже иссяк.

— Кто я? — повторил старикан и поднял седенькие бровки. — Дежурный гид! Я же говорил вам, мы с Зигмундом работаем посменно. Мое дело провести вас по вашему собственному внутреннему миру, по той его части, куда люди по своей воле редко заглядывают. Познакомить с теми местами, на которые вы укажете. Комментировать увиденное не входит в мои служебные обязанности. Да в этом и нет надобности! Судите сами, разве найдется на земле человек, кто не знал бы, как он лжив и грязен! Это-то знание люди и распихивают по самым дальним уголкам бессознательного в надежде, что оно никогда их не потревожит. Детская уловка: ребенок считает, что спрятался, если не видит водящего! Подсознание, Глеб Аверьянович, это вовсе не склад никому не нужных вещей, а то великое и, зачастую, темное, что в борьбе с сознанием определяет жизненный путь человека. К сожалению, в бытность мою на земле я не удосужился ясно высказаться по этому вопросу, а мог бы! В следующий свой приход обязательно напишу книгу, доказывающую, что именно человеческое бессознательное обеспечивает преемственность реинкарнаций и приводит в действие механизм кармы…